— Держи его! Гоп! Гоп! Жги! — кричал Яцо при каждом его прыжке.

— Держись, дедусь, смотри, чтоб греха не случилось.

Дед Ламби натужился в последний раз, но сноп покатился вперед, и старик кувырком полетел через него. Колосья посыпались сверху и покрыли его с головой. Яцо захохотал на все поле. Дед Ламби выбрался из-под колосьев, отряхнулся и, часто-часто моргая, начал оправдываться совсем по-детски:

— Это я для смеху нарочно упал. Так-то вот.

Он нахлобучил свою папаху, поболтал немного и ушел.

Солнце клонилось к западу. Эта пора дня — лучшее время для жнецов. Вечером зной сменяется прохладой, колосья становятся мягче. Девушки запевают песни, а мужчины, покрикивая, как на свадьбах, работают, как бешеные. Где-то рокочет комбайн, стремясь сжать больше всех жнецов. А солнце все катится, катится к земле, отяжелевшее и красное, становясь все больше и больше. Лучи его, пересекая все поле, устремляются к остывшему на востоке небу.

Когда пожар заката совсем угас, жнецы пошли в село. Поле затихло, только песня перепелов да стрекотание кузнечиков трепетали в ночи. Пахло спелым зерном. В небе мерцали звездочки.

Четверо вязальщиков остались ночевать в поле, чтобы довязать оставшиеся снопы рано утром, до восхода солнца. Сложили снопы в скирды и стали ужинать. После ужина Яцо и Раче сели у скирды и запели:

Нонка и Дамян, сев рядом у соседней скирды, слушали песню.

Дамян положил руку на плечо Нонки. Она взяла его руку в свою, хотела снять, по потом, раздумав, слегка прижала к своему плечу.

Спев еще одну песню, Раче и Яцо умолкли, прилегли и задремали.

Прохладная летняя ночь окутала утомленное знойным трудом поле своим черным покрывалом, убаюкала песней перепелов, стрекотней кузнечиков. Крупные задумчивые звезды спустились ниже. Время от времени слышались голоса ночующих в поле жнецов, проносились птицы, словно заблудившись в темноте, и замирали в тишине ночи.

Нонка и Дамян не спали, тихонько разговаривали.

— Привык я к тебе, будто всю жизнь вместе прожили, — сказал Дамян и опустил руку ей на плечо. — Давай поженимся, Нона. Оба мы горя хлебнули, потому жить дальше будем хорошо.

— Подождем, Дамян, подумаем, — сказала Нонка, но сердце ей подсказывало, что никогда они не расстанутся.

— Чего думать-то, человек сам кузнец своему счастью, никто ему его не даст.

— Верно…

Дамян медленно и крепко обнял ее и поцеловал. Она покорно коснулась губами его губ, а из глаз ее хлынули слезы.

Так, вся в слезах, и заснула у него на плече.

Как поздняя осень сушит листву на деревьях, так горе высушило душу Петра. Печальны, бесконечны были дни, черны и горестны ночи. Чем больше проходило времени, тем больше тосковал он по Нонке, каждую ночь видел ее во сне, то близкой и своей, то далекой и чужой. Сколько раз порывался он идти к ней, но страшное сомнение преграждало ему путь. «Вернется ли она, если действительно сошлась с Дамяном?» Эта мысль не давала ему ни минуты покоя. На нем лица не было, он похудел, подурнел, вокруг глаз легла тень страдания. Он возвращался домой молчаливый, примиренный, не дерзил отцу, не ругал мать. В сумерки уходил в сад и долго стоял там, опершись о дерево; возвращался к полуночи. Пинтезиха тенью ходила за ним, ждала, чтоб он поднялся к себе в комнату, прижимала сухие руки к груди и смиренно, плача, умоляла:

— Не убивайся так, сынок! Иди, попроси ее еще раз, может, вернется.

Петр молчал, смотрел в землю, ничего не видящим взглядом.

Пинтез совсем сдал, бесцельно ходил по двору, дряхлый, сгорбившийся, брал что-нибудь в руки, клал обратно, снова брал, стоял во дворе, углубившись в свои мысли, качал седой головой, разговаривал сам с собой…

Знойные летние дни отгорели, испепеленная синева неба снова раскинулась ясно-голубой, веселой. Поле поблекло, опустело. Дворы снова наполнились кукурузными стеблями, соломой, подсолнухами, а на крышах грустно заулыбались тыквы. По утрам белела тонкая, холодная изморозь. Деревья безмолвно оплакивали свою листву. По опустевшим полям поползла, как недоубитая змея, густая белая мгла. Полили дожди, и редко выпадал ясный, погожий денек.

Переломилась гордость Петра, перегорел огонь ревности. Со странным спокойствием, спокойствием, которое наступает после опустошительной бури, он заглянул в свою душу и понял, что там одна любовь, опаленная горьким сомнением и мукой, но неувядающая и сильная. И снова он стал ходить вокруг фермы. Останавливался вдалеке, в поле или в рощице, подстерегал Нонку. Каждый вечер Нонка с Дамяном возвращались в село. Затаив дыхание, смотрел он им вслед, пока они не скрывались за садами, и возвращался домой полный холодной ненависти к Дамяну.

Так было трижды. В четвертый раз Петр пошел в рощицу. Лимонно-желтые листья акаций устилали землю, издавая тяжелый запах сырости. Черные, круглые облака нависли над полем, как тяжелое безутешное горе. Весь мир был безнадежно унылым. Моросил дождик…

По дороге с фермы показалась Нонка. Петр вздрогнул, ломал ветки акации, грыз их окровавленными зубами и не отрывал от нее глаз. Она шла спокойно и легко, как серна, которая не видит, что охотник целится прямо ей в сердце. Когда она была не дальше десяти шагов от него, Петр вышел на дорогу. Она остановилась и выронила узелок, который несла в руках; потом нагнулась, подняла его и снова выпрямилась. Петр подошел к ней. Дождь вдруг хлынул, захлестал по лицу серыми прутьями. А они стояли друг против друга, глядя прямо в глаза… Вдали загрохотал гром, яркая молния прорезала небо. Петр протянул к ней руки, взял за плечи. Она смотрела на него спокойно и несколько удивленно. Петр потряс ее, наклонился к ней. По бровям и ресницам стекали прозрачные струйки воды, но глаза были сухие.

— Вот я пришел… за тобой, Нона!

Она покачала головой и только теперь заплакала громко, неудержимо.

— Я не могу вернуться, не могу… — сказала она, содрогаясь от рыданий.

Только сейчас Петр заметил на ее побледневшем, омытом дождем и слезами лице маленькие коричневые пятнышки. Губы чуть припухли. Он отскочил назад, как безумный, будто кто ударил его в грудь.

Нонка низко опустила голову, словно поклонилась ему, и пошла по дороге. Петр схватился за сердце, постоял так минуту, потом бросился за ней, догнал, схватил за плечи, повернул к себе.

— Идем домой!

Она осторожно высвободилась из его рук и снова пошла вперед.

Вскоре густая сетка дождя скрыла ее.

_____

ИВАЙЛО ПЕТРОВ

Ивайло Петров родился 19 января 1923 года в Добрудже в селе Бдинци. Среднее образование он закончил в городе Добриче, а юридический факультет в Софии.

В 1948 году в газете «Народна младеж» были помещены его первые рассказы.

«Крещение», его первая книга, вышла из печати в 1953 году.

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.