— Как же не вовремя эта война! — говорила одна, томно обмахиваясь веером и с досадой поглядывая в сторону дворца. — Мне только сделал предложение любимый Чен, и будет обидно, если его заберут в армию.

— Не ты одна такая, подружка, — покачивала головой другая, с густо подведенными глазами. — Мои братья подали прошение самому Императору, чтобы их приняли на воинскую службу. А еще по нашим домам проходили сборщики податей и собирали лишние вещи и рисовые зерна на благо альтарской армии.

— И у нас ходили!

— И у нас! — донеслось со всех сторон.

— А хуже всего, что изъяли новые шелка и платья, которые я только что заказала из северных провинций! — подхватила еще одна девушка, высокая и худощавая по меркам альтарок. Ее прическу украшали длинные спицы с брильянтовыми подвесками, и при каждом повороте головы подвески качались и сверкали как маленькие ледяные сосульки. — Можете себе представить? Шелка они продадут, а на вырученные деньги закупят армейский провиант! Все с ума посходили с этой войной.

«Конечно, — зло подумала я, опуская глаза в чашку. — Когда вашу страну захватит кентарийский вождь, у вас не будет ни шелков, ни драгоценностей. Для победы уж могли бы и потерпеть! Курицы!»

Ругнувшись про себя, я взяла вторую чашку, и на меня неодобрительно поглядела размалеванная красотка. Придвинувшись к худощавой, она произнесла, слегка понизив голос:

— Я все-таки надеюсь, что Кентария остережется воевать с фессалийским драконом. Говорят, его взгляд обращает в камень…

— И не только говорят, но это действительно так, — кивнула худощавая, и подвески в ее прическе подпрыгнули. — Вы видели, он явился в темных очках? Василиск проклят.

— А я слышала, что проклятие снято, — робко заметила скромная девушка, сидящая, как и я, чуть в стороне. Она была наряжена не так богато, как прочие, видно, происходила из бедного рода. — Разве не с той женщиной он явился во дворец? — она слегка качнула головой в мою сторону, и несколько пар горящих глаз воткнулись в меня как шпаги. — Я слышала, это его жена…

— Если это его жена, то я птица Пэн, — усмехнулась худощавая. — Фесалийский дракон любит формы, а эта сухая и костлявая как рыба.

Я вспыхнула и едва не подавилась чаем. Да что они себе позволяют? Глянув поверх чашки, я уловила, как девушки сразу же приняли скучающий вид и, обращаясь друг к другу, слегка понизили тон.

— Откуда ты знаешь, Сю-Ин? — спросила у худощавой та, что была с подведенными глазами. Худощавая надменно улыбнулась.

— Да потому, что фессалийский дракон сватался ко мне, — жеманно ответила она, и на этот раз я не смогла сдержаться и закашлялась. Девушки глянули на меня с презрением, но тут же отвернулись.

— Врешь!

— Когда успел?

— Когда только принял чин генерала, — кокетливо сказала Сю-Ин. — Да, да! И не смотри так насмешливо, Мэй-Ли! Василиск правда сватался ко мне, вот только я отказала!

— Почему же, Сю-Ин? — снова спросила та, сидящая в сторонке. — Разве плохая партия?

— Мой отец был против. Сказал, что отрубит василиску руку, если он попытается тронуть меня, — Сю-Ин гордо вскинула подбородок. — А все потому, что его жены после первой ночи обращаются в камень. Нет, отец не хотел мне такой участи. Хотя говорят, фессалийский дракон хорош в постели.

— Кто же говорит?

— Я тоже слышала, — вмешалась девушка с подведенными глазами. — Братья рассказывали, что по молодости василиск часто посещал «весенние дома» и развратничал с девушками-гунци, он хорошо платил, хотя и не всегда девушки выживали после связи с ним. Однажды он испортил одну хорошую гунци, и хозяин «весеннего дома» подал на него в суд, но фессалийский дракон откупился золотом.

Девушки заохали, а я сжала кулаки, едва сдерживая крутившееся на языке колкости. «Весенние дома» — это, значит, бордели, а гунци — шлюхи. Я понимала, что Дитер вовсе не был ангелом, но слушать сплетни о его темном прошлом у меня не было ни сил, ни желания.

— Я тоже слышала про этот скандал, — важно закивала Сю-Ин. — Поэтому и отказала. Конечно, я приняла подарки и назначила свидание, но не пришла, и тогда он улетел обратно в свою Фессалию.

— Тогда ты разбила ему сердце, Сю-Ин! — закричала веселая Мэй-ли.

— Ах! — вздохнула та. — Надеюсь, это не из-за меня его сердце окаменело! Мне было бы жаль…

И кокетливо захлопала ресницами.

Этого я уже выносить не смогла. Поднявшись со своего места, я в два шага очутилась возле наглой стервы и, нависнув над ней, прошипела на хорошем альтарском:

— Если кто и мог разбить Дитеру сердце, то не такая ощипанная курица!

И, наклонив чашку, вылила весь чай на ее голову.

Девица заверещала и подскочила, размазывая по лицу заварку и белила.

— Ах ты, нахалка! — взвизгнула она и опрокинула на мое платье свою чашку. — Стража, взять ее! Скорее!

Вместе с ней вскочили на ноги и другие, заохали, завизжали наперебой.

— Не забудь умыться, зебра, — сказала я и с достоинством покинула поле боя, не слушая истошных воплей и кипя от ярости. Теперь Альтар не казался мне таким дружелюбным местом. Любой двор — что альтарский, что фессалийский, — одинаков. Везде найдутся змеи, готовые облить тебя ядом. Я была уверена, что про любовь Дитера эта дрянь наврала, но все-таки кипела от злости, сжимая кулаки и шагая по аллее. Кровь стучала в висках, кулон немного обжигал — наверное, где-то поблизости была магия.

Подойдя к маленькому бассейну. Я села на край и принялась с ожесточением оттирать испачканный подол.

— Сплетница! — сквозь зубы цедила я. — Дрянь!

Казалось, что если бы я сама обладала даром василиска, то от нахалки не осталось бы и каменной пыли!

Глаза щипало от подступивших слез. Я шмыгнула носом и вытерла глаза.

— Возьми платок, — раздался над ухом незнакомый голос.

Я с удивлением обернулась и увидела пожилую женщину в фиолетовом ханфу и фиолетовой же накидке, ее лицо было скрыто тенью капюшона. Женщина протягивала мне носовой платок, и ее пальцы были желтыми, сухими и длинными, точно паучьими.

— Вытри слезы, Мария, — повторила она своим глубоким голосом, звучащим как будто со дна глиняного кувшина, и мое сердце тревожно сжалось. — Воину, вступившему на дорогу жизни, не пристало показывать слабость, особенно в самом начале пути.

Эта женщина знала мое настоящее имя! Имя, которое я почти забыла, ведь в новом мире меня никогда не называли Марией, только Мэрион. Откуда меня знает женщина? Кто она?!

Вопросы вихрем пронеслись в голове, но ни один задать я не успела. Женщина резко нагнулась над бассейном и прыснула в меня водой.

— Ай! — воскликнула я от неожиданности и сразу прислонила к щеке только что протянутый платок. Меня обрызгали снова, на этот раз холодные капли обожгли шею и плечо.

— Да что вы такое делаете? — возмутилась я, подскакивая с бортика бассейна.

Женщина с невозмутимым видом выпрямилась, но капюшон по-прежнему скрывал ее лицо, и я не могла понять, смеется она или нет.

— Иные невзгоды как вода, — нараспев произнесла незнакомка. — Они холодят тело и душу, но быстро высыхают, и завтра ты уже не вспомнишь про них

Тут она быстро нагнулась, и, подобрав камешек, бросила в меня. На этот раз я успела увернуться, в ужасе прикрывшись веером. Да эта женщина сумасшедшая! Бежать! Срочно бежать отсюда! Я заозиралась, выискивая пути к отступлению, и услышала, как женщина продолжает:

— А иные беды, как камни. Летят в спину и больно ранят, и эти раны долго заживают. Как те, что были на сердце фессалийского генерала. Но ты смогла исцелить его.

— Вы знаете и моего мужа? — я повернулась к ней, комкая в руках платок. Эмоции переполняли меня, сердце трепыхалось в груди, и я не знала, чего мне больше хочется: бежать, сломя голову, подальше от этой странной женщины, или сесть рядом и заглянуть под капюшон. Но в то же время при одной мысли об этом становилось жутко и слабели колени.

Словно уловив мою нерешительность, женщина похлопала ладонью по бортику бассейна и произнесла: