– На встрече в Женеве в 1955 году господин Фор уже предлагал взаимоприемлемый и устраивающий всех выход из положения, – напомнил де Голль. – Он предлагал зафиксировать раздел Германии на следующие 50 – 100 лет. Установить полноценную границу между Восточной и Западной Германией, и вокруг Западного Берлина, признать Западный Берлин нейтральной международной территорией. Заключить отдельные мирные договоры с Западной и Восточной Германиями. (АИ, см. гл. 01-32)

   Вы, господин президент, тогда, с подачи покойного госсекретаря Даллеса, этот вполне разумный и устраивающий всех план решительно отвергли, заявив, что «не можете согласиться с тем, что миллионы людей в Восточной Германии разделены со своими семьями в её западной части и лишены свободы» (см. гл. 01-32). Но, если посмотреть на сегодняшнюю ситуацию, мы видим, что французский план политического урегулирования германского вопроса де-факто уже реализован.

   Смотрите сами, господин президент. Полноценная граница между Германиями и вокруг Западного Берлина построена и функционирует с 1956 года. (АИ, см. гл. 02-16) Раздел Германии, можно сказать, зафиксирован. Остались лишь чисто политические вопросы. Не заключены мирные договоры, но в этом вопросе даже советская сторона согласна не настаивать, если Соединённые Штаты не станут решение этого вопроса форсировать.

   Не установлен нейтральный статус Западного Берлина, причём Западная Германия объявила Западный Берлин своей частью, а Соединённые Штаты ей в этом потворствовали. Так кто тут явно нарушает Потсдамские соглашения?

   Эйзенхауэр оказался пойман в логическую ловушку, и Хрущёв поспешил её захлопнуть, хотя и сделал это с реверансом в пользу Айка:

   – Безусловно, выполнять условия Потсдамских соглашений необходимо, – подтвердил он. – Но мы оказались в ситуации, когда Западная Германия, требующая их выполнения от других, сама же их и нарушает. Эта ситуация нетерпима и требует решения в соответствии с духом и буквой Потсдама. Однако, как я понимаю, американская сторона не поддерживает эту идею?

   Решать судьбу своей страны должны сами немцы. Тут я с президентом Эйзенхауэром согласен. Но при этом надо учитывать уроки истории. Все мы хорошо помним, на что способна единая Германия. Для безопасности Европы будет лучше пока оставить её разделённой. Иначе мы опять окажемся в ситуации, когда часть Европы мнит себя больше целого. Забыли про немецкие танки в Париже, бомбардировщики люфтваффе над Лондоном и Ковентри, субмарины Дёница в Атлантике, у берегов Северной Америки?

   Президент США в сомнении взглянул на Гертера. Тот что-то написал на листке бумаги. Айк прочитал, скривился, затем обратился к Макмиллану:

   – Что скажет британская сторона?

   – Мы привержены евроатлантической солидарности, – ответил британский премьер, – но лишь до тех пор, пока она обеспечивает безопасность Великобритании. Единая Германия через 15 лет после окончания мировой войны – слишком большой и непредсказуемый фактор нестабильности в Европе. В этом вопросе я склонен согласиться с господином де Голлем.

   Американцы вновь, как и в Женеве, остались в меньшинстве.

   – Я вижу, что здесь только Америка по-настоящему привержена идеалам свободы и демократии, – раздражённо заявил Айк.

   – Нет, скорее, только до Америки не получится доехать на танке, – парировал де Голль. – Ла Манш, знаете ли, не так уж и широк.

   – Считаю правильным отложить обсуждение германского вопроса до тех пор, пока ситуация в Европе не изменится кардинально, – предложил Косыгин.

   – В идеале – лет на сто, – проворчал Макмиллан.

   – Мы могли бы пойти на обострение отношений и потребовать от Западной Германии немедленного решения вопроса Западного Берлина, – продолжил Косыгин. – Могли бы заключить сепаратный мирный договор с Восточной Германией. Могли бы постоянно оказывать военный нажим на Западный Берлин. Мы этого не делаем, в качестве политической любезности для наших западных партнёров, рассчитывая на их ответные шаги навстречу. Но американская сторона, похоже, считает данную любезность нашей слабостью, либо просто не понимает намёков, и продолжает оказывать политическое давление.

   Так как, господин президент? Будем продолжать, или всё же отложим германский вопрос до лучших времён?

   – Мы вернёмся к этому вопросу позже, – буркнул припёртый к стенке Эйзенхауэр.

   Один раз – в 1955-м в Женеве – он уже проиграл подобную дискуссию, практически сорвав встречу, и теперь не хотел снова быть обвинённым в срыве переговоров.

   На этом первый день переговоров в 4-хстороннем формате завершился. Продолжились двухсторонние консультации. Вечером состоялся дипломатический приём, на котором делегации смогли пообщаться в неформальной обстановке.

   На приёме Хрущёв переговорил с Эйзенхауэром. Беседа проходила только в присутствии переводчиков. Никита Сергеевич поблагодарил президента за вовремя сделанные «шаги навстречу», позволившие всё-таки довести переговорный процесс до заключительной стадии.

   – Как ни старались противники разрядки не допустить самого факта четырёхсторонней встречи, мы всё же сумели нарушить их планы, собрались и уже подписали несколько важных документов, – сказал Хрущёв. – Может быть, завтра нам удастся продолжить удачно начатое.

   – Может быть, может быть, – как-то неопределённо отозвался Айк.

   Никита Сергеевич насторожился – реакция президента была слишком уж вялой. Всё-таки дипломатам обеих сторон удалось успешно довести до логического завершения сложный и долгий согласовательный процесс. Хрущёв понял, что Эйзенхауэр что-то недоговаривает.

   – Когда мы летели сюда, – сказал Первый секретарь, – мы размышляли над политической ситуацией. Выдвигались разные предложения, например, предлагали потребовать официальных извинений у американской стороны, в связи с полётом самолёта-разведчика. Но в итоге решили таких требований не выдвигать.

   – Это разумно, – ответил Айк. – Видите ли, господин Хрущёв, президент Соединённых Штатов как правило не может единолично принимать политические решения. История с этим полётом достаточно запутанная, я ещё сам не до конца уяснил для себя все связи, лежащие в подоплёке этого дела. Мне ясно лишь, что решение принималось на уровне ЦРУ, но фигуры, стоявшие за ним, куда влиятельнее, чем господин Даллес.

   Если бы всё зависело только от меня, я бы извинился за несогласованные действия не в меру ретивых подчинённых, и дело с концом. Но в администрации слишком беспокоятся о возможном ущербе для престижа страны. Даже господин Гертер, в целом являющийся сторонником мирного, дипломатического решения любых разногласий между нашими странами, убеждал меня в недопустимости «капитуляции перед красными» и наотрез отказывался даже обсуждать саму возможность таких извинений.

   (Это следует из эпизода обсуждения советской декларации на встрече в Париже 16 мая 1960 г http://www.hrono.ru/libris/lib_h/hrush60.php)

   – Я в этом и не сомневался, – согласился Хрущёв.

   – Меня весьма волнует судьба нашего лётчика, – продолжал президент. – Полагаю, вам уже что-то известно?

   – На данный момент в наших руках имеются пустое катапультное кресло и обломки кабины со следами крови, – Никита Сергеевич продолжал, по согласованию с Серовым, поддерживать официальную версию событий. – Как вы знаете, господин президент, человеческое тело весьма хрупко, и на скоростях около 800-900 километров в час воздушный поток может разорвать его на части. Такие случаи бывали, и неоднократно. Обломки самолёта были разбросаны на весьма большой площади, к тому же весна, в степи и полупустыне полно грызунов и прочей мелкой фауны. Если бы нам удалось найти парашют, можно было бы говорить более определённо.

   – Понимаю. Прошу вас, господин Первый секретарь, держать меня в курсе по этому вопросу.

   – Конечно, если что-то станет известно – мы обязательно вам сообщим.

   – Я весьма признателен вам, что вы не стали переводить ситуацию в плоскость политической конфронтации и предпочли обмен личными посланиями, – продолжал Эйзенхауэр. – Тем самым вы оставили мне место для манёвра. Иначе мне пришлось бы отвечать жёсткими заявлениями, чтобы сохранить престиж Соединённых Штатов, вы бы ответили тем же, и переговоры в итоге стали бы невозможными.