У меня пересохло во рту. Я во все глаза смотрела, как меняется и дрожит в тумане неясная фигурка, как звезды падают, выжигая в черноте огненные дорожки.

— О ком ты говоришь? — спросила я и по привычке хватаясь за кулон. Он был обжигающе-горяч, я видела, как кружатся в тумане извилистые тени драконов-духов — не тех, который я видела в доме Ю Шэн-Ли, эти драконы были огромны и быстры, их яростные глаза сверкали в тумане, как солнца, их пасти выдыхали горячий пар.

— О той, которой надо помочь явиться в этот мир, — ответила О Мин-Чжу. — О той, чья сила должна окрепнуть. О той, кому в силах предотвратить страшное кровопролитие, и кто выбрал тебя своим хранителем, Мария.

Туман дрогнул и расступился. Я задохнулась, во все глаза глядя, как из молочной белизны выступает маленькая девочка лет пяти, одетая в простое белое платье, очаровательная, с пухлыми щечками и вздернутым носиком, с большими зелеными глазами и темными волосами, заплетенными в две косички.

— Дар всеведения передается лишь женщинам, — сказала О Мин-Чжу. — И вот мир обрел нового Оракула, Мария. Позаботься о ней. И она тоже позаботится о тебе.

Она подвела девочку ко мне и вложила ее маленькую ладошку в мою руку. Я машинально сжала ее и, улыбнувшись, спросила:

— Как тебя зовут, крошка?

— Тея, — ответила девочка и дотронулась второй рукой до моего живота.

По телу понеслась горячая вспышка. Я проснулась и села на постели, обливаясь горячим потом и бессмысленно глядя в полумрак. Голос девочки отдавалось в голове серебряным звоном, в животе пульсировало что-то теплое, невидимое глазу, совсем крохотное и живое. И я прижала ладони к коже и повторила шепотом:

— Тея…

6. Созревание

Я не рассказала Ю Шэн-Ли об этом странном сне, да вскоре и позабыла о нем: дни понеслись с пугающей быстротой, а сны, подобные этому, больше не снились.

Просыпались по побудке рано утром, вместе с Шэном я делала зарядку, потом наступало время легкого завтрака, а следом нужно было разучивать альтарские иероглифы, чтобы не перепутать «птицу» с «пулей», а «город» с «быком». Особенно досаждал мне иероглиф «доблесть».

«Внимательнее, хозяйка», — подсказывал в голове невидимый Умник. — Утолщение чернил в этой черточке легко превратит «доблесть» в «поросенка».

«А „доблестный воин“ сразу станет „поросячьим“»! — радостно подхватывал Забияка.

— Хрю! — ворчала я, вздыхала и старательно выводила зигзаги и черточки снова.

Кроме правописания приходилось ездить верхом, драться на кинжалах и стрелять по мишеням из мушкета. И если в рукопашной я оказалась не слишком умела, что налево и направо объясняла травмой спины, полученной еще до мобилизации, то стрельба получалась все лучше и лучше.

— Семь из десяти! — улыбался меня Ю Шэн-Ли. — Ты делаешь успехи.

— Рад стараться, господин Ю! — браво чеканила я и думала, что сказал бы Дитер, если бы увидел свою жену в мужской одежде, да еще и с мушкетом в руках.

В целом, жизнь в военном лагере оказалась не слишком трудной. На правах адъютанта я отстранялась от тяжелой физической работы, а варить рис или резать мясо на кухне, равно как мыть посуду и чистить конюшни мне было не привыкать. К тому же, на конюшнях я неожиданно подружилась с Ченгом — тем самым мальчиком, который первым встретился мне в лагере. Он оказался бойким и словоохотливым, про себя я звала его «сыном полка» и, пожалуй, это был единственный воин в Железной гвардии, кто относился к странному фессалийцу по-простому и без предубеждений.

— Эх, если бы у моего отца были деньги, чтобы отправить меня на обучение в академию! — всякий раз вздыхал Ченг, когда разговор заходил о будущей карьере. — Я бы стал уже лейтенантом, а не выгребал конский и птичий навоз. Но есть такие парни, как я, и такие, как ты, Мар-Тин, или Фа Дэ-Мин.

При имени капитана я морщилась, и Ченг, замечая мою гримасу, сочувственно кивал.

— Да уж, приклеился к тебе как пиявка, не отдерешь, — ворчал он. — Завидует, что раньше он был самым знатным из нас, не считая главнокомандующего. А теперь появился ты… А правда, что брат пытался убить тебя на дуэли?

— Дуэль была со старшим, — с улыбкой отвечала я. — Его тоже звали Мартиным.

— Чего только не бывает! — удивленно крутил головой Ченг. — А говорят, что василиск может лучами из глаз стрелять. Это тоже неправда?

— Нет. У Дитера обычные глаза, только иногда в них аккумулируется магия, и тогда они становятся золотыми.

— Как у дракона?

— Вроде того.

— И у него тоже вырастает чешуя и хвост?

— Ничего такого нет, — возражала я.

— И он не стреляет ядовитыми шипами изо рта?

— Кто наговорил такой ерунды? — я, наконец, хмурилась и внутренне не уставала поражаться человеческой фантазии.

Ченг пожимал плечами и отвечал, что ходят слухи.

— Словно мухи, тут и там, ходят слухи по домам, — напела я, — а беззубые старухи их разносят по умам. Поменьше слушай всякую дичь, Ченг!

Мальчишка смеялся и в шутку прыскал в меня водой из шланга. Я пищала, уворачивалась и старалась, чтобы не намокла грудь: хотя я и утягивала ее эластичным бинтом, а мешковатый мундир скрывал женские формы, всегда оставалось опасение…

Особенно, когда рядом крутился Фа Дэ-Мин.

— Восемь из десяти? — презрительно морщился он, вырастая за моей спиной как из-под земли. — Для выпускника академии могло быть и лучше.

— Приглядитесь лучше, капитан Фа! — возражала я. — Две пули попали точно в яблочко! Девять из десяти!

— Бахвальство не украшает воина, — желчно отвечал Фа Дэ-Мин.

— Но я говорю правду.

— А пустые споры делают из воина сварливую женщину.

Спорить мне действительно не хотелось, я молча заносила результаты в лист учета, забирала мушкет и брела в свой шатер, а капитан сверлил меня взглядом, потирал обожженную руку, но притрагиваться опасался. Впрочем, его опасений поуменьшилось бы, знай он, что мне ни разу не удавалось повторить этот трюк с электричеством.

«Разве я не могу управлять силой кулона?» — спрашивала я недоуменно у духов-хранителей.

«Можешь, — отвечал Умник. — Но пока сила прорывается в минуты наибольшего душевного волнения. Так работает почти вся магия, и чтобы намерено управлять ей, понадобится время и усилия».

Я понимающе кивала. В конце концов, и Дитеру потребовалось время, чтобы осознанно управлять силой василиска, иначе стоять бы мне в его саду каменной статуей.

Шла к концу третья неделя.

Ю Шэн-Ли получил весточку из Фессалии, но к моему разочарованию писал не Дитер, а министр короля, имени которого я не запомнила. Кентария и Фессалия вели переговоры, и вот уже десять дней как о черных всадниках не было ни слуху, и духу. Фессалийские воины укрепили границу, ее дважды в день объезжал лично сам генерал фон Мейердорф, разговаривал с пострадавшими крестьянами, а кентарийский ярл требовал вернуть ему спорные земли, но войну не объявлял. Обе стороны выжидали, и это ожидание тянулось бесконечно долго, дрожа натянутой струной, вот-вот готовой лопнуть.

Это ощущалось и в альтарском лагере. Офицеры ходили хмурые и напряженные, солдаты бурчали. Что уже можно было бы выдвинуться в Фессалию, иначе когда придет нужда — будет поздно. А я пыталась отвлечься от тягостных мыслей, изнуряя себя тренировками и верховой ездой и совершенно не слушая ворчливое недовольство хранителей-духов. Но так продолжалось недолго: то ли день выдался слишком жарким и душным, то ли действительно я слишком устала с утра, но после обеда, пытаясь забраться в седло, мир вдруг подернулся темной пеленой, в ушах зашумело, а ноги подкосились, сделавшись вдруг ватными. Я потеряла бы сознание, не вцепись в узду, и не будь рядом со мной вездесущего Ченга.

— Что такое, эй? — услышала я сквозь противный обложивший уши звон. — Мар-Тин! Да что с тобой?

В лицо брызнуло что-то холодное. Я всхлипнула мотнула головой и увидела перед собой бледное лицо мальчишки.

— Что-то… голова кружится. Может, солнечный удар? — слабо проговорила я. Попыталась удержаться на ногах, но слабость пригибала к земле, и больше всего на свете мне хотелось лечь. Желательно в собственную постель, а не на колкую траву.