— Перерыв! Суд удаляется на перерыв!

И стремительно вышел из зала. После этих слов Мина потеряла сознание.

СУДЬЯ ВЫНОСИТ ПРИГОВОР

Мина пришла в чувство в коридоре суда. Она сидела на стуле, над ней хлопотал Джагдиш. Когда она открыла глаза, Джагдиш улыбнулся, но улыбка была тревожной.

— Что со мной? — спросила Мина.

— Ничего страшного, уже все нормально. Тебе, наверное, стало душно.

Говорил, а в его глазах читался вопрос.

— Ты прости меня, — сказала Мина.

— За что?

— Ведь ты ничего не знаешь.

— А что я должен знать?

— Он — мой сын.

— Кто?

— Рошан.

Все рушилось сейчас между ними. Она открывала самую черную страницу своей жизни. Никто и никогда не заглядывал туда — она не позволяла, и вдруг все открылось, вышло на свет, так тщательно прежде скрываемое, и как же оно было неприглядно. Но остановиться уже было невозможно, надо было сбросить эту тяжесть, освободиться, и Мина начала рассказывать, торопливо, словно боялась, что Джагдиш не дослушает, уйдет, и она не сможет досказать то, что хотела.

Лицо Джагдиша потемнело. Слушал он молча, прикрыв глаза веками, и не понять было — о чем думает в эту минуту.

Но когда Мина закончила, он сказал ей тихим и ровным голосом:

— Тебе нельзя здесь больше оставаться. Езжай домой, жди меня.

— Нет, — она качнула головой.

— Да. Я хочу, чтобы ты уехала.

Он умел быть твердым. Мина поднялась и пошла к выходу мелкими неуверенными шагами; ей совсем немного оставалось пройти, как вдруг распахнулась боковая дверь, она повернула голову и увидела Махеша.

— Здравствуй, — сказал он.

— Здравствуй.

Между ними было полтора метра расстояния и восемь лет жизни. Они смотрели друг на друга молча, постепенно узнавая и вспоминая друг друга.

— Ты не сделаешь ему плохо, — сказала Мина. — Это твой сын. Это наш сын.

Махеш страдал — это было видно, но пощады не заслуживал.

— Он не может расплачиваться за грехи родителей. Не он виноват. Мы виноваты.

Подошел Джагдиш.

— Проводи меня до машины, — попросила его Мина.

И они ушли, оставив ошеломленного Махеша.

Суд не начинался долго, все томились в ожидании, и вдруг распахнулась дверь, вошел судья, но садиться в свое кресло не стал, лишь произнес:

— Объявляю решение суда. Суд выносит подсудимому оправдательный приговор. — И стремительно вышел.

Гул пробежал по рядам присутствующих, обвинитель потрясенно замотал головой, потом подхватился, выбежал из зала. Судью он нагнал в самом конце коридора, выпалил, разгоряченный бегом:

— Господин судья! Это невозможно! Материалы дела…

— Материалы дела не дают оснований для вынесения обвинительного вердикта, — сказал Махеш, не оборачиваясь.

— Что же это такое? Кража есть, а виновных нет? — развел руками обвинитель.

— Виновные есть.

Махеш повернулся, наконец, лицом к собеседнику. Он хотел сказать, что виновные есть, что это он, Махеш, виновен и приговор не Рошану надо выносить, а ему, но не сказал ничего больше, потому что сил уже ни на что не оставалось, да и к чему все это?

Он махнул рукой и вышел из зала суда.

«МЫ УЕДЕМ ОТСЮДА!»

Абдул вел Рошана домой, держа мальчика за руку, словно боялся, что, если отпустит от себя хоть на мгновение, потеряет вновь. Он еще не поверил окончательно в то, что все позади, что Рошан вернулся к нему.

— Мы уедем отсюда, — бормотал старик. — Уедем непременно. Ах, мальчик мой, неужели все закончилось?

— Прости, дядя. Ведь я не хотел, не хотел ничего этого…

— Хотел, не хотел, какая теперь разница? Надо уезжать. Ты попал в плохую компанию, малыш. Эти люди так просто от тебя не отстанут.

Абдул остановился и внезапно обнял Рошана.

— Хорошо, что все обошлось, — пробормотал он. — А ведь обвинитель требовал тюрьмы для тебя.

От этой мысли у него мутился рассудок.

Рошан чувствовал себя виноватым. Но как он мог утешить старика?

Едва войдя в дом, Абдул приступил к сборам. Вещей у них было немного, и он рассчитывал после полудня покинуть этот квартал. Рошан наблюдал за происходящим встревоженно, он не мог понять, почему дядя Абдул так торопится оставить дом, к которому они успели привыкнуть.

Понадобилось чуть больше двух часов, чтобы уложить вещи. Оставалось найти тележку, на которую можно было погрузить их нехитрый скарб. За тележкой старик отправил Рошана, сам укладывал последнюю коробку, когда дверь скрипнула и кто-то вошел.

Это была Мина. Абдул взглянул на нее удивленно, хотел спросить, чем обязан, но она сказала прямо от дверей:

— Я пришла к вам, Абдул-джан. Потому что… Потому что…

Слова давались ей с трудом.

— Вы присядьте, — предложил Абдул.

Сердце его почему-то сжалось, но он еще не понимал — почему.

— Абдул-джан! Я должна сказать вам вот что. Рошан — мой сын!

Только сейчас он понял, почему ему стало так нехорошо при виде этой женщины.

— Вы в этом уверены? — спросил он, еще надеясь, что произошла ошибка.

— Да, абсолютно. Это я оставила его там, в лесу.

Абдул опустился на стул. Ноги отказывались служить ему.

— Вы бросили его, — пробормотал он.

Мина опустила голову.

— Мне было тяжело, — прошептала она едва слышно. — Очень тяжело.

— И — что же?

— И я не выдержала.

— Я не о том спрашиваю. Что — теперь?

Она хотела сказать, что заберет мальчика, но не смогла. У нее не было прав на него — так она это понимала.

— Я его спас. Выходил, воспитал. У него есть семья.

Абдул готов был сражаться до конца. Он пожалел, что задержался в этом доме. Уйди он чуть раньше — и этого разговора не было бы.

— А я об одном вас прошу, — продолжал он. — Уйдите. Не надо ничего.

Ему казалось, что так будет лучше. Он не подозревал, что не Рошана сейчас защищает, а себя.

Мина замотала головой, закрыла лицо руками.

— Я виновата, виновата, — заговорила она. — Но сколько же меня можно наказывать? Неужели мало было страданий? Ведь я мать…

— Вы поздно об этом вспомнили.

Абдул от ее мольбы укрывался жестокостью, как щитом.

— Вы хотите получить сына, как награду за свои страдания, — продолжал он. — Но вряд ли эту награду вы заслужили.

Мина подняла на Абдула заплаканные глаза.

— Вы жестоки, — сказала она.

— Не более, чем были жестоки вы, — пожал плечами старик.

Его лицо было непроницаемо, только руки подрагивали, и он положил их на колени — так было легче скрыть дрожь.

— Вы не отдадите Рошана?

Он молчал долго — целую вечность, как казалось Мине, потом разжал свои пепельно-серые губы и сказал односложно:

— Нет!

МАХЕШ ПРИНИМАЕТ РЕШЕНИЕ

Махеш был слишком удручен, чтобы что-то утаивать. Происшедшее потрясло его, он должен был выговориться — и Малти узнала все: университет, конец учебы, Мина, расставание, ребенок…

На нее невозможно было смотреть без жалости, так она страдала сейчас.

— Прости, — говорил Махеш. — Слишком много горя, и все это из-за меня.

Он был виноват во всем и не знал, заслужит ли прощение.

— Мы наказаны, Махеш. Всевышний отнял у нас сына — за те, старые грехи.

Сказав это, Малти поднялась и вышла из комнаты, оставив мужа одного. Но ушла она не затем, чтобы показать обиду и презрение, она хотела скрыть слезы, и только в своей комнате разрыдалась, хотя не могла объяснить себе, почему плачет. То ли Рамеша покойного вспомнила, то ли жалела Рошана.

Махеш сидел без движения, бег времени не ощущался в этом доме — оно остановилось, и никто не знал, что надо сделать, чтобы оно двинулось вновь.

Вернулась Малти. Она уже не плакала, только была непривычно бледна.

— Ты должен исправить ошибку, Махеш. Забери Рошана, пусть он живет у нас.

Махеш посмотрел на жену, покачал головой после раздумья.

— Нет, — возразил он. — Что я скажу ему? Что я — его отец, который когда-то отказался от него.