Фрося просила Алеся выяснить что-нибудь о судьбе евреев Постав, в большей мере волнуясь за судьбу Ривы и Меира. Но полученные сведения были скудны: доктора и его жену отправили в Минское гетто, там нечеловеческие условия, люди гибнут от голода, холода и болезней, их расстреливают и травят газом.

Накануне пасхи Фрося почувствовала тошноту, да и по другим признакам поняла, что забеременела, несмотря на то, что ещё продолжала кормить детей грудью.

Фрося поспешила поделиться своими предположениями с Алесем, хотя в её памяти жила реакция Степана на весть о её беременности. Трудно описать те эмоции, которые испытал будущий отец, он обцеловал свою жёнушку от макушки до пальчиков ног:

— Милая моя Фросенька, какую ты мне подарила радость, я сделаю всё от меня зависящее, чтобы ты успешно разродилась, не приведи господь повторения твоего состояния при первой беременности. Мне, конечно, очень дорог наш ребёнок, но твоя жизнь у меня на первом месте.

После неожиданной, но приятной вести о беременности Фроси Алесь боялся, чтобы она не перетрудилась, работая по дому и хозяйству. Наступила весна, и они готовились к посадкам на огороде. Как можно было прожить в деревне без картофеля и других овощей.

— Фросенька, я приеду в выходной, заплачу местным бабам, и вместе с ними вспашем и засеем…

Фрося смеялась от души:

— Алесик, дорогой, я чувствую себя хорошо, а тошнота скоро пройдёт, беременность ведь не болезнь…

Она никогда не признается Алесю, но в памяти жили все её мучения с первой беременностью — страхи нет-нет, а терзали душу, ведь теперь нет рядом её спасителя Меира и его добрейшей Ривы.

Глава 16

Подсохли после вешних вод просёлочные дороги, успели только посеять картошку, как к ним в деревню нагрянула немецкая заготовительная команда на грузовиках в сопровождении отряда полицаев. Голосили бабы, ругались мужики, а с дворов тащили к грузовикам коров и свиней, сворачивали головы и закидывали в машины курей, уток и гусей. Полицаи шастали по избам и изымали самогон, сало, масло и яйца.

На беду или на счастье Алеся не было в тот момент в деревне, иначе ему пришлось бы предъявить свои документы работника комендатуры, но это могло иметь негативные последствия, ведь односельчане не знали, кем и где работает муж Фроси.

Фрося держала на руках детей и смотрела с горечью, как смеющиеся наглые немецкие солдаты вытаскивают из сарая одну из двух свиней, уже вполне подходящую по размеру для заготовки сала и мяса, как забирают половину её курей, и только корову оставили на месте, видя, насколько она стара.

Затем во двор вошли двое полицаев, и один из них узнал Степанову жену:

— Ба, знакомые люди! Фрось, что ты тут делаешь, вот кого не ожидал встретить в этой глуши. Интересно, а откуда у тебя вдруг стало двое детей, где твой муженёк, он у тебя был весьма лояльным к новой власти, поди, и сгинул уже за неё, а может тут у тебя под юбкой прячется…

— А, Петрусь, привет, это же моя деревня, я тут родилась и выросла, Степан ушёл воевать за Советы, а я сразу же уехала сюда, ведь все знают, что я с ним не очень ладно жила…

— А второе дитя от кого прижила?..

— Бог с тобой, это соседская девочка, мать заболела, просила присмотреть…

— Ну, конечно, когда бы ты могла успеть вторым ребёнком обзавестись, ты ведь накануне войны родила, я даже со Стёпкой замачивал, пока ты там у этих евреев отлёживалась… Кстати, а как насчёт того, чтоб нам горло с дружбаном промочить, да и на зуб чего-нибудь взять?

— Петрусь, вы присядьте там во дворе, а я вам чего-нибудь соберу, но не обессудь, ведь не осень ещё…

Она забежала в хату, посадила на пол детей и вынесла полицаям бутылку с самогоном, кусок сала и другой закуски, они остались довольными, что не надо было насильно изымать харчи, и в память о прошлой дружбе со Степаном заверили, что на сей раз в её двор больше не нагрянут.

Когда через несколько дней явился на выходной Алесь, Фрося поведала ему о произошедшем и о своих страхах, ведь теперь в Поставах станет известно о её местонахождении. Алесь, как только мог, успокоил, сказав, что полицаю вряд ли есть дело до неё. И кому он будет рассказывать, ведь Фросю мало кто знал в городе, а мать Степана в деревню не поедет, по крайней мере из-за возраста.

Фрося обняла мужа:

— Алесик, я за себя не боюсь, страшно за детей, особенно за Анечку, она такая чернявенькая, я боюсь за тебя, ты постоянно ездишь через лес, а шального люда становится всё больше и больше. Я боюсь за нашего будущего ребёнка, которого люблю уже во чреве, потому что это твоя кровинушка во мне… Давай уедем отсюда туда, где нас никто не знает…

Алесь обнял любимую, нежно гладя по волосам, груди и животу, и сообщил:

— Фросенька, со мной связалась Поставская подпольная организация, они скоро собираются организовать в наших лесах партизанский отряд. Городишка у нас маленький, все друг друга знают, а костёл является очень хорошим местом для явки, и, знаешь, дядя мой не возражает, потому что у него отношения с немцами не сложились. От меня в будущем ждут информативную помощь, да и мало ли на что смогу сгодиться… И поэтому ты сама должна понять, никак не могу покинуть Поставы.

Фрося молча всё выслушала и выдохнула:

— Алесик, как я боюсь, как я боюсь, как я волнуюсь за тебя, как я волнуюсь за нас…

Глава 17

Тем временем ситуация в деревне после налёта немецкой заготовительной команды успокоилась. Селяне залатали дыры в подворьях, завезли на рынок излишки продуктов и закупили всю недостающую живность — от коровы до курицы.

Алесь также каждый раз привозил Фросе новых обитателей сарая, кроме коровы у них уже были четверо подходящих поросят, во дворе бегали два десятка курей с цыплятами, среди них гордо выхаживал петух. Гордостью Фроси стали и пять гусынь с гусятами — это будет и мясо к зиме, и отличный пух…

Огород тоже стал хорошим подспорьем в это лето. Как не хочешь, а зима — тяжёлая пора для деревни. Алесь с Фросей с помощью односельчан подновили избу и сарай, и у них было всё готово к прибавлению в семействе.

Малыши Стасик и Анечка уже вовсю ходили своими ножками и целыми летними днями возились в куче песка, которую для них насыпал Алесь во дворе, напротив крыльца дома. Дети всё же странно смотрелись рядом друг с другом, увалень с льняными волосами Стас очень отличался от чернявенькой дробненькой Ани. Фрося постоянно стригла ей коротко бровки и реснички и старалась, чтобы девочка всё время была в платочке, ненароком кто-то досужий доложит, куда надо, о своих подозрениях, а ведь случаи такие были, Алесь про это рассказывал.

Беременность Фроси на этот раз протекала очень даже спокойно, растущий живот нисколько не мешал ей заниматься немалым хозяйством, а приезжавший летом часто Алесь старался максимально облегчить её хлопоты. Они по-прежнему были внимательны и ласковы друг к другу.

Накануне Нового 1943 года Фрося с помощью деревенских баб успешно разродилась мальчиком, которого, несмотря на мороз, повезли крестить в Мядель. Это было намного дальше, чем Поставы, но бережёного бог бережёт. Ребёнку при крещении дали имя Анжей, но сами они между собой стали его звать Андрейка, и нет смысла говорить о том, как были счастливы Алесь с Фросей.

Сын унаследовал тонкие черты лица отца, а пшеничные волосы и сапфировые глаза — от матери.

Соседка тётя Маня всё удивлялась:

— Это же надо, какие трое разных детей, ну, совсем не похожи друг на друга…

Фрося только смеялась в ответ. После родов она чувствовала себя очень даже хорошо. Груди её, как и в первый раз были полны молока, малыш хорошо набирал вес, был спокойным, и матери не доставляло большого труда справляться с тремя такими маленькими детьми.

Как-то в конце января Алесь приехал на выходные и застал вытопленную баньку:

— Фросенька, мы сегодня будем вместе мыться…

— Конечно, дорогой, и не только… — и она звонко рассмеялась.