– Так точно, товарищ маршал, цель вижу, сопровождаю, – по-военному чётко ответил главный конструктор, зная, что командующий привык к кратким и чётким докладам.

   – Уе…ать можешь?

   – Так точно. Могу.

   – А если промажешь? Спугнём ведь?

   – Никак нет. Изделие уйдёт на самоликвидацию, подрыв будет далеко позади нарушителя и ниже. С вероятностью 99 процентов пилот его не увидит. С нашей стороны излучения нет.

   – Зах..ячь его, Михал Михалыч! – теперь уже маршал не рычал, он говорил едва ли не просительно. – Эта сука все семьдесят пятые комплексы стороной обходит, похоже, излучение СНР чувствует. Летуны опять обосрались! На тебя вся надежда. Если собьём – для тебя и ребят твоих Золотые звёзды у Никиты Сергеича на коленях выпрошу! Не подведи, родной!!!

   – Вас понял, – коротко ответил главный конструктор. – Будьте на связи.

   Подготовка ракеты к старту была полностью автоматизирована. Через несколько секунд стрела пусковой установки поднялась на 45 градусов и теперь медленно поворачивалась по азимуту, чутко следуя за целью.

   – Изделие к стрельбе готово! – доложил командир расчёта.

   – Операторам приготовиться к стрельбе! Ждать команды.

   Пашинин решил подпустить нарушителя на 100 километров, чтобы иметь запас по дальности, на случай его неожиданного манёвра.

   Дистанция до цели быстро сокращалась.

   – Сто тридцать! – выкрикивал в сгустившейся тишине оператор. – Сто двадцать! Сто десять! Сто!

   – Цель уничтожить! – скомандовал Пашинин.

   – Пуск! – Командир пускового расчёта вдавил кнопку.

   Наверху, за обваловкой бункера, раздался короткий могучий рёв. Земля вздрогнула. Ракета 5В11, величиной с хорошее дерево, 16 метров длиной и почти 9 тонн весом, сошла со стрелы пусковой установки и уверенно рванулась к цели.

   – Николай, видишь изделие?

   – Так точно, изделие вижу, сопровождаю. Есть отделение ускорителя!

   – Полная тишина!

   Все притихли. В наступившей тишине два молодых лейтенанта, сосредоточенно сопя, вели кинотеодолитами цель и ракету.

   – СПК работает устойчиво!

   Пашинин судорожно вцепился пальцами в край пульта. Опытное изделие, ещё не испытанное толком, не поддержанное даже половиной полагающихся по конструкторской документации комплекса наземных систем, всего неделю назад впервые перехватившее самолёт-мишень Ил-28, захватив его головкой самонаведения, приняло свой первый бой. Рядом с Пашининым стоял главный разработчик ГСН Андрей Борисович Слепушкин, из НИИ-17. Сейчас всё зависело от устойчивой работы головки самонаведения и сноровки двух лейтенантов, управляющих кинотеодолитами, совсем ещё пацанов.

   – Восемьдесят! Семьдесят! Шестьдесят! Полста! – оператор отсчитывал расстояние между ракетой и целью. – Сорок! Тридцать!

   Слепушкин напрягся. 17 километров – рубеж захвата цели активной радиолокационной головкой самонаведения. Сработает или нет?

   – Двадцать!....

   Короткая, томительная пауза. Пашинин услышал, как тяжело колотится сердце.

   – Есть захват!

   Отлегло...

   На приборной доске U-2 вдруг замигала красная лампочка. Аппаратура почувствовала облучение радаром, но это была не СНР С-75, работающая на 10-сантиметровой волне, не РЛС перехватчика, а что-то новое, совсем незнакомое. Пауэрс ткнул в кнопку отстрела пассивных помех. Позади U-2 сверкающим серпантином разлетелись ленты алюминиевой фольги. Но ракета, которую лётчик не видел, приближалась спереди – слева – снизу. Облако помех быстро отстало от самолёта, головка самонаведения уверенно держала цель.

   – Десять!

   – Пять! Цель поставила помехи!

   Пауэрс судорожно вертел головой, пытаясь увидеть приближающуюся угрозу.

   – Fuck!!!

   Ему показалось, что в него летит целая ёлка, разматывающая за собой длинный дымный след. Такой здоровенной бандуры он ещё ни разу не видел. Лётчик попытался сманеврировать, но неповоротливый U-2 не был приспособлен к выполнению резких манёвров уклонения.

   За остеклением фонаря кабины полыхнуло оранжевое сияние. Самолёт вздрогнул от мощного удара и накренился, послышался глухой взрыв и жуткий треск дюраля. Пауэрса мощно толкнуло вперёд вместе с креслом, колени оказались задвинуты далеко под приборную доску. Педали под ногами, только что упруго отзывавшиеся на каждое движение, вдруг провалились, управление обмякло, лётчик почувствовал, что самолёт не слушается рулей. Внезапно исчезла привычная тяжесть, и наступила невесомость. Он понял, что крылья и хвост самолёта, скорее всего, отломились, а фюзеляж находится в свободном падении.

   Катапультироваться при зажатых под приборной доской ногах означало – остаться без ног. Пауэрс открыл фонарь кабины, переключил кран кислородного снабжения на автономный баллон скафандра, отсоединил кислородный шланг от штуцера, отстегнул ремни, и осторожно, с трудом, выбрался вверх из кабины, опираясь руками на её борта. Падающий фюзеляж хаотично вертелся, и лётчика выбросило из кабины. Парашют открылся автоматически.

   – Есть подрыв! – доложил оператор. – Цель разделилась. Наблюдаю... – он прервался, пытаясь разобраться в месиве отметок, заполонивших индикатор обзорной РЛС. – Наблюдаю облако пассивных помех... и несколько падающих обломков! Крупных!

   Николай, как человек военный, дисциплинированный, доложил официально:

   – Цель уничтожена, расход – одна. Наблюдаю дымные следы и падение обломков, – а затем, не выдержав, выбросил вверх правую руку, сжатую в кулак, и завопил:

   – Ур-ра!!!

   Его крик тут же подхватили остальные. Обоих лейтенантов выдернули из-за пультов и потащили на улицу – качать.

   – Да вы чего! – отбивался Николай. – Уроните, черти! Поставьте, где взяли!

   Связист подбежал к Пашинину:

   – Михаил Михалыч, ответьте маршалу.

   Бирюзов уже услышал в трубке торжествующий гвалт:

   – Ну что, никак сбили?

   – Так точно, товарищ маршал, цель поражена. Расход – одна.

   – Одна? – изумился Бирюзов. – Неужто первой ракетой?

   – Так всего одна готовая и была. На пусковой. По мишени работать собирались.

   – Да вы реально герои, мужики! – восхитился маршал. – Так держать! Молодцы! Буду хлопотать за вас перед руководством. Список отличившихся подготовьте сейчас же, перешлите мне фототелеграфом. Связь кончаю!

   В трубке раздались короткие гудки. Бирюзову ещё нужно было отдать массу распоряжений, организовать поиски пилота и обломков, доложить министру обороны и высшему руководству страны.

   Все службы 10-го полигона в этот день были «на взводе». Вертолёты с поисковыми группами поднялись в воздух ещё до того, как обломки самолёта упали в степи. Парашютиста заметили с вертолётов в воздухе, во время снижения, и приняли «как родного», вежливо, но твёрдо положив носом в землю. При нём во время обыска нашли и изъяли пистолет с глушителем, в кобуре, финский нож, советские деньги в сумме 7500 рублей, 48 золотых монет, двое наручных золотых часов, шесть золотых колец, компас, четыре двусторонние матерчатые карты СССР, продукты питания, флягу с водой, средства для разведения костров, белье, рыболовные принадлежности – крючки, лески, различные химические препараты, медикаменты и другие вещи. Задержанного сразу же переодели в другую одежду, а его вещи отправили на тщательный осмотр.

   Также при себе у Пауэрса было обращение на 13 языках – арабском, немецком, французском, чешском, словацком, английском, греческом, болгарском, русском, литовском, венгерском, турецком и румынском, в русском экземпляре которого говорилось:

   «Я американец и не говорю по-русски. Мне нужны пища, убежище и помощь. Я не сделаю вам вреда. У меня нет злых намерений против вашего народа. Если вы мне поможете, то вас вознаградят за это».

   Обращение было выдано Пауэрсу на тот случай посадки на территории других государств. Деньги и ценности, как позднее рассказал на допросе Пауэрс, он мог использовать для подкупа людей, чтобы скрыться от властей.