— И я.

Это их сближало. Почти родственные души, если разобраться. Большой кусок жизни остался позади, и теперь — одни и те же мысли и переживания.

— Немного грустно, правда? — спросил Махеш.

— Да, грустно, — кивнула Мина и добавила, подумав: — и тревожно немного.

— Отчего же?

— Я иногда пытаюсь представить свое будущее — и не могу. Словно в дымке — не разобрать деталей.

— Все будет хорошо, поверьте.

— А вы откуда знаете?

— Умею заглядывать в будущее.

— И в мое?

— Да, конечно.

— И что же ждет меня?

Мина поддержала шутливый тон юноши, но сейчас ей хотелось, чтобы он действительно оказался прорицателем, и она ждала ответа с непонятным ей самой волнением.

— Все у вас будет хорошо, — торжественно произнес Махеш.

Он даже закрыл глаза, чтобы ничто его не отвлекало.

— Хорошая работа, — продолжал он. — Дружная семья. Счастливые годы, ничем не омраченные.

Он споткнулся и едва не упал.

— Как видите, будущее я вижу лучше, чем то, что происходит у меня под носом.

— И вы думаете, я вам поверила?

— Конечно.

— Вот как? И откуда же такая уверенность?

— Всегда хочется верить в лучшее. Ведь так?

— Да, — согласилась девушка.

Улица, по которой они шли, была застроена одно- и двухэтажными домами, огороженными высокими заборами. Здесь было тихо и уютно, как бывает в ухоженных кварталах.

— Вы живете где-то здесь?

— Да. Вон тот дом с плоской крышей, видите?

— Это ваш дом?

Мина засмеялась, будто этот вопрос застал ее врасплох.

— Да, — сказала она после паузы. — Я в нем живу.

Они остановились у ворот.

— Я бы все-таки хотел сдать ваш велосипед в починку.

— Спасибо, не надо. Я сделаю это сама.

— Вы не сердитесь на меня?

— Сержусь? — улыбнулась девушка. — Что вы, нисколько. Спасибо вам.

Сейчас она выглядела несколько смущенной.

— Я ведь даже не знаю, как зовут вас, — в раздумье проговорила она.

— Это лишнее, наверное. Мы сейчас расстанемся и вряд ли увидимся когда-нибудь.

— Мало ли. Бывают же случайные встречи.

— Я приезжий. И скоро уеду. Экзамены сдал, в университете у меня нет теперь никаких дел.

— А прощальный вечер? Послезавтра. Вы разве не будете на нем?

— Какой прощальный вечер?

— Ну как же, будет большой концерт для выпускников.

— Я не знал. Ради такого события стоит задержаться в этом городе. Вы ведь тоже там будете?

— Конечно.

— Тогда до встречи! — сказал повеселевший Махеш. — Значит, послезавтра?

— Но вы забыли назвать свое имя.

— Махеш.

— Красивое имя.

— Ах, не надо таких слов!

— Вы меня передразниваете?

— Нисколько!

Раздался скрип, створка ворот медленно открылась, и две любопытные детские рожицы — мальчика и девочки — показались в образовавшемся проеме.

— Мина, здравствуй, — сказал мальчик, но смотрел при этом не на девушку, а на Махеша.

В его глазах застыли ехидство и подозрительность.

— Это ваши брат с сестрой?

— Да.

— Довольно любопытные дети.

Девушка улыбнулась:

— Мягко сказано.

— Прощайте, — сказала она.

— До встречи, — поправил ее Махеш.

ДЯДЯ, ТЕТЯ, НЯНЯ И ДРУГИЕ

Мина почти не помнила своих родителей. Точнее, маму она не помнила совсем — та умерла при родах. Мина родилась здоровой, крепкой и прожила со своим отцом целых три года. Отца она помнила высоким и сильным, с черными пушистыми усами, и очень добрым. Единственное, что осталось у Мины из воспоминаний о том периоде жизни: отец вечером приходит домой, Мина бежит ему навстречу и, добежав, утыкается личиком в ноги отцу, а он тут же подхватывает ее на руки и подбрасывает к высокому потолку. В такие мгновения девочка испытывала самый настоящий страх, а затем заботливые и надежные руки отца опять принимали ее, и не было во всем мире ничего более родного и радостного.

А потом в один из вечером отец не вернулся, как обычно, а слуги были суетливы и несчастны, и никто не мог объяснить малышке, где ее папа. Она так и не увидела его больше, и только много позже, когда она подросла, ей сказали, что отец погиб в автокатастрофе.

Ее взял в свой дом младший брат отца. Он лишь недавно женился, и Мина заменяла ему собственных детей, которых у него пока не было. Молодая жена дяди особого восторга с появлением Мины в доме не выказывала, но и перечить не посмела, боясь людской молвы, готовой осудить всякого, кто посмеет обидеть сироту.

Так и росла Мина в доме своих родственников, не лишенная крова и хлеба, но и не видящая родительской ласки. У дяди один за другим родились два ребенка — мальчик и девочка. Ему теперь было о ком заботиться, он и заботился о них, а Мина росла как бы отдельно — она же была не его дочь. Тетя быстро уловила изменения в настроении мужа и, как могла, постаралась выставлять племянницу мужа в не очень приглядном свете, тем более что это было совсем нетрудно: порванное нечаянно платье или оброненный за завтраком кусок лепешки, — мало ли прегрешений можно заметить за ребенком и превратить их едва ли не в трагедию.

Поначалу дядя, чувствуя, что девочка не так уж и виновата, и пытаясь ее защитить, говорил жене:

— Ну что ты, право? Она же ребенок.

— Ребенок, — кивала жена. — Я уже молчу о том, что это не наш ребенок, ладно, пусть. Но если она живет в нашем доме и ест наш хлеб… — При этих словах голос тети достигал трагического накала: — … если ест наш хлеб, то она должна вести себя так, как ведут порядочные и послушные дети во всех семьях. Мы кормим ее, обуваем, одеваем! А что взамен?

В эту минуту ей самой Мина казалась исчадием ада.

— А она! — кричала женщина. — А она!..

— Ну ладно, ладно, — успокаивал ее муж.

Он не переносил женских слез.

— Мы относимся к ней, как к собственной дочери, — продолжала жена. — И все — за наш счет. После ее отца осталось двадцать тысяч рупий… — При упоминании о деньгах она начинала кричать еще сильнее: — … но мы ни рупии оттуда не взяли. Все, все за наш с тобой счет! И после этого она еще рвет платья!

Становилось ясно, что с этой девчонкой надо основательно разобраться. Что такое, в самом деле? Как она смеет?

И только один человек в доме любил и жалел девочку. Этим человеком была старенькая няня Гангу. Она жила здесь давно, ей довелось растить еще дядю Мины, а когда он вырос, она поднимала Мину и родившихся дядиных детей. У старой женщины было очень доброе сердце, и она не могла согласиться с хозяином в том, что касалось Мины. Конечно, она никогда не спорила с ним, но это не мешало ей одаривать сироту сладостями, купленными на свои деньги, и утешать девочку, когда она бывала несправедливо обижена. Гангу словно старалась компенсировать ту разницу, которая существовала в отношении хозяина к собственным детям и к племяннице. Она в чем-то заменяла девочке мать, если, конечно, родную мать можно действительно заменить.

Мина росла, и росли придирки к ней. Дядина жена использовала любой повод, чтобы продемонстрировать свое недовольство. Она особенно не церемонилась с девочкой, но единственное, что ей было не под силу, — совсем избавиться от нее. Выгнать Мину из дома она не решалась, а других способов не видела. Вот только разве замужество этой несносной девчонки? Но до окончания университета и думать об этом не имело смысла.

Когда Мина вошла во двор, катя свой искалеченный велосипед, брат спросил ее, глядя широко раскрытыми глазами:

— Ты что, сломала его?

— В меня врезались.

— Врезались! — завопил мальчик. — Ей сломали велосипед!

И бросился к дому.

— Подожди! — крикнула девушка. — Постой!

Но было уже поздно. Маленький ябедник ворвался в дом и подбежал к матери, сидящей в кресле:

— Мина сломала велосипед! Представляешь? В нее кто-то врезался!

— Сломала велосипед?!

Глаза хозяйки недобро сверкнули. Она тяжело поднялась из кресла — это она, негодная девчонка, забирает у нее здоровье своей неблагодарностью — и направилась к мужу.