Вместе с ней в доме обосновалась мать Степана, и это во многом спасало ситуацию, и без того сплетен хватало, городишко-то маленький. Летом сорокового года сыграли скромную свадьбу, на которой не оказалось родственников Фроси, а только Степанова родня, руководители местной власти и несколько ребят и девушек из бедных семей, развлекавшихся вместе с молодожёнами когда-то на завалинке.

На свадебном столе было всё, как положено. Он был заставлен традиционными для этих мест закусками, всюду между блюдами красовались бутыли с самогоном, местными винами и наливками, и даже напротив высокопоставленных гостей блестели сургучом пробки от бутылок казённой водки. Молодёжь и подвыпившие пожилые люди лихо отплясывали под аккомпанемент местных знаменитых музыкантов еврейского происхождения. Скрипка, кларнет и барабаны в руках виртуозов творили чудеса, зазывая танцующих в круг на польку, лявониху и другие зажигательные танцы, а в перерывах молодёжь под общий смех состязалась в частушках под залихватскую гармошку.

И вот последний пьяный гость покинул двор, родственницы и соседки, наскоро кое-как прибрав со столов, разбрелись по своим дворам, а на крылечке осталась сидеть молодая пара — Степан в новом костюме и Фрося в нарядном белом свадебном платье с фатой, покрывающей её шикарные волосы. В печальных глазах невесты застыли слёзы, а сердце готово было выскочить из груди, кровь пульсировала в висках вместе с неотвязной мыслью: «Боже мой, что я наделала, что я наделала…»

Степан выкурил подряд две цыбарки, взял Фросю за руку и молча завёл в дом. Они прошли в заднюю комнату, жених сорвал фату и впился жадно в сочные губы невесты, а Фросе вспомнился в этот момент нежный поцелуй Алеся перед отъездом в Варшаву, и сердце защемило тоской.

Степан резко отстранился и стал быстро раздеваться, многозначительно поглядывая на зардевшуюся Фросю. Под грузным телом мужчины заскрипела кровать, она взглянула в его сторону и увидела, что тот уже лежит, накрывшись до груди лёгким одеялом.

— Стёп, а Стёп, отвернись, пожалуйста, неловко как-то…

Но Степан даже и не подумал, он лежал на боку, положив на согнутую руку голову, и, ухмыляясь, разглядывал оробевшую невесту:

— Ну-ну, давай быстрей, и так столько время рядом ходил, как кот около сметаны… — и загоготал.

Фрося стыдливо сняла свадебное платье и, обнажённая, быстро юркнула с другой стороны кровати, натянув одеяло до глаз.

Они полежали молча некоторое время, потом Степан притянул к себе упругое тело невесты, подмял под себя, и, неловко раздвинув ей ноги, вошёл в девственные глубины, до сих пор не ведавшие соития с мужчиной…

Пронзительная боль от низа живота, казалось, прострелила в голову, суетливые и резкие толчки в глубине её тела отзывались ударами пульса в висках, но вдруг эта пытка закончилась, и на Фросю накатила мысль, а как же это произошло бы с Алесем… И из глаз по щекам побежали к губам горькие слезинки.

Глава 2

Степан неуклюже отвалился от измученного тела Фроси, развалился на своей половине кровати и вскоре захрапел. Молодая жена до утра не сомкнула глаз, душу разрывала тоска, обида и горечь о невозвратном, и подспудно тяготила мысль о допущенной страшной ошибке.

Как только стало светать, она подскочила с ложа, быстро оделась, умылась и пошла выполнять обязанности хозяйки: подоила корову, насыпала зерна курам и вывалила свиньям обильные остатки со вчерашнего свадебного стола.

Вернувшись в хату, обнаружила, что муж уже поднялся, сидит за столом и пьёт из кружки простоквашу.

Степан посмотрел хмурым взглядом на Фросю и заметил:

— А тебе не кажется, что подобает подавать завтрак мужу перед тяжёлым рабочим днём?..

Фрося потупилась:

— Стёпа, а откуда я знала, когда ты поднимешься, ведь надо по хозяйству управиться…

— Ну, так теперь подгадывай…

Он свернул цыбарку из махорки, выкурил, сидя на крылечке, и отправился в кузню, откуда через несколько минут раздался стук молота о наковальню.

Жизнь вошла в свою колею, Фрося занималась домашним укладом, приводя холостяцкую хату мужа в порядок уже на правах полноценной хозяйки. Дом был ещё почти новым и большим, она тщательно выдраила полы, вымыла окна, и в комнаты хлынул весёлый свет летнего дня… Затем она навела красоту на кухне, развешала занавески, в доме стало чисто и уютно, но на Степана это не произвело особого впечатления. Он ничем не выразил радость по этому поводу и благодарность молодой жене, хотя было видно, что остался доволен.

В часы, когда они оставались вместе в доме, не часто можно было услышать доверительную беседу двух только что поженившихся молодых людей, и те сводились в основном к обсуждению хозяйственных нужд, ближайших покупок и разговорам о необходимых заготовках и запасов на зиму.

Почти каждую ночь Степан подминал под себя безвольное тело жены и с неистовостью молодого самца без предварительных ласк проникал в её лоно, а после кульминационного толчка отваливал, ложась на спину с удовлетворительным выдохом.

Фрося больше не чувствовала боли от этого проникновения и дальнейшей возни мужа в её глубинах. Даже иногда что-то приятное возникало в ней, заполняя теплом низ живота и разливаясь короткой сладостной дрожью по всем клеточкам просыпающегося тела… Порой так хотелось продления этого волнующего момента, но почему-то Степан, не чувствуя её желания, изливался горячей тугой струёй и покидал её, не одарив даже поцелуем, и от этого молодая женщина чувствовала себя раздавленной и испачканной.

Уже через месяц в нужный срок к Фросе не пришли месячные, о чём она и поведала мужу, думая, что этим сообщением она выведет их отношения на более любовный лад, и ожидала, что обрадованный муж станет ласковей относиться к ней.

— Слышишь, Стёпа, а я, кажись, понесла…

— Понесла или кажись?..

— Понесла, понесла, уже почитай неделя задержка…

— А ты что думала, я мужик справный во всём…

Улыбаясь, он заметался по хате, схватил бутыль с самогоном, кое-какую снедь и ушёл к новым друзьям отмечать эту радость.

Грустная Фрося сидела на лавке в горнице и шила себе платье на несколько размеров больше, предвосхищая предстоящую полноту от беременности, зная, что скоро оно ей понадобится. И всё же хотела дождаться мужа и обсудить их радость, планы на будущее и, возможно, ласки потенциального счастливого отца.

Степан ввалился в избу далеко за полночь.

Он был омерзительно пьяным, зацепился за порог, с матюгами упал на циновку и потребовал:

— Что вылупилась, снимай с мужа сапоги и помоги раздеться…

В покрасневших глазах его плясали злые огоньки. Фрося обиженно качала головой, сквозь зубы поругивала и помогала ему раздеваться:

— Ну, приподнимись, дай стянуть с тебя штаны, вон какой бугай вымахал, тебя тягать, так и скинуть можно, не ровён час… Нет, чтобы вместе отметить нашу радость, так попёрся куда-то и неизвестно к кому, а я у него, как прислуга и свиноматка, вот осчастливил…

Степан вдруг резко оттолкнул её и с ненавистью в пьяном голосе и с ехидным смехом бросил ей в лицо:

— Что? Не того хотела бы раздевать, не за тем хотела бы ухаживать, не от того хотела бы понести ребёнка?.. — и столько в этих словах было неприкрытой ненависти к ней и к несостоявшемуся её жениху, что у Фроси мороз пошёл по коже. Она резко выпрямилась, швырнула в угол сапог, что держала в руках. Тыльной стороной руки откинула со лба прядь волос и смело посмотрела ему в глаза:

— Ах ты, мой касатик, правды захотел, так ты её уже сам и высказал. Что думал, начну отнекиваться или ноги тебе целовать, спаситель хренов, бесплатную батрачку в дом взял и ещё в чём-то упрекаешь, за всё время доброго слова от тебя не услышала…

Фрося схватила с кровати подушку с одеялом и с треском захлопнула за собой дверь в будущей детской комнате.

Глава 3

Назавтра Степан встал как ни в чём не бывало, попил простокваши, съел с жадностью яичницу со свиными шкварками и ушёл на кузницу, не сказав Фросе ни слова.