— Что ты их в кармане все время таскаешь? — ругалась жена, когда карман порвался в первый раз, тогда еще по шву.

— Ну, смотри… Это вот ключ от школы. И вот этот — тоже. Там два ключа — врезной и навесной, большой, который на засов вешают. Я же каждое утро школу открываю. Вот этот ключ — от подвала. Он мне всегда нужен. Я туда каждый день захожу. Иначе нельзя. Вот этот — от моего кабинета. А вот два самых больших — от сейфа. Когда я в кабинете, то сейф не запираю, конечно, но когда выхожу — всегда на замок. Мало ли что… Этот вот — от кабинета завучей. Вот еще — это от склада нашего маленького. Не того, что на улице, а от того, в котором раньше был туалет, а теперь краски-кисти хранятся, ведра и тряпки лежат.

— А завхоз?

— Нет у меня завхоза. Кто же пойдет на такую зарплату?… Вот еще ключ. Это от кабинета истории. Там я уроки провожу. Вот этот, маленький, от кабинета информатики. Не изнутри, тот-то висит на доске, а снаружи. Там две двери. Одна — прямо с улицы. Очень удобно. Можно разные курсы платные и прочее. А второй ключ — у меня, чтобы контролировать. Такая дверь прямо на улицу еще есть в спортзале. Вот, от спортзала ключ. Я когда там прохожу вечером, всегда заглядываю: как там секции, как там кружки? И еще вот от «каморки, что за актовым залом». Там по лестнице снаружи тоже можно зайти. Вот и захожу, проверяю иногда.

— Ну, ты прямо Ванька-ключник какой-то…

— А что делать-то?

— Так, может, тебе карман брезентовый сделать? Чтобы уж наверняка?

— И штаны брезентовые, ага. И можно подумать, брезент не протрется…

Прямо в ходе урока, сунув одну руку в карман, пока другой с зажатой указкой постукивал по картам, развешанным на доске, он почувствовал, как ключи провалились, проскользнули за тонкую подкладку. Если так походить день, то и подкладку протрут. Вот и сидел на перемене директор без пиджака, зашивая карман.

Если нет кармана, куда же класть ключи? А если он без ключей — то какой он директор школы?

Директор шел по коридору…

— Здравствуйте! Здравствуйте! — раздавалось из распахнутых дверей классов.

Зимние каникулы заканчивались послезавтра, а сегодня учителя со своим «активом» готовили кабинеты к урокам. Казалось бы — что там готовить? Все же всегда одинаковое, ничего не меняется.

…Но в одном классе взялись пересаживать цветы и бегали вверх-вниз, выпросив ключ от подвала, где при входе была насыпана куча земли, оттаявшая во влажном тепле. Другие обнаружили, что столы грязные, и теперь отмывали их добела, до блеска. Третьи взялись за стенды, выметая из них мертвых мух и откуда-то взявшихся сухих плоских тараканов. Четвертые… Четвертые уже пили чай с тортом, просто так пили чай с тортом, придя к учителю в гости.

— Здравствуйте, здравствуйте…, — кивал в ответ директор школы.

Ему нравились эти дни, перед самым концом каникул, хоть летом, хоть зимой, хоть весной. Все чисто, школа сияет, блестит, лаково переливается. Под ногами вымытый начисто пол — даже черные следы от каблуков оттерли а каникулы. Стены тоже отмыты. И нет толп, носящихся с криком туда-сюда. Ученики есть — но самые любимые. Те, кто приходит и помочь и поднести и просто так приходят. А чего не прийти? Это на уроки ноги не идут, а так просто почесать языки со взрослыми и не очень взрослыми товарищами учителями всегда прибегали не только девчонки, но и здоровенные парни. Вот бы такая была школа! Просторная, чистая, светлая — и по пять-десять человек в классе! Эх…

Он уже прошел мимо очередной двери, но вдруг остановился. Тут с ним не здоровались. Дверь была закрыта.

Директор школы посмотрел на часы, потом на дверь.

Хм… Непорядок?

Он дернул дверь — заперто. Постучал. Тишина. Постучал еще раз, прислушиваясь к шорохам.

— Кстати, у меня же ключи есть от всех кабинетов, — сказал громко и отчетливо.

За дверью зашевелились, заскреблись, щелкнул замок — открыли.

На пороге стояла учительница иностранного языка. Раскрасневшаяся, в купальнике и спортивных штанах, с грязной тряпкой в руках.

— Ой, здравствуйте! Что, школу закрываете уже?

— Да рановато еще, — ответил директор, заглядывая ей за спину. — Ну, как тут у вас?

И сделал шаг вперед.

Учительница машинально отступила, и директор буквально проскользнул мимо нее.

— Ну, как тут у вас? — повторил он бодро и тут же замолк.

В классе никого не было.

— Вот, сейчас окна протру, потом полы помою, а парты и так у меня…, — заторопилась учительница.

— Не понял… А где народ?

— Ну, они же мыть совсем не умеют! Какой с них толк! Я лучше уж сама! — начала оправдываться она. И замолкла под укоризненным взглядом директора.

— Не умеют… Сама… Эх… Ну, вы знаете, я тоже не в восторге от нашей системы. Знаете, да?

— Ага.

— То, что воспитанием нас заставляют заниматься, кроме обучения и сверх него — не нравится мне. Помните, я говорил?

— Да…

— Но если домашний ребенок не умеет мыть полы и окна, а вы его не учите — кто его научит? Армии ждать?

— Но они же…

— Да-да, не умеют. Слышал. Знаете что…, — директор помолчал, что-то обдумывая. — Знаете что, а идите-ка вы домой. Вот прямо сейчас и идите.

— Но как же, — растерянно оглядывалась на лужи грязной воды учительница.

— А вот завтра, часов в одиннадцать, раньше-то не надо, мы с вами здесь встретимся. И с вашим активом, ну, или с теми, кто придет. И я поучаствую. Парту какую-нибудь отмою. А потом все вместе чаю попьем. С тортиком. Вы любите торты? Я «Сказку» принесу, «полено». Договорились?

Она глядела на него, недавно пришедшего в ее школу — что там, второй год всего. А он подталкивал:

— Все-все-все, по домам. Завтра прихожу на чаепитие. Зав-тра! Пойду-ка запишу в ежедневник, чтобы не забыть. Значит, завтра, в одиннадцать, кабинет номер шестнадцать. Ага?

— Ага, — сказала она со вздохом.

«Желаю тебе на Новый год…»

— Объявляю оценки за работы! — директор школы взял из пачки тонких тетрадок первую. Он вел в этом классе историю. Предмет сам по себе устный, но иногда проводил что-то вроде мини-сочинений или небольших тестов на знание. Десять минут, а оценки зато можно поставить всем. Конечно, дома перед этим пришлось помозговать, придумывая вопросы, которые бы точно уложились в материал учебника.

Пятерка, еще пятерка, тут тройка — ну, ясно же, да? Этому четверку. Поторопился парень, чуток недодумал. Вот еще тройка, но с поощрительной улыбкой — ты же сам это сделал, не списал?

— Ну, а это тетрадь старосты класса…

Все заоглядывались. Староста с двумя задорными косичками сидела на последнем ряду. При этом была почти круглой отличницей. Вот и сейчас она заранее расцвела улыбкой.

— Что могу сказать? За работу — пять. А вот за письмо не знаю, что ставить…

— Ой! — раздалось громко в притихшем классе.

— Это ты, надеюсь, не мне написала?

— Это… Это не вам! Это не я!

— Ну, а если не мне, зачем тогда мне сдаешь такие вещи? — директор склонился над столом, разбирая неровные строчки.

— Не читайте! — в голос взвизгнули сразу две девчонки.

— А-а-а… Это вон кому, понятно. Так что делать-то будем?

— Ой, что хотите, только не читайте вслух!

В классе начался галдеж:

— А что такое… А интересно… А прочитайте вслух… А почему наши читали, а ее нет… Вслух, вслух…

— Не читайте! — прижала староста руки к раскрасневшимся щекам. — Не надо!

— Не мне, значит? Ну, возьми. Возьми и передай, кому писала.

Она подбежала к столу, схватила бумажку, не поднимая глаз, кинула соседке через проход на стол. Та тут же скомкала, пока никто не перехватил, сунула в карман.

— Даже не прочитаешь? — удивился директор. — А там такие слова интересные… Я даже не все сразу понял.

— Не надо, не надо больше, — уже чуть не плакала староста. — И пятерки не надо!

— Ну, почему же. Вот, пишу в журнал. «Пять»! Материал знаешь. Ну, все. Садись. Слушаем домашнее задание…