Затем у Жюльена побывал архитектор Соллер, заверивший его, что сроки отделки консульского особняка будут выдержаны. Это было в четверг утром, в пятницу вечером, к половине девятого, он был приглашен к графине Бекер.

Войдя в парадную гостиную дворца Бекер, Жюльен сразу почувствовал, что в честь его поставлен пышный спектакль. Он опоздал всего на несколько минут, а гости уже все были в сборе: в величественной гостиной среди старинной мебели, канапе и низких столиков каждому было отведено точно рассчитанное место. Сидя или стоя попарно у книжного шкафа или опершись о каминную полку, все приглашенные — человек пятнадцать — разом прервали беседу и заученно улыбнулись ему.

В наступившей тишине от группы присутствующих отделилась женщина, по диагонали пересекла гостиную и, подойдя к консулу, протянула ему руку. Она была не старая; на ней было расшитое золотом черное платье, изумрудное колье, плечи были едва прикрыты легкой газовой косынкой, которая, пока она шла, развевалась за ее спиной. Идя по прямой — казалось, мебель расставлена таким образом, чтобы не приходилось огибать, — она приблизилась к консулу в точно определенном месте, словно нарочно ничем не заставленном, между двумя длинными столами; на одном стояли фигурки арлекинов и коломбин из мейсенского фарфора, на другом возвышалась поразительная скульптура из позолоченного дерева венецианской работы, а рядом располагались два кресла в стиле Людовика XV. Выждав паузу, видимо также рассчитанную, хозяйка подала наконец первую реплику спектакля — она прозвучала по-французски с едва уловимым тягучим акцентом, характерным для н-ской аристократии.

— Я — Моника Бекер. Все мы собрались здесь сегодня, чтобы отпраздновать ваше появление среди нас.

По гостиной прошел глухой рокот одобрения. Также войдя в роль, Жюльен поклонился и поцеловал руку, скорее повисшую, чем протянутую. Еще немного, и он щелкнул бы каблуками. Послушная немому сигналу, гостиная вновь ожила, лишь когда консул поблагодарил хозяйку за оказанную ему честь. Первая сцена первого акта покорения Н. новым консулом подошла к концу.

Позднее, уже дома, Жюльен будет вспоминать свое появление в узкой гостиной адвоката Тома несколькими днями раньше; перебирая детали, он поймет, что уже тогда у него было ощущение театральности происходящего. «Забавно», — не без удовольствия подумает он. Старик Амири не зря предупреждал: это и была та самая комедия в фантастических декорациях вековых дворцов. С половины девятого с минутами он и сам стал одним из ведущих актеров.

Именно к этому приятному ощущению и подводил его весь званый вечер во дворце Бекер. Когда он вошел в свою роль, графиня поочередно представила его каждому присутствующему, и всякий раз это был целый церемониал: имя, произнесенное громким голосом, прикладыванье к ручке или рукопожатие в тишине, одобрительные возгласы и так далее. Единственное знакомое лицо в этой галерее персонажей, которые один за другим выходили на авансцену, был доктор Мураторе — он заговорщически, с иронией подмигнул Жюльену. Затем два дворецких, дожидавшихся взгляда графини, с приличествующей моменту величавостью выступили вперед, неся перед собой подносы с бокалами белого вина.

— Это не шампанское, — предупредила графиня, — прошу меня извинить. Но мне кажется, лишь н-ским вином можем мы отметить двойное событие: открытие вновь консульства Франции и приезд к нам дипломата вашего уровня со столь блестящей репутацией.

Она сама подала Жюльену бокал и, дождавшись, когда обнесут всех присутствующих, подняла свой. Жюльену почудилось, что графиня разглядывает его сквозь бледное вино в бокале. Затем она пригубила и поставила бокал на стол с мейсенским фарфором, то есть в том самом месте, где встретила гостя и куда вернулась, обойдя всю гостиную. Присутствующие последовали ее примеру; вновь в разных концах гостиной завязалась беседа.

— Выказать вам удовольствие, которое мы испытываем, видя вас в Н., — это не только дань вежливости. Все мы здесь счастливы, что Франция не забыла, кому обязана одной королевой и кому подарила двух великих герцогинь.

Это было первое упоминание о прошлом города — о ставших легендой королевских и великогерцогских браках, о чем позже один присутствующий на ужине старый господин заведет с Жюльеном речь, расцветив свой рассказ живописными историческими подробностями. Консул не переставал удивляться моложавости хозяйки. От Джорджо Амири Жюльен знал, что ей за семьдесят, но ее лицо, руки, плечи, на которые она с великолепно заученной небрежностью натягивала концы газовой косынки, свидетельствовали, что ей едва ли пятьдесят. Впрочем, Жюльен был весьма небезразличен к подобного рода деталям и понимал, что ее моложавость не имеет ничего общего с ловкостью нью-йоркских хирургов, которые способны превратить мумифицированную старуху в старую мумию, но не более того. Напротив, во всем вплоть до взгляда был особый блеск, который не подделаешь; если графиня Бекер и увидела свет во время первой мировой войны, как утверждал Амири, ее осанка, внешность и манера говорить принадлежали женщине, родившейся по меньшей мере на двадцать лет позже.

В продолжение этого первого вечера возраст присутствующих не раз давал Жюльену повод к удивлению: даже если нескольким дамам еще не было и сорока, они выглядели на пятнадцать — двадцать лет моложе. И наоборот, все мужья поголовно выглядели гораздо старше своих жен. Единственным исключением был прокурор с женой — между ними была не так заметна разница в возрасте: г-жа Мураторе оказалась толстухой с расплывшимися и вульгарными чертами лица, контрастировавшего с лицами других дам. Пока графиня Бекер продолжала беседовать с Жюльеном наедине, Жюльен перехватил еще один взгляд прокурора, полный все той же иронии; внезапно ему стало очевидно, что на эту-то разницу между его женой и другими дамами и хотел, указать ему доктор Мураторе, подмигнув, когда они пожимали друг другу руки.

В этот миг Жюльен почувствовал на себе чей-то взгляд и обернулся. На него смотрел мужчина, на которого он сразу не обратил внимания. Он был моложе других мужчин, присутствующих на ужине, с темными, более длинными, чем это было, судя по всему, принято в Н., волосами; лицо его показалось Жюльену знакомым. Да, это был тот самый человек, которого он приметил в один из своих одиноких вечеров в кафе «Риволи». Видя, что француз узнал его, тот, кого ему представили как князя Грегорио, дружески улыбнулся ему. Жюльену пришло на память, что один из князей Грегорио проиграл в фараон изваяние своей прекрасной прапрабабки.

— Вы уже знакомы с Валерио? — вдруг забеспокоилась графиня.

Как и предупреждал профессор, она настолько завладела своим гостем, что уже ревниво относилась к малейшему эпизоду его пребывания в городе, который оставался за пределами ее влияния. Жюльен это уловил.

— Мы всего лишь виделись в кафе.

Успокоившись, она взяла его за руку и повела к князю Грегорио.

— Как когда-то наш друг Амири, с которым вы уже знакомы, Валерио преподает историю искусства. Наверняка у вас много общего.

Валерио Грегорио носил полосатый галстук английского колледжа. Он двинулся им навстречу, впереди него шла его жена: гладкое лицо с правильными чертами и такая же прическа, как у юной Анджелики или мраморного изваяния. К ним присоединилась чета Яннингов, чье присутствие на первом званом ужине с участием Жюльена предсказал Амири; вскоре дворецкий объявил: «Кушать подано». Опять-таки Амири был прав: за столом Жюльен оказался между Моникой Бекер и графиней Берио, которая после консоме, поданного в чашах позолоченного серебра, пригласила его на виллу Грианта. Прекрасная Диана Данини вместе с княгиней Грегорио и еще одной из трех присутствовавших молодых дам, чье имя Жюльен не запомнил, старательно избегала его. Немного поговорили о Париже, чуть больше о зиме, подходящей к концу, а больше всего о Н. и о ранней, судя по всему, весне.

Вечер продолжался. Моника Бекер все больше брала под свое крылышко нового консула, лицо ее светлело, и Жюльен мог поклясться: она молодела на глазах.