На смену этим мыслям приходили и другие. Насколько ей близость с мужчиной на сей раз будет неприятна, но ведь и со Степаном она иногда чувствовала подобие наслаждения, просто тот обрывал это быстро своей грубостью и равнодушием к её желаниям.

— Боже мой, больше года пробыла замужем, а волнуюсь сильней, чем в первый раз. Может быть, я такая неумёха и холодная женщина, что и Алесю со мной будет неприятно. Нет, такого быть не может, ведь я люблю его, и всё сделаю для того, чтоб он получил удовольствие от нашей близости…

Вскоре вошёл в избу Алесь, в свете керосиновой лампы увидел их ложе и Фросю под одеялом, смотревшую на него волнующим взглядом. Алесь поспешно затушил лампу, разделся и юркнул к ней под одеяло.

Возбуждённый мужчина склонился над лицом любимой женщины и стал покрывать поцелуями глаза и лоб, нос и уши, а затем жадно впился в жаркие губы Фроси. Его уста не спеша изучали бархат шеи и груди, а руки нежно гладили низ тела любимой. Всё в ней закипело внутри, она потянула на себя Алеся, раздвинула широко ноги и, чувствуя его неловкость и неумелость, помогла своей рукой войти в себя, и он тут же взорвался внутри неё горячей волной непреодолимого желания.

Они некоторое время продолжали лежать в том же положении, нашёптывая ласковые слова, нежно касаясь губами лица друг друга. В Алесе от касаний губ и рук Фроси, от близости и пылкости её пышных форм, от нерастраченной любви к дорогой ему женщине быстро окрепло желание вновь обладать её влекущей притягательной плотью, и Фрося мгновенно откликнулась на этот зов…

Опьянённые страстью тела шли навстречу с такой бесстыдной жадностью, что затмевало всю их неопытность, и Фрося вдруг почувствовала, что горячая волна от головы хлынула до низа живота, и она впилась зубами в подушку, чтобы сдержать крик, рвущийся из её груди… И в этот же момент Алесь застонал, его тело стало невесомым, и фонтан вожделения пролился росой в сочащееся лоно.

До утра они так и не сомкнули глаз, познавая каждую клеточку тела друг друга, ласки сменяло соитие, нежные слова слетали с губ вместе с криками в сладкие мгновения высшего наслаждения. Они делились ощущениями и признаниями в любви, и не было ничего на свете в эти минуты дороже их счастья.

Под утро Фрося зашла в спальню к детям покормить и перепеленать их. Она взглянула на себя в маленькое зеркало, висевшее на стене, и поразилась свету, который лился из её синих сапфировых глаз. На губах играла улыбка, и она прошептала нежно признания в адрес самого любимого человека на земле:

— Алесик, милый мой Алесик, как я тебя люблю, как бы я смогла жить без тебя…

Когда она вернулась к их ложу, на нём уже стояла открытая бутылка вина и коробка шоколадных конфет, а навстречу ей улыбался Алесь:

— Давай, любимая, отметим нашу свадьбу, — правда, без музыкантов и свидетелей…

— Но зато с любовью… — продолжила улыбающаяся Фрося.

В эту ночь они забыли про всё на свете, что где-то идёт война, погибают люди, в руины превращаются дома, в лагерях и гетто томятся обездоленные, и что их счастье — только плата за все будущие страдания…

Глава 13

Бледный рассвет заглянул в окна и осветил пристань влюблённых, которые так и не уснули до утра.

Утомлённая и счастливая Фрося выбралась из их импровизированного ложа. Подошло время доить корову и выгнать её в стадо. Она прошлась немного по дороге на пастбище со старым пастухом, который знал её ещё с пелёнок, весело поболтала с ним, распрощалась и вернулась в дом.

То, что она увидела, не могло не напугать. Её взгляду предстала страшная картина — под дулом винтовки сидел на лавке Алесь, из разбитых его губ по бороде на рубашку стекала кровь.

Винтовку держал перед лицом Алеся советский солдат в грязной рваной форме. Двое других, таких же оборванных военных, шныряли по избе, выискивая, чем можно здесь поживиться, пихая в вещевые мешки сало, мясо, хлеб, помидоры и огурцы… На ходу они хватали из чугунка грязными руками вчерашнюю холодную картошку.

В спальне от крика заходились проснувшиеся от шума дети. Один из военных, судя по форме, офицер, потребовал:

— Так, панночка, будьте добры отдать золотые вещи и всё, что у вас есть годное на продажу или на обмен, и лучше добровольно, если вы хотите остаться в живых…

— Ах, пан офицер, дозвольте мне пройти в комнату к детям, неужто не слышите, как они разоряются. Там в комнате хранятся обручальные кольца, я их вам отдам, только идите от нас с миром…

— Поторопись, поторопись, панночка, пока твоему муженьку кишки не выпустили…

Фрося забежала в спальню и достала припрятанные обручальные кольца, своё и Степаново, которое он снял, уходя на войну. Она положила их на стол, а рядом вынутые из ушей серёжки, подаренные свекровью на свадьбу:

— Эх, вы, защитнички, с кем воюете и кого обираете… У нас больше ничего нет ценного, мы только переехали из города, забирайте, что награбили, и поспешите за своими драпающими войсками, а то не ровён час немцы сюда нагрянут…

Офицер сгрёб одной рукой жалкое золото со стола, а второй влепил Фросе звонкую пощёчину, от которой она упала на пол. Алесь хотел броситься на помощь жене, но получил удар прикладом винтовки по голове и рухнул рядом с Фросей.

В комнате заходились от плача дети, рядом лежал потерявший сознание Алесь. Фрося поднялась на ноги и смерила презрительным взглядом военных:

— Что воевать с бабами и безоружными — герои, но ничего под Богом ходим, отольются вам наши слёзы…

Один из бандитов в военной форме поднял винтовку и наставил на Фросю, но в спальне кричали дети, солнце всё выше поднималось над деревней, и офицер скомандовал:

— Уходим, а то и правда немцы нагрянут, хрен с ними, пусть живут, мы ещё вернёмся… — и они быстро покинули развороченную избу.

Последний уходящий солдат обернулся от дверей и с отвращением плюнул в лицо Фроси:

— Скажи ещё спасибо, что с тобой не позабавились, польская шлюха…

Глава 14

Алесь пришёл в себя и мутным взглядом оглядел комнату. Рядом с ним на полу сидела Фрося и прикладывала к его разбитой голове железное полотно топора. В дальней комнате заходились от плача Стасик с Аней.

Алесь взял топор из её рук и кивнул в сторону плача:

— Фрось, иди успокой ребятишек, я тут сам управлюсь…

Она подскочила и побежала к орущим малышам. Через короткое время всё в доме пришло в относительный порядок, накормленные дети вновь спали, а расстроенные молодые люди приводили в надлежащий вид разгромленную избу.

Фросе совершенно не было жалко отнятого золота, но запасы провианта их резко уменьшились, хотя Алесь заверил:

— Не расстраивайся из-за этого, голодать мы не будем, завтра я постараюсь возместить с лихвой утраченные продукты. Как я и собирался, поеду в город на базар и куплю запланированное и многое другое. Но теперь я боюсь оставлять тебя одну с детьми в деревне, ведь это не последние окруженцы, продвигающиеся по лесам на восток.

Эти отморозки изъяли у меня все немецкие деньги, что были при мне, и поэтому придётся вначале вернуться в Поставы за деньгами, а лишь потом я смогу поехать на базар… К сожалению, мне придётся выехать завтра рано утром. Но, боже мой, как я теперь боюсь оставлять тебя одну.

В ответ Фрося взяла в руки топор и положила возле входных дверей:

— Пусть только сунутся, раскрою им башки, пущу вход без сомнений, это не грех — постоять за себя и за детей. Алесик, береги себя, ведь тебе придётся мотаться по дорогам…

— Не волнуйся, у меня есть документ, с которым я могу свободно перемещаться по Белоруссии…

— С этим документом тебя быстро красноармейцы расстреляют, будь осторожен, пулю можно схлопотать и от тех, и от других.

Днём она прошлась по деревне и узнала, что разграбили не только их дом, это была большая группа отступающих окруженцев, и что в одном доме была изнасилована одинокая молодая женщина, а в другом дед Панас стал оборонять своё добро, кинулся с топором на солдата, и тот заколол его штыком.