И вместе обе наши новые знакомые растворились вдалеке.

― Кажется, ты её заинтересовала, ― заметил я Новже.

― Пф... ― издала она звук похожий на лошадиный, я едва сдержался, чтобы не рассмеяться.

Место, где проводились скачки, нашлось быстро. Мы просто последовали за людьми, спешащими в одну и ту же сторону, где, либо раздавали яблочный сидр, либо проводилось какое-то важное мероприятие.

Под широким растянутым куском ткани с надписью «Старт» расположились участницы заезда. Здесь же обнаружилась и Димбо, пристроившаяся с самого края. Заметив нас, а точнее, разглядев Новжу, она снова ей подмигнула.

― А она не боится, что в следующий раз глаз просто не откроется? ― съязвила подруга.

Я улыбнулся.

От толпы отделилась фигура в громадной шляпе в виде лошадиной головы и тряпичным хвостом, привязанным сзади к поясу. Она стала танцевать, весьма похоже изображая лошадь. Это вызвало одобрительный смех в толпе и аплодисменты, которыми одарили танцовщицу в конце выступления. Затем вперёд выступила другая женщина, звенящая увесистыми металлическими шпорами в виде семиконечных звёзд. Сзади неё выкатили тележку, доверху заполненную свежей тщательно вымытой морковкой.

― Победительница заезда получит это замечательно лакомство, а её наездница нашивку на жилетку, ― она продемонстрировала нашивку всем присутствующим.

Обычный кусок оранжевой ткани с вышивкой в виде лошади, вставшей на дыбы, и надписью «1501 лето». Здешние отсчитывали календарь по лету, а в Быстроречье это делали по зиме.

― Да победит сильнейшая! ― подытожила организаторша, отходя в сторону, а следом укатилась и тележка, подталкиваемая её помощницей.

Ритмичный звук обтянутых кожей деревянных барабанов возвестил о начале заезда. Барабанщица старательно лупила по инструментам, пока последняя лошадка не оставила своё место на старте. После этого толпа двинулась в другую сторону, а мы следом.

― Куда все пошли? ― недоумевала Новжа.

― Куда-куда? На финиш, ― откликнулась прохожая из толпы.

Финиш располагался в паре десятков метров от старта на противоположной стороне, в то время как сама дорога отсюда вовсе не виднелась, укрытая высокой иссушенной на солнце травой. Мы поспели как раз вовремя, чтобы увидеть, какая наездница пришла первой. Она спрыгнула, радостно махая кулаками. Это была Димбо. Новжа выглядела раздосадованной.

Хотя особенного удовольствия от заезда мы не получили, слишком уж быстро всё закончилось, наблюдать за здешними обычаями оказалось довольно занятно. После торжественного вручения нашивки и морковки, все заковыляли в паб. Деревянный, построенный не слишком ладно, он носил название «Червивое яблоко» (когда я поинтересовался у владелицы почему именно червивое, она ответила, что в самом медовом яблоке больше всего вредителей). Сладковатый, не слишком навязчивы запах лошадиного навоза, что всё это время преследовал нас, не исчез и здесь. Возможно сами селянки приносили его на своих сапогах.

В пабе подавали яблочный сидр, который бочками заказывали в Быстроречье. Все здесь его любили и пили, с удовольствием причмокивая. Мы заняли один из столиков, на котором сразу же объявилась пара больших деревянных кружек, наполненных этим крепким напитком и кусок козьего сыра на плоской железной тарелке.

― Прямо как дома, ― протянула Новжа, отодвигая от себя алкоголь.

― Эй! ― окликнул я барменшу. ― Мы хотели бы попробовать что-нибудь местного.

Женщина посмотрела на нас, внимательно прищурившись, но вскоре забрала и кружки, и сыр, а их место заняли вяленая конина и ячменное пиво. Новжа принюхалась к незнакомому напитку и сделала небольшой глоток, сразу же скривившись:

― Горькое.

― Разве такую сладкую прелесть как ты не стоит иногда разбавлять чем-то горьким? ― заметила Димбо, похрустывая морковкой, и поставила табурет рядом с Новжей.

― Это не для лошади? ― удивилась Новжа.

― Эту кобылку, ― Димбо похлопала по своей ляжке, ― тоже надо кормить и объезжать время от времени. Если ты понимаешь, о чём я?

Чтобы хоть как-то сдержать вырывавшийся наружу приступ хохота, я сделал большой глоток пива.

Солнце успело закатиться за горизонт. В пабе по углам и на столиках зажгли свечи. Начались танцы под барабанный бой и полупьяное пение посетительниц. Женщины веселились, беззастенчиво флиртуя друг с другом. Это вам не Быстроречье. Многое здесь выглядело гораздо проще. Некоторые курили и дым клубился под самым потолком. Смех и пустая болтовня смешались с музыкой. Под действием алкоголя я расслабился, но в отличие о Новжи не был так популярен, чтобы кто-то мог воспользоваться моим состоянием и увлечь на танцплощадку.

― Ты точь-в-точь как Золотка, только человек, ― болтала Димбо, глядя затуманенным взором на Новжу и придвигаясь к ней всё ближе. ― Хочу тебя поцеловать.

Она наклонилась к её губам, напоровшись на увесистую пощёчину. Новжа вскочила вне себя.

― Я иду спать, ― сообщила она мне сдержанно.

― Разве ты не искала приключений? ― недоумевала Димбо.

Новжа хмыкнула, и, развернувшись, широкими решительными шагами покинула паб.

― Всё-таки её коса така-а-а-ая длинная, ― мечтательно протянула Димбо, разваливаясь на столе и держась за покрасневшую щёку.

― Новжа предпочитает серьёзные отношения случайным связям, ― заметил я веско.

― А что насчёт тебя? ― с надеждой взглянула на меня Димбо. ― Я уже достаточна пьяна, чтобы обойтись и тобой.

Это прозвучало практически обидно. Поднявшись и захватив остатки вяленой конины, я удалился следом за подругой.

На улице перед пабом во всю горланили песни. Разыскивая конюшню, где мы должны были ночевать, я вконец заблудился и в итоге устроился в ближайшем стоге сена. Забывшись сном, грезил о себе и Новже переродившихся в лошадей и соревнующихся на скачках друг против друга.

Глава 4. Запятнанный мир

Тычок чем-то острым в бок стал моим утренним соловьём. Я дёрнулся, выпав из сена прямо на пыльную дорогу. Яркий солнечный свет полоснул по едва разлипшимся векам. Сквозь него я разглядел две фигуры в шляпах, возвышающиеся надо мной. Одна из них держала блестящие вилы.

― Готова поклясться, Добна, это уже шестнадцатая по счёту не добредшая до постели и заснувшая в твоём сене, ― женщина вытащила из кармана заострённый кусочек металла и стала что-то нацарапывать на ближайшем заборе.

В это время я медленно поднимался, отряхиваясь.

― Ты снова портишь мой забор? ― протянула та, кого назвали Добной, особо не возражая. ― И каждый раз так. Почему они не засыпают в сене Урадны? ― она указала пальцем на добротный стог на противоположной стороне просёлочной дороги. ― Он же ближе к пабу.

― В этом-то всё и дело, ― проговорила её знакомая, закончившая оставлять очередную отметину. ― Они бродят в поисках верного пути, а потом сдаются и выбирают, что под руку попадается, а не сразу планируют отключиться возле паба.

Добна досадливо покачала головой и снова погрузила вилы в хрустящее сено. На меня никто и внимания не обратил. Оставив двух подруг, я заковылял в сторону общественной конюшни. Головная боль сопровождала меня всю дорогу.

Ещё издали заметил Новжу, которая вовсе не торопилась разыскивать лучшую подругу, а болтала с Димбо. Я решил не подходить ближе, и как можно скорее забрался на телегу, свесив ноги вниз. Сигарка и Дымок стояли запряжённые, осталось лишь дождаться Вралеты и можно было отправляться в путь.

Махнув на прощанье рукой объездчице, Новжа вернулась к конюшне, а, заметив меня, поинтересовалась с улыбкой:

― Где ты была?

― Спала в стоге сена.

― Вот как. А я уж было подумала...

― Что?

― Ну, знаешь, ― она пожала плечами, ― что люди только не делают на пьяную голову.

― Точно. О чём ты разговаривала со вчерашней победительницей скачек?

― Ах, это, ― Новжа обернулась, коротко посмотрев вслед удаляющейся лёгкой походкой Димбо, а потом снова повернулась ко мне. ― Она извинилась за вчерашнее. Сказала, что не хотела меня обидеть и признаёт, что переборщила. Хотя для её мест флиртовать с тем, кто нравится ― дело обычное, но для лесных жительниц это не так, и она это понимает.