Заводы Рауля Делорма находились в пригороде. Он был у себя в кабинете и принял Элен немедленно.

— Чему я обязан вашим посещением?

— Ваша супруга дома?

— Нет, она уже десять дней в Довиле со своей теткой.

Не пускаясь в разъяснения, Элен протянула Раулю Делорму телеграмму. Тот, не торопясь, надел очки, прочел и скорчил гримасу. У него был двойной подбородок и мешки под глазами.

— Телеграмма мне ничего не говорит.

— Но она же подписана именем вашей жены.

— Маринетт много.

— В Вандоме?

— Ну а если даже это и она?

Делорм сел рядом с Элен, взял ее за руку. Она была так поражена, что даже не отняла ее.

— Вы все знали?

Он сокрушенно вздохнул.

— В таких вещах никогда нет полной уверенности… Но кое о чем я подозревал.

— И давно?

— Задолго до этой телеграммы. Я вижу, она от прошлого года.

— И вы ничего не предприняли?

— А что я мог поделать? Ваш муж оказал мне большие услуги и может еще быть мне полезным. Кроме того, не удивляйтесь, но он мне симпатичен. Как же поступить? Отнестись к этому трагически? Это глупо и не в моем характере. Устроить сцену жене? Она или бросит меня… или переменит любовника, а тот, другой, не будет мне симпатичен. Я проигрываю в любом случае.

— Ну, я-то этого не потерплю…

— Деточка, успокойтесь и, главное, не делайте глупостей. Что вы затеваете? Скандал? Вы на этом потеряете мужа, состояние и все остальное…

— Мне наплевать.

— Да, так говорят. А что с вами будет? С вашими детьми? Нет, поверьте мне, лучше самим включиться в игру… Есть другие способы отомстить… Вы еще молоды, хороши… Вам никогда этого не говорили?

И он нежно погладил ее по руке. Элен отдернула ее.

— Вы мне отвратительны.

— Сударыня, не осуждайте меня, вы же меня не знаете. Мужчине в моем возрасте тоже нужна ласка.

Зазвонил телефон, и Делорм встал, чтобы ответить.

— Алло. Что? Отдел кадров? Да, я слушаю. Что? Делегация? Нет. Нет, я не приму… От трех профсоюзов? Нет, не сейчас, я уже вам сказал… Во второй половине дня — возможно…

Он с яростью бросил трубку.

— Свиньи!

Когда он поднял глаза, Элен уже исчезла.

Анри Вильнуар волновался. Вначале он спокойно отнесся к требованию коммунистов созвать чрезвычайное совещание палаты, но те, опираясь на правила, принятые в парламенте, добились, чтобы вопрос был поставлен перед каждым депутатом в отдельности, и их идея нашла широкую поддержку… Под напором делегаций от стачечников многие депутаты-социалисты и депутаты других партий прислали председателю Национального собрания подписи под этим требованием, дисциплина внутри групп была нарушена. Если количество подписей под требованием еще увеличится, чрезвычайное совещание состоится в самое ближайшее время. Газеты уделяли этому вопросу много внимания и даже сообщали предполагаемую дату. С точки зрения промышленника Вильнуара, было величайшей глупостью поддерживать эту затею. Она встретила сочувствие ВКТ и стачечников, другими словами, она не только не помогала бороться с забастовками, но еще усиливала движение. Примеру работников транспорта и связи последуют рабочие частных предприятий. Кроме того, дебаты будут происходить под нестерпимым давлением. Побеждает тот, кто дольше всех сопротивляется, считал Вильнуар, поэтому не надо сдаваться. «Если мы не пойдем на уступки, забастовки выдохнутся». В связи со всеми этими вопросами он отправился в Париж, чтобы там встретиться с некоторыми политическими друзьями, а заодно прощупать обстановку в Национальном собрании.

Он заехал на свою квартиру около площади Инвалидов, где находился его рабочий кабинет. Его секретарь уехал в отпуск, и Вильнуар застал только машинистку.

— Письма есть? — спросил он.

— Нет. Но к вам приехала жена.

Элен сидела в его кабинете за столом и что-то писала. Она удивилась еще больше, чем он:

— Как, ты здесь?

— А ты зачем сюда пожаловала?

— Как видишь, писала тебе письмо, чтобы сообщить адрес гостиницы, где я живу.

К ней вернулось самообладание, и она говорила с таким спокойствием, что Вильнуар встревожился.

— Что это значит?

— Послушай, Анри, ты можешь одним словом все мне объяснить. Где ты был?

— У министра, в Довиле.

— Ты врешь.

— Да что с тобой?

— Я все знаю. Я только что приехала из Вандома.

Вильнуар, боясь скандала, открыл дверь в комнату, где сидела машинистка.

— Мадемуазель, я вас попрошу пойти в палату и ждать меня там в кабинете моей группы.

Элен была озадачена.

— Ну, так что же ты мне скажешь?

Его лицо приняло каменное выражение, какое бывало у его отца.

— Это правда, — ответил Вильнуар. — Пожалуй, лучше, чтобы ты знала.

Элен подошла к нему, ломая руки.

— Анри, мой дорогой Анри…

Вильнуар ледяным голосом продолжал:

— Не настаивай. Все давно кончено. Нам лучше договориться… Я распоряжусь, чтобы тебя доставили в Сабль д’Олон и обеспечили всем необходимым… Через несколько дней, по-видимому, я заеду повидаться с детьми. Но тебе придется свыкнуться с этим положением.

Элен, рыдая, бросилась в кресло. Вильнуар решил, что у нее истерика, и пытался придумать, чем ее успокоить. Проплакав довольно долго, она умоляюще посмотрела на него.

— Эта женщина никогда не полюбит тебя, как я.

— Возможно, но я-то люблю ее.

Элен застонала, как ребенок, и прерывающимся голосом рассказала ему о своих страданиях, о поездке в Вандом, о разговоре с Раулем Делормом… Вильнуар курил и терпеливо слушал ее. Она кончила, и он несколько раз переспросил ее:

— И ты это сделала, ты?

Она, казалось, обезумела.

— Да, я это сделала. И на этом не остановлюсь. Я буду вас преследовать повсюду… И если нужно будет, подниму шум, опозорю вас, но вырву тебя из объятий этой шлюхи.

— Сволочь!

Это слово подействовало на нее, как удар кнута. Она жалобно взмолилась:

— Анри, Анри, что ты делаешь?

Он взял шляпу и открыл дверь.

— Анри! Анри! Я покончу с собой!

Но он уже ничего не слышал.

«Немедленно надо послать к ней психиатра, — подумал он, — и попросить его внушить ей, что она сегодня же должна уехать в Сабль д’Олон».

Первым, кого встретил Вильнуар в кулуарах палаты, был Шарль Морен. Они были знакомы с давних пор, вместе сражались в Сопротивлении в Дордони, а после войны оба оказались в Консультативной ассамблее. Они говорили друг другу «ты», и эта привычка осталась, хотя отношения между ними ухудшились. Часто, когда происходили жаркие дебаты в парламенте, они занимали враждебные позиции и некоторое время не разговаривали, потом опять начинали встречаться, вели длинные беседы, совершенно откровенно делясь своими соображениями. Из этих разговоров оба извлекали пользу. Морену интересно было узнать реакцию такого близкого к генералу де Голлю человека, как Вильнуар, на изменения, происходящие в политической жизни. Вильнуар нередко был озабочен намерениями коммунистов и не прочь был потолковать с Мореном, которого считал «доверенным лицом партии». Они были непримиримыми противниками почти во всех вопросах, относящихся к внутренней жизни страны, но, разговаривая о международной политике, иногда находили общую точку зрения. Оба были против продолжения войны во Вьетнаме, хотя руководствовались разными мотивами и характер их возражений был разный. По мнению Вильнуара, война проиграна, поэтому надо найти способ почетно кончить ее и побыстрее отозвать войска, которые могут понадобиться для войны в Северной Африке. Морен считал войну во Вьетнаме несправедливой; нужно как можно скорее прийти к мирному соглашению, думая только о том, как бы прекратить войну. В вопросе перевооружения Германии у них были более значительные расхождения, хотя обоих беспокоила угроза возрождения германской армии.

— Хорошо, что я тебя встретил, — сказал Морен. — Мне нужна твоя подпись.

— Как ты понимаешь, я не дурак и не присоединяюсь к требованию чрезвычайной сессии.