Егор покатал мешок, поворочал нерешительно и, зло сплюнув, вскинул на плечо.

— Обозналась… Не было у меня матери…

Оглянувшись, Степан увидел устремленные на него ненавидящие детские глаза.

«А мои-то ребятишки? Тоже… Вот так же?»

Болью отозвалось у него в душе то последнее, что называлось еще человеческим.

Степан ввалился в землянку, крикнул:

— Милиция!

— Где?

Егор в одно мгновение очутился возле дверей, как будто и не лежал, не спал на нарах, а только и ждал этого момента. Прежде чем выглянуть за дверь, щелкнул затвором винтовки, вогнал патрон. Лицо его побледнело, а ноздри нервно раздувались.

— Много? — все еще не выглядывая, спросил он.

— Троих заметил.

— Близко?

Отстранил Степана и выглянул из-за косяка. По направлению к землянке, как по воде, заныривая и появляясь над пушистым снегом, бежала маленькая рыжая собачонка, уши будто у лисы, острые, хвост колечком. Громко тявкала. Но Егор смотрел поверх нее, на пошевеливающиеся кусты. Там шли. Только в одном месте. Снег осыпался с покачивающихся веток. Егор высунулся повыше и быстро огляделся.

Удрать еще можно. Только бежать надо в разные стороны. Обоих не догнать. Ничего, отстреляемся. С пистолетом против винтовки не попрешь.

Приближались.

Егор ждал. Прищурясь, всматривался, держал винтовку опущенной, возле колен.

— Приготовь патроны, — приказал Степану. — Все доставай.

И когда идущие были уже близко, Егор вскинул винтовку. Он вскинул ее, но еще не прицелился, а держал перед собой на весу, готовый приложить прикладом к плечу, и ждал. Собачонка остановилась, не добежав несколько метров до землянки, и, припадая, разбрасывая задними лапами снег, лаяла, оглядываясь, подзывая хозяина. За кустами притихли, валежник больше не хрустел.

«Значит, знают, зачем идут», — подумал Егор.

И вдруг совершенно неожиданно совсем близко из-за ельника кто-то выглянул. Егор увидел шапку-ушанку и лицо. Уши у шапки подняты, но не завязаны, болтаются тесемки. Лица Егор не успел рассмотреть, выстрелил. Выстрел был неправдоподобно гулким.

Собачонка, взвизгнув, отскочила и еще злее заметалась на снегу. За ельником не двигались. Стволом винтовки, одним махом, Егор сбил нависший над дверями снег, мешавший обзору.

— Мурзик, Мурзик! — позвал собачонку кто-то справа из-за кустов.

Но она не слушалась, кидалась к дверям.

— Баркановы! — крикнули из-за ельника. — Баркановы! Егор, Степан, сдавайтесь! Эй, выходите!

Егор прицелился и выстрелил по собачонке. И тогда с разных сторон защелкали беспорядочные выстрелы.

Егор не отстреливался, ждал, сидел у порога. Вниз, в землянку, вело несколько ступенек. Что-то шкворчало у порога, он взглянул и увидел, как под еще горячей гильзой тает снег. Стрельба прекратилась. Но к землянке не шли. Непонятно было, что они там мешкают. Вот прошли позади землянки.

— Обложили, — оглянувшись на Степана, сказал Егор. — Теперь хана!

— Я и сам знаю. Нашел все-таки, гад мосластый, этот Филимонов.

— Эй! — опять крикнули из-за ельника. — Сдавайтесь! Все равно не уйти. По-хорошему предлагаем, сдавайтесь!

— Не торопись, — шепотом сказал Егор Степану, будто его могли услышать. — Пусть ближе подходят. Патроны береги.

Он пил, громко глотая, и вода лилась ему на колени — он этого не замечал.

— Выходите, слышите! Зря сопротивляетесь!..

Егор схватил винтовку и остервенело, раз за разом, стал стрелять. Он стрелял по кустам, пока не кончилась обойма.

— Стервецы! — закричали из-за елей. — Сволочи! Продажные шкуры! На что надеетесь, мерзавцы?.. Много таких было!..

— Что молчишь? — толкнул Егор Степана. — Что примолк, испугался? Помирать боишься?

— Да и так жизни не было.

— До ночи только бы… Ночью они нас не удержат.

— А потом куда? Все равно не уйдешь, поймают.

— Потом…

Степана сильно толкнуло в плечо. Он даже не услышал выстрела. Просто звук пришел позднее, и сразу же перед глазами поплыли розовые круги. Степан охнул и упал.

— Попали, — очнувшись, сказал Степан. Он потрогал плечо и на ладони увидел кровь. — Вот, — растерянно и даже как-то недоуменно сказал Степан, глядя на руку. За это, длившееся минуту, замешательство, осаждающие подползли ближе. Теперь они простреливали почти все дальние углы землянки. Степан с трудом расстегнул полушубок.

— Перевяжи, — попросил Егора.

— Сам, — ответил Егор.

— Помоги.

— Сам давай.

Степан кое-как стянул полушубок и полотенцем, как мог, обмотал плечо. Попробовал натянуть полушубок, но не справился.

— Замерзну, — сказал Степан. — Подохнем, как последние скоты. Как крысы.

Но Егор молчал.

— Не уйти мне, — сказал Степан.

— Только бы ночи дождаться!..

— Уйдешь ведь? Убежишь? — спросил Степан. — Уйдешь, меня бросишь, — убежденно сказал, помолчав.

— Теперь ты не ходок, — как бы оправдываясь, ответил Егор. Он подполз к порогу и стал стрелять. Стрелял долго.

— Ну, убил кого-нибудь. Замолчали, — сказал с каким-то удовлетворением.

А Степан смотрел, как он стреляет, как нервно суетится, резко дергает затвор.

— Ни в кого ты не попал. И никуда ты не уйдешь, — сказал Степан. — Убьют тебя.

— Заткнись!

— А зачем жили? Чего добились? Что у нас есть?.. Нора! Одна нора! Я не хочу помирать. Я пойду. — Степан привстал. — Ты как хочешь, можешь оставаться, а я пойду.

— Ты что выдумал? — грозно спросил Егор.

— Я к ним пойду.

— Тебя убьют.

— Не убьют. Не тронут.

— В тюрьму запрут!

— Заслужил.

— Не пойдешь!

— Пусти!

— Сука! — Егор зло, наотмашь ударил Степана, и тот упал. — Я тебя сам пристрелю, иди! Я тебе горло перекушу, как курчонку.

— За что?

— Никуда ты не пойдешь!

— Ну, пусти… Разреши, — попросил Степан и заплакал. — Пусти, я тебя прошу, Егор. Пусти! Пожалей ребят моих, им отец нужен. Ради памяти сестры твоей пусти! Егор, умоляю тебя! Тебе же все равно, убежишь. А я погибну. Замерзну. Отпусти, а?

— Не пойдешь.

— Гад ты! Гад ползучий! Предатель! Подонешь тут. И ты никуда не удерешь.

— Вместе подохнем! Марш в угол!

Степан заполз за дверь. Он чувствовал, что кровь все сочится и он слабеет.

— Ну перевяжи хоть.

Но Егор молчал.

— Перевяжи! — крикнул Степан.

Егор выглянул за дверь, дернул затвор раз, другой.

— Кинь обойму, — сказал Степану.

Степан, приподнявшись, сел на ящик с патронами.

— Что, оглох? Кинь обойму!

— Нет, — тихо, но решительно ответил Степан. Здоровой рукой приподнял винтовку и направил на Егора.

— Дай обойму!

Рука Степана дрожала, а в глазах мутилось.

— Что? Ты что задумал?

— Не уйдешь ты теперь от меня, не убежишь, — сказал Степан. — Сдавайся!

— Положи оружие!

— Ты трус! Мерзавец! Ты оступился, а потом стал всех ненавидеть. Давыдка правду сказал, а ты…

— Брат! — взмолился Егор. — Опомнись, что ты!

— Звери мы! У зверей нет братьев. Волки!

— Стой! А-а-а!

Егор ринулся на Степана. Степан успел выстрелить. И потерял сознание.

Филимонов помнил теперь только одно: вот они, рядом. Всего в двух шагах, в нескольких метрах. Ясно было, теперь он их не упустит. Он сидел напротив двери, следователь чуть левее, забравшись на землянку, а третьего товарища Филимонов отправил в деревню за помощью, да чтобы срочно сообщили обо всем в район.

«Только не спешить, — думал Филимонов. — Не погибнуть сейчас, в самый нужный момент, это было бы слишком глупо».

Он не курил, хотя очень хотелось закурить и можно было одной рукой достать кисет, но не делал этого, чтобы не отвлекаться. Каждую секунду надо быть настороже.

— Баркановы, сдавайтесь! — крикнул следователь.

«Ничего, пусть посидят. Теперь они никуда не денутся, не уйдут», — думал и ждал последней, все решающей минуты Филимонов.