Чао молча кивнул. — Конечно, капитан, — сказал он, — Это самое малое, что мы можем сделать для генерала.

— В таком случае, прошу вас поторопиться, — заговорил Клэй, — У нас мало времени, скоро здесь будет не протолкнуться от зевак, и придется стягивать сюда войска, чтобы проложить через них дорогу. Ох, Маркус, Маркус, какая нелёгкая занесла тебя в эту таверну…

В каком-то смысле, Лике и Чао повезло. Им не пришлось возвращаться к крепости — телега, покрытая черной холстиной повстречалась им неподалеку от речного канала, примерно на середине пути.

Возница, седобородый дворф, дремавший на облучке, сжимая в руках вожжи, долго не мог взять в толк, чего от него требуется.

— Сначала в Старый город вызывают, потом срочно к тюрьме гонят, теперь вот в центр, — ворчал он.

— Тебе приплатят, дед, — утешил его пандарен.

Наконец, тот развернул лошадь, и провожаемый взглядом Чао, двинулся в сторону торговой площади.

Когда телега проезжала мимо Лики, холстина, прикрывавшая груз, съехала в сторону, и Лика невольно кинула взгляд на открывшееся взгляду тело.

Она едва не вскрикнула, узнав щуплое маленькое тельце, с темно-красной рваной раной на шее, лежавшее поперек телеги.

Рыжая борода и волосы, порванный в нескольких местах плащ с алой подкладкой и красный балахон. Невидящим взглядом на Лику смотрели стеклянные глаза гнома Шпакля из таверны «Забитый ягненок».

Чао заметил, как она изменилась в лице, но, проследив направление её взгляда, истолковал его по-своему.

— Ты совсем вымотана, — сказал он, — Нужно доставить тебя в Собор как можно скорей.

Он запустил лапу за пазуху, потом стал шарить по карманам в поисках травы, и вытащил наружу платок, подобранный им в таверне.

На пару секунд он задержал на нём взгляд, а затем снова аккуратно припрятал его обратно, но на этот раз Лика явственно ощутила тонкий аромат сирени и ещё чего-то сладкого, исходивший от платка.

Внезапно, она почувствовала, что ноги её подкашиваются.

Чао подхватил её и бережно уложил в люльку чоппера. Лика хотела возразить, что прекрасно справится сама, но веки её отяжелели и, секунду спустя, она уже погрузилась в сон.

Пандарен покачал косматой головой и уселся за руль. На затянутом темно-сизыми тучами небосклоне уже проступали багровые разводы рассвета.

Чоппер затрещал и понесся по мосту через канал, навстречу высящимся за ним шпилям Собора Света.

Глава 10

Утренние хлопоты

— И да воссияет Свет в сердцах ваших, всегда, ныне и присно-оо…

Экзарх Оккам перевёл дух, передавая партию хору.

Солнечные лучи падали на алтарь через высокое стрельчатое окно, ориентированное на восток, образуя на покрытой парчой поверхности золотистый полумесяц. Блики света играли на покрытых золотом кубках, вспыхивая разноцветными огнями в глубинах граней драгоценных камней, придавая службе какую-то неземную красоту и легкость.

Обычно он отдыхал душой именно в эти моменты, словно растворяясь в сиянии света, ощущая всем сердцем близость Наару, и исполняясь веры в то, что они действительно не забыли свой народ изгнанников-скитальцев.

Однако, сейчас экзарх ощущал только тяжесть служебного хитона, давящего на плечи, ноющую ломоту в пояснице и покалывание в ногах от долгого стояния.

Он устало потер рукой слезящиеся от дыма благовоний глаза. Ему удалось подремать всего пару часов, до начала ранней службы, а ночь отняла огромное количество сил.

Кроме того, на сердце словно лежал камень, он не мог отделаться от ощущения смутной, неясной тревоги, охватившей его после вчерашнего разговора с братом Склифом.

События, произошедшие позже, лишь укрепили это чувство и теперь его беспокойство перерастало в стойкое предчувствие опасности, источник которой он затруднялся определить, что лишь усиливало внутреннюю тревогу.

Служба подошла к концу, сослужащий ему брат Джошуа вышел на амвон, чтобы раздать благословения потянувшимся к нему немногочисленным молящимся.

Отец Оккам с облегчением стянул с себя тяжелые служебные одеяния, оставшись в легком подряснике, на который накинул свою обычную повседневную тунику.

За его спиной раздалось осторожное покашливание.

— Чего тебе, Томас? — дреней вопросительно посмотрел на молодого служку, уставившегося на него синими, как небо глазами.

— Ваше попечительство, — веснушчатый мальчишка широко улыбался щербатым ртом, — Вам просили передать, что архиепископ хочет вас видеть.

Отец Оккам вздохнул. — Хорошо, Томас, спасибо. Я немедленно отправлюсь к его высокопреосвященству.

Предстоящая встреча его отнюдь не порадовала. Едва ли предстоятель стал бы вызывать его с самого утра, чтобы сообщить что-то приятное.

Секретарь архиепископа встретил его понимающим взглядом и кивком головы предложил подождать в кресле. Странно, что в это время у его высокопреосвященства были еще посетители.

Попечительский совет? Встреча с меценатами? Высокопоставленное духовное чадо?

Время тянулось медленно, экзарх рассеянно наблюдал за тем, как секретарь перебирает бумаги на столе, делая на них какие о быстрые пометки пером и сортируя их на несколько стопок.

Наконец, дверь, ведущая в личные покои архиепископа Бенедикта отворилась, и на пороге возник незнакомый экзарху высокий, изысканно одетый человек, с тонкими чертами лица, аккуратно завитыми волосами каштанового цвета и остроконечной рыжеватой бородкой.

Мельком глянув на поднявшегося с кресла дренея, он едва заметно кивнул ему, снял с вешалки тёмно-серый плащ, и накинув его на плечи на ходу, стремительно удалился по коридору.

Оккам бросил вопросительный взгляд на секретаря, который, пожав плечами, чуть заметно развел руками и кивнул в сторону кабинета.

Экзарх постучал. — Благословите, Ваше Высокопреосвященство!

— Свет да осенит вас… Входите, отец экзарх!

Архиепископ Бенедикт в белых одеяниях, с прямой, как шпиль собора спиной, восседал на краешке высокого стула за широким столом из красного дерева.

Лицо его хмурилось, но было ли это выражение связано с появлением экзарха, или же являлось последствием разговора с предыдущим посетителем, оставалось для дренея неясным.

Внимательный взгляд глубоко посаженных тёмных глаз архиепископа задержался на фигуре экзарха.

— Ваше высокопреосвященство, — повторил Оккам, наклоняя голову в поклоне.

Архиепископ кивнул, указывая бледной жилистой рукой на стул напротив.

Сведя тонкие пальцы домиком он пристально изучал дренея, глядя на него поверх них.

— Как вы себя чувствуете, отец Оккам? — осведомился архиепископ, чуть подавшись вперёд.

— Благодарю, ваше высокопреосвященство, — дреней кашлянул, — Благодарение Свету, вашими молитвами, моё здоровье по-прежнему крепко.

Владыка Бенедикт покивал головой. — Рад видеть, — заметил он, — Что служение Свету вдали от родных мест не умалило ни вашей физической крепости, ни ревности духа. Впрочем, — архиепископ улыбнулся уголками губ, — Сила Света действует повсеместно, и столь же неизменна, как и основы нашей веры.

Отец Оккам склонил голову в знак согласия, гадая про себя, что могла означать эта преамбула.

— И одним из краеугольных камней этой веры, отец экзарх, как вы и сами неустанно напоминаете об этом в своих блестящих проповедях, является послушание, — продолжал архиепископ, не сводя с дренея внимательного взгляда. — Именно послушание дает нам возможность познания пути, ведущего к состоянию полной свободы духа, свободы от власти демонов и порождений Бездны.

— Воистину так, — отец Оккам поднял взгляд и встретился глазами с архиепископом.

— Как ваш архипастырь и предстоятель буреградской церкви, я вынужден спросить вас, отец экзарх, что именно и для чего побудило вас, без моего ведома, самочинно увлечь дюжину клириков минувшей ночью, подвергая опасности не только самого себя, но и жизни вверенных вам служителей Света? — взгляд архиепископа сделался колючим, в голосе послышалась сталь.