Эллен Тернан

Скорее всего, не повезло ему и с Эллен Тернан, молодой женщиной, вошедшей в его жизнь в последнее десятилетие. Об их отношениях известно так мало, а написано так много, что я чувствую искушение вообще не придавать значения этому эпизоду. Но вряд ли это будет правильно: меры предосторожности, которые Диккенс предпринимал, чтобы скрыть их отношения, огромное желание самой Эллен помочь ему в этом — все свидетельствует о близких отношениях. Не надо забывать, что она годилась Диккенсу в дочери и что ее семья, артистическая и немного богемная, была, однако же, очень респектабельной. Спустя несколько лет после смерти Диккенса Эллен вышла замуж за частного педагога. По словам Томаса Райта — а это источник спорный, — каноник из Кентербери утверждал, что в поздние годы Эллен сама рассказала ему об этой незаконной связи: «Я слышал из ее собственных уст, что одна мысль о близости была ей ненавистна». Биографы в большинстве своем с удовольствием ссылаются на эти слова; не будем моралистами пуританского толка и, даже порицая кое-что в отношении Диккенса к жене, будем надеяться, что Эллен была вольна раскаиваться в своем прошлом, но видела она его в намеренно искаженном свете.

Принесла им близость счастье или нет, но где-то с 1863 года они, по всей вероятности, стали любовниками. Диккенс под чужим именем снимал для нее квартиры, сначала в Слау, потом в Пекэме, а сам жил поблизости, в Нью-Кроссе. В 1865 году он взял ее во Францию (правда, вместе с ее матерью); на обратном пути около Степлхерста в Кенте они попали в ужасную железнодорожную катастрофу, со множеством жертв. Одно из немногих сохранившихся писем, где упоминается имя Эллен, написано Диккенсом несколькими днями позже, оно адресовано его слуге, Джону Томпсону: «Завтра утром отнесите мисс Тернан корзиночку фруктов, горшочек сметаны от Такера, цыпленка, пару голубей или другую мелкую дичь. Что-нибудь в этом же роде отнесите в среду и в пятницу утром — только пусть будет немного разнообразия». Он явно был рад случаю немножко побаловать ее. С присущим ему оптимизмом Диккенс надеялся, что она сможет приехать к нему в Америку, в гастроли 1867 года, и даже сговорился с Уиллсом, что тот поможет ей; но, попав в Нью-Йорк, он понял, что ничего из этого не получится. Подробности их отношений, видимо, никогда не будут выяснены до конца, но следующее, пожалуй, подтверждает их близость: во-первых, слова Томаса Райта и, во-вторых, некоторые признания дочери Диккенса Кэйти, сделанные уже на склоне лет миссис Стори. Вообще во всей этой истории много загадочного: мы знаем от Кэйти, что в середине 60-х годов Эллен часто принимали в Гэдсхилле; семья послала за ней и когда Диккенс умирал (правда, она приехала поздно и не застала его в сознании); Джорджина и Мэйми продолжали встречаться с Эллен после смерти писателя. Еще более любопытно, что завещание Диккенса начинается с подарка в тысячу фунтов Эллен Тернан — это слишком мало, чтобы обеспечить ее, и достаточно, чтобы вызвать пересуды. Зато одно можно сказать наверняка — и в конечном счете это самое важное, если только биографии писателя позволено вторгаться в литературную критику, — реалистической глубиной образов молодых женщин в последних романах Диккенса, твердостью, даже властностью их воли, их живостью, наконец, более четкой половой выраженностью Эстеллы, Беллы Уилфер и, может быть, еще Розового Бутона и Эллен Ландлес — всем этим английский роман, несомненно, обязан Эллен Тернан. Благодаря ей, я думаю, Диккенс на закате жизни понял, что это такое — женщина. С началом этой связи писатель перешел в разряд респектабельных викторианцев с двойной жизнью. И абсолютно наверняка можно сказать, что результатом этой потаенной жизни явились два прекрасных характера — Брэдли Хэдстон, уважаемый школьный учитель, раздираемый смертоносной ревностью, и Джаспер, соборный регент, который переодетым бродит по опиумным притонам Ист-Энда.

«Наш общий друг»

Прошло не так много времени после выхода в свет «Больших надежд», а Диккенс уже начинает работу над новым романом. Первые упоминания о действующих лицах — Лэмли, Вениринги, отец и сын Хэксемы — мы встречаем в 1861 году в письме к Форстеру. Последний же выпуск был напечатан лишь в конце 1865 года. Столько времени не отнимал у него ни один роман (кроме «Барнеби Раджа», который он откладывал ради других книг). Причин было много — продолжительное и успешное турне чтений под руководством нового и менее опытного импресарио («как ни прекрасно чувствовать настроение публики, я все же без особого сожаления предвкушаю берег и небольшой отдых»); поездка в Париж вместе с Джорджиной, которой надо было оправиться от сердечного недомогания; еще одна поездка в Париж в 1863 году, когда он с триумфальным успехом дважды выступил в Британском посольстве; но все же главной причиной, задержавшей работу над романом, было пошатнувшееся здоровье писателя.

С самого начала духовная, душевная и физическая жизнь Диккенса была подчинена суровому режиму. Его активный отдых был столь же изнурителен, как и работа; в ту пору средний класс, к которому он принадлежал от рождения, еще не сделал спорт предметом культа, однако в молодости Диккенс часто ездил верхом, позже много занимался греблей (вряд ли подходящее занятие для человека, который будет страдать от сердечной недостаточности), всегда любил дальние прогулки, и непременно быстрым шагом. Его темперамент, самолюбие и чувство собственного достоинства не позволяли ему и помыслить об усталости, тем более о расстройстве здоровья. Впрочем, уже в детстве его жестоко донимали колики. В 1841 году, перед отъездом в Америку, он перенес болезненную и изнурительную операцию фистулы. Причину его детских недомоганий некоторые современные врачи видят во врожденном заболевании почек — предвестнике болезни, которая в конце концов свела его в могилу. Известно, что на пятом десятке он часто мучился нездоровьем, хотя изо всех сил старался держаться молодцом, и к 1858 году напряженный образ жизни уже настолько запечатлелся во всем его облике, что он выглядел много старше своих лет.

Эллен Тернан.

Но Диккенс не желал этого признавать. Из ирландского турне он пишет: «В Корке некий джентльмен почтил меня письмом, в котором утверждает, что в мои сорок шесть лет я выгляжу стариком. Хотел бы я на него самого посмотреть». Но летом того же года он был вынужден признать, что здоровье его порядком сдало.

Выдержки из писем показывают, с каким героическим стоицизмом отнесся он к случившемуся. 6 августа он пишет Дж. Г. Льюису: «После сильной летней жары мне все еще не по себе — обстоятельство столь для меня непривычное, что я только поражаюсь и негодую не самого себя»; Уилки Коллинзу — 16 августа: «Мне полагалось уже быть в Гэдсхилле на этой неделе и писать Вам оттуда, но искушение увлекло меня к Медуэй, благо погода хорошая (в один из этих дней я прошел на веслах без отдыха двадцать миль)». Опять Коллинзу — 25 августа: «Мне нездоровится, никак не могу совсем поправиться, чувствую, что мне теперь поможет только морской воздух и морская вода». С этого времени он вряд ли когда-нибудь будет чувствовать себя вполне здоровым, хотя его жизнелюбивый дух отказывался признать, что и ему уготована участь всех смертных. К счастью для его здоровья в ближайшие несколько лет, Гражданская война, разразившаяся в Америке, заставила его отказаться от поездки туда с лекциями; даже его удивительное самообладание дрогнуло перед перспективой поездки в Австралию и связанными с нею расстояниями и длительной разлукой с Эллен и семьей.

Хорошо, что эти планы лопнули, потому что его не хватило бы на столь дальние поездки и «Нашего общего друга». Мучительная, урывками работа над романом и так не прошла бесследно для его здоровья; в 1864 году после долгой зимней прогулки он жалуется на постоянную боль в обмороженной ноге (видимо, это было какое-то более серьезное нарушение кровообращения), а нервный шок после железнодорожной катастрофы в Степлхерсте на всю жизнь превратил в муку мученическую железнодорожные поездки, прежде доставлявшие ему столько радости.