Здешние властители понимали всё по-своему. И то, что Пётр может унизиться до рабского труда, сильно роняло его в их глазах.

Да и царь ли он вообще? Почести, которыми он был окружён, уже представлялись шамхалу несоответственными его положению и величию царства, которым правит. Аллах с ним, с гаремом, у неверных всё шиворот-навыворот. Но топор... Но труд бок о бок с рабами...

Всё, что он услышал, следовало как можно скорей передать другим владельцам здешней земли, ханам, султанам и бекам. Ибо это, как полагал шамхал, умаляет могущество царя и даже делает его уязвимым, более уязвимым, нежели всем им представлялось.

Пётр действительно вознамерился оставить войско и, взяв с собою три сотни драгун, поскакать к Сулаку: время подпирало всё сильней, всё настойчивей. Мысль была неотступной, как обет: до подхода армии надобно было заложить основание крепости во имя Святого Креста — Креста Животворящего, осеняющего воинов и те земли, которые подпали под власть России. Какая-то часть войска составит гарнизон крепости. Ему должно проникнуться великой важностью сего места и сей фортификации для судеб всего побережья. Они — ключ, и страж, и береженье, и остуда неприятеля.

Пять таковых стражей — на пространстве меж Аграханским заливом и Дербентом с округою. Иные гарнизоны малы — более для страху и удержания горцев в повиновении либо как межевые столбы: здесь-де главная власть принадлежит Российской империи. Достаточно ли? Опасения его не оставляли. Он как-то не думал об этом прежде, когда вёл войско на Дербент, а то и далее, на Баку.

События последних недель заставили Петра призадуматься. Пока что это были всего-то болезненные укусы. Застигли врасплох, дьяволы! Но более всего потрясло его убийство безоружных трубача и валторниста. Близ Тарков, владетель которых целовал сапог государя и признал его верховенство. И соседи его, казалось, без принуждения вошли в подданство... Однако достаточно было отвернуться, как явлено было вероломство. Вероломство, и ничего более!

Пётр понимал: участь всех российских гарнизонов, более того, всех российских людей — пребывать во враждебном кольце. Оно будет сжиматься день ото дня. И стоит войску погрузиться на корабли и отплыть в Астрахань, как оно сожмётся...

Эти мысли не давали ему покоя, пока он скакал к Сулаку. К вечеру того же дня эскорт достиг цели. Кавалеристы бригадира Шамардина встретили их радостными кликами.

Бригадиру поручено было навести мосты чрез Сулак до подхода армии. Задача не из лёгких: где-то в горах прошли дожди и река вздулась сильно против прежнего. Тем не менее мост на ряжах был уже справлен, на наплавной настилались доски. Оба уже могли служить.

Пётр сильно проголодался.

   — Корми, Шамардин, чем Бог послал. Цельный день проскакали не емши.

Бригадир грустно улыбнулся:

   — Ох, государь, Бог да губернатор нас не жалуют отчего-то. Особливо на предмет провианту. Палых лошадей разделываем, дабы добру не пропасть. Благо соль в избытке. Однако терпим.

   — Государь ваш терпит, стало быть, и вам придётся. — Пётр был усталым и не в духе.

Покамест готовили еду — ему и конвою, — он подозвал капитан-поручика Мурзина.

   — Отправишься с важным поручением. Перво-наперво вызнай доподлинно, что с ластовыми судами: где они обретаются ныне и много ль везли провианту. Что мыслит ихний предводитель? Всё, что можно, — доставить немедля малыми судами в тихую пору в ретраншемент Аграханский! Спроси: есть ли что печёное? Больно давно люди простого хлеба не едали — всё мясо да мясо. Спроси у капитана Вильбоя, был ли у него Пальчиков и каково освидетельствовал суда? Далее: куды сплавили мою яхту и готова ль она для отплытия в Астрахань? Довольно ль харчей у маркитантов и как скоро могут их доставить? Пиво сварено ль — велика до него охота — и тялки с припасом пришли ль в ретраншемент? Запомнил? Повтори-ка.

Мурзин повторил.

   — Справно. Ну ступай. Бот да гребцы готовы?

   — Готовы, государь, — ответил за Мурзина Шамардин.

   — А ты, господин бригадир, поедешь со мною и с командою на то место, где крепость зачали закладывать.

   — Темнеет, государь. Скоро солнце сядет. Не лучше ль до утра погодить?

   — Неотложно! — оборвал его Пётр. — Надлежит мне с фортификатором нашим Гербером осмотр того места сделать, дабы полное суждение иметь. Утром — само собою: утро вечера мудренее. Однако за ночь в голове моей нечто возникнет и уж утром готов буду полный вывод учинить.

Поскакали. Придирчиво осмотрели те места, где разбегались Сулак с Аграханью.

   — Ишь, — буркнул Пётр. — Видать, скалы не поделили, поссорились да потекли врозь. Не токмо люди, но и реки могут разойтись.

   — Была одна река — Койсу, — вставил Шамардин, — На то вышнее соизволение — из одной две соделать да иные имена им дать.

   — Ну что? — обратился Пётр к Герберу. — Вас денкст ду?

   — Мейнер мейнунг нах дизе: платц ист зеер пассенд, — машинально ответил в тон Петру бранденбуржец. Но, тотчас поправившись, зачастил: — Ваше величество, полагаю, что здесь можно расположить сильную крепость, да. Утром позволю себе поднести вам чертёж.

   — Потягаемся, — ухмыльнулся Пётр. — И я позволю себе составить чертёж. Чей будет лучше, тот и примем за основу.

Гербер принуждённо улыбнулся и ответил:

   — Ваше величество, могу ли я тягаться? Заранее сдаюсь.

   — Нечего, нечего, — проворчал Пётр. — Ум хорошо, а два лучше. Представь к утру, близ шести часов будь у меня.

Сумерки сгустились. Назад возвращались уже при неверном свете факелов. Пётр забрался в палатку и сел за походный столик, заботливо раскинутый денщиками, изучившими привычки своего господина. План, сложившийся во время обратного пути, мало-помалу стал вырисовываться на бумаге. Крепость должна глядеть во все стороны — ив сторону гор, и на равнину, и в море, дабы ни с какой стороны гарнизон нельзя было бы застать врасплох. Даже ежели неприятель вознамерился бы обложить её. Впрочем, здешний неприятель никакого регулярства не ведает и об осаде помыслить не может.

Час был уже поздний, когда в палатку заглянул дежурный.

   — Ваше императорское величество, князь Борис Туркестанов прибыли и к вам просятся.

   — Ну коли просится, пущай войдёт.

Князь Туркестанов был посланником грузинского паря Вахтанга при Петре. Но посланником кочующим. Прилепился он ко двору, когда царская флотилия плыла к Астрахани.

Пётр уповал на единоверный народ Иверии и его царя и покровительствовал ему. Из Астрахани Пётр отправил князя в Тифлис с письмом, в котором извещал, что вскоре будет на персидских берегах. В письме были такие слова: «Думаем, что вам эта ведомость будет приятна, и вы для пользы христианства по ревностному своему обещанию с вашим войском к нам будете; только надобно, чтоб протчие вашего народа христиане, которые под турецкою властию теперь пребывают, никакого движения не делали, дабы тем не привлечена была Турция напрасно к затруднению сего от Бога благословенного дела».

Вахтангу следовало по пути разбить лезгин и схватить их главного злодея Дауд-бека, однако не разоряя жителей и объявляя им, что они находятся под покровительством великого русского царя.

   — Сказывай, с какими вестями прибыл.

Туркестанов пребывал в смущении, видно не зная, как начать.

   — Ваше императорское величество, — наконец заговорил он. — Мой государь и повелитель попал как бы меж молота и наковальни. С одной стороны, шах приказал ему разбить Дауд-бека, общего неприятеля. С другой же, — к нему прибыл двухбунчужный паша[104], посланец султана, с требованием, чтобы он присоединился к турецкому войску, дабы напасть на Перейду и свергнуть власть шаха. Взамен ему обещаны великие привилегии и звание царя и повелителя всех христиан на Кавказе.

   — И что — пошёл твой царь противу шаха?

   — Нет, ваше величество, он того не желает. А пока идёт воевать лезгин.

   — Доброе дело, — качнул головой Пётр. И со вздохом добавил: — Таковы все мои союзнички и доброхоты. Навроде короля Августа. И твой потомок Давида и Соломона, каковым себя именует, не лучше. Пущай хотя с лезгинцами разделается, и то благо. Скажешь ему, что я-де в его положение вхожу и покровительствовать буду. Но турок пущай поостережётся и под любым предлогом в альянс с ними не входит, каковы бы ни были посулы их. Лакомство агарян для христиан есть яд.