— Мы теряем время… — повторял он.

— Если она не выживет — не выживет никто! — запальчиво крикнул эльф.

— Тебе плевать на всех, кроме твоей подруги! — плюнул в ответ на землю человек, стоявший рядом с Териксом, — А то, что загнутся десять человек — тебе вообще до твоей эльфийской задницы, да?

— Да послушайте же вы! — взорвалась Лика, — Сейчас погибнут все! Неужели вы не понимаете?! Просто дайте нам сделать хоть что-то!

Она вскочила и, под действием неосознанного импульса, бросилась к Пыху, остановившись в шаге от шамана, и глядя на него снизу-вверх. Время словно замерло. Только в голове у неё, ударами крови в висках отсчитывались бесценные секунды.

Старый дреней поглядел ей в глаза и, чуть заметно кивнув, протянул котелок. Лика, бережно держа его на вытянутых руках, направилась к началу ряда сложенных друг за другом тел.

— Нет! — безумный эльф рванулся вперёд, рывком взмывая в воздух и выполняя немыслимое по своей сложности сальто. Миг — и он уже оказался перед Ликой и, с искаженным от боли и гнева лицом, угрожающе взмахнул глефой.

Внезапно, лицо его исказилось еще больше, он вскрикнул и выронил глефу из рук.

В следующее мгновенье он был отброшен в сторону чьей то могучей рукой. Точнее — лапой.

— Разойтись всем! Чао, двое из ларца — сюда! — прорычал знакомый Лике голос.

Брат Склиф в обличье воргена, стоявший на задних лапах, в наступающих сумерках и свете горевших костров смотрелся довольно грозно. Шерсть его вздыбилась, грозный оскал массивных клыков внушал трепет.

— Хвала Элуне, — пробормотал дреней.

Склиф бросил на него разъяренный взгляд. — Наару тебя тоже не забудут! — прорычал он.

— Что ты застыла?! — это уже относилось к Лике.

Лика не могла позже припомнить, как ни старалась, детали этой ужасной ночи.

Лица, бледные лица с посиневшими губами и отсвечивающих неестественной голубизной закатившихся белков глаз.

Чао вслушивался в каждого из них, поддерживая их за головы, а Лика вливала в бесчувственные рты чуть теплую жидкость, после того, как пандарен кивал ей.

После этого они передавали пострадавшего шаману, а сами шли к следующему.

Четверо оставшихся. Четыре жизни. Двое эльфов, дренейка и подросток.

Лика снова и снова пыталась мобилизоваться, но все её усилия оказывались напрасны. Паренек под её пальцами дышал все реже.

Братья попеременно массировали эльфов, еще двое помогали им.

Чао, сосредоточенно сжимал лапами голову дренейки, глаза его были прикрыты.

Брат Склиф, переглянувшись с дренеем, покачал головой.

Лика почувствовала, что силы начинают покидать её. Все усилия были впустую. Даже брат Склиф ничего не мог поделать. Вот устало выпрямился один дворф, затем второй. Она с ужасом глядела на них, ощущая липкое ледяное предчувствие. Внезапно парень под её руками вздрогнул и затих.

Ликой овладело какое-то безумие. Какой во всем этом смысл?

Для чего вообще нужны целители, школы, знания, вот это вот всё?! Если люди все равно умирают, и ты не можешь сделать ничего, абсолютно ничего, и тогда все, чему её учили — ложь, все что говорил отец Оккам — бессмысленно! Люди все равно умирают…

Где же тот Свет, о котором столько говорилось?!

Она закрыла глаза, зажмурилась, ей захотелось исчезнуть, перенестись обратно в то время, когда она была так бесконечно далека от этого города и этой реальности, в тот светлый и уютный мир, где отец курил трубку по утрам, а мама готовила яичницу…

Свет. Свет пробивался сквозь зажмуренные глаза. Она решила, что потеряла сознание, но звучные голоса, раздававшиеся вокруг ней и крики, последовавшие за ними, убедили её в обратном.

Лика открыла глаза.

— Крона кай крестор! — раздавалось вокруг.

Во все глаза гномка глядела на сияющую светом арку портала, на дюжину фигур в белых одеяниях соборных клириков, и на… отца Оккама, о чем-то быстро переговаривающегося с братом Склифом! Жрецы разделились на пары, обходя лежащих на земле и возлагая руки на каждого из них. Отец Оккам склонился над подростком, лежащим перед ней. На секунду его взгляд встретился со взглядом Лики. Дреней ничего не сказал, но в глазах его промелькнуло что-то сочувственное. Он возложил ладонь на лоб уже не дышавшего человека и незнакомые Лике, но мелодичные и торжественно звучащие слова, полились с его языка.

Лика почти физически ощущала силу, исходящую от дренея. Она чувствовала, как минуту назад охватившее её отчаяние спадает, тает, словно лед в горячей воде. Ей как будто стало легче дышать, и силы неожиданно вернулись к ней.

Паренек вдруг закашлялся и открыл глаза.

— Иллинэль! Ты меня слышишь, Иллинель?! — эльф, нападавший на Лику, стоял на коленях перед эльфийкой и Билли, застывшего в изумлении, после того, как клирик, прочитавший над ней слово Света, провел рукой над лицом эльфийки, заморгавшей и открывшей глаза.

— Разойтись! — сквозь толпу прокладывали себе дорогу несколько стражников, во главе с капитаном.

Толпа пришла в движение, стремительно редея, только вокруг шамана, Чао и отца Оккама еще оставалась небольшая группка сочувствующих участников.

Словно во сне, Лика приблизилась к ним.

Чао по-прежнему держал на руках дренейку, на его морде застыло упрямо-отчаянное выражение. Пых, ссутулившись, что-то бормотал, оперевшись на узкий вытянутый барабан, стоявший перед ним, рассеянно постукивая по нему пальцами.

Отец Оккам, закрыв глаза, держал ладони на голове дренейки, губы его беззвучно шевелились, лицо было бледно, по вискам стекали капли пота.

Еще двое клириков по обе стороны от него, поддерживали его за плечи, читая вполголоса молитвы.

Лика получила возможность получше рассмотреть дренейку — она была совсем юная, наверное, сверстница тому подростку.

Лицо её сейчас было иссиня-бледным, губы казались совсем черными, она не шевелилась, и, судя по безвольно висящему на руках пандарена телу, последняя искра жизни уже оставила её.

Однако, Чао продолжал смотреть на Оккама с какой-то непоколебимой надеждой в глазах, поддерживая тщедушное тельце с неожиданной для медведя бережностью и нежностью.

Лика осторожно приблизилась к ним, ей хотелось внести хоть какую-то лепту в происходящее.

Отец Оккам словно таял на глазах. Пот уже стекал ручьями по его лицу, на шее бешено пульсировала вена, а руки, покоящиеся на бескровном челе дренейки начинали мелко подрагивать.

Не выдержав, Лика приподнялась на цыпочки и отерла пот со лба наставника рукавом платья. Кожа дренея была горячей, почти обжигающей. Повинуясь спонтанному наитию, Лика положила ладонь на его лоб и попыталась направить часть своих сил отцу Оккаму.

На секунду ей показалось, что она падает в бездонную пропасть, увлекаемую мощным потоком бесконечного водопада, низвергающегося откуда-то из недр небес.

У неё закружилась голова и потемнело в ушах, чьи то руки подхватили её и оттащили в сторону.

— Сестра, разве так можно… — словно сквозь ватное одеяло донесся до неё шелестящий шепот клирика.

Старый шаман вскрикнул, барабанный ритм сбился. Отец Оккам выпрямился, лицо его, словно вылепленное из воска, страшно смотрелось в отблесках огней костров. Внезапно две темно бордовые струи крови хлынули из его носа, заливая одеяние, он закашлялся, и рухнул, как подкошенный, разметав угли костра.

Двое поддерживающих его клириков осели на землю.

Остальные бросились к Оккаму и подхватили его; кто-то возлагал руки на его голову, другой вливал в рот капли снадобий, третий прижимал к носу дренея пропитанные раствором бинты.

Чао, пошатнувшись, упал на колени и аккуратно положил дренейку на землю.

Шаман Пых склонился над ней и, неверяще, покачал головой.

Лицо девочки постепенно начинало светлеть. Грудная клетка шевельнулась, веки едва заметно затрепетали.

— Она здесь! — прошептал шаман, в изумлении переводя взгляд на пандарена, — Но ведь я видел, как её дух уже шествовал по Тропе…

Чао молча кивнул.

Вынырнувший из темноты брат Склиф, вызвав панику у столпившихся над Оккамом, склонился над ним. Экзарх приоткрыл глаза и по лицу его промелькнула слабая усмешка. — Кажется, теперь моя очередь рассказывать о проблемах? — слабо проговорил он.