Во время вторжения во дворец для заговорщиков важно было предотвратить возможную попытку воеводы Мнишека прийти на помощь своему погибающему зятю, тем более, что дом, кой занимал Мнишек со своей многочисленной свитой и слугами, находился вблизи царских палат. Не случайно в самом начале восстания вооруженные москвитяне окружили двор Мнишека и никого оттуда не выпускали.

Встревоженный Мнишек ничего не мог изведать об участи Самозванца и своей дочери. Лишь набатный звон и толпы горожан, бежавших в кремль, заставляли предполагать трагические события во дворце. В ином положении оказались братья царицы — Павел и Станислав Мнишки с их многочисленными слугами, кои своим распутством и наглым поведением вызвали ненависть москвитян. Павел Мнишек занимал дом «стряпчего с ключом» Кирилла Безобразова вблизи Посольского двора, куда в самом начале тревоги убежал в одном исподнем, бросив свое имущество и челядь на произвол судьбы. Напротив Посольского двора, на другой стороне улицы, в бывшем доме боярина Семена Годунова, находился Станислав Мнишек, кой успел собрать около себя немало вооруженных людей и приготовился к отчаянной борьбе, так как хорошо знал, что его ждет, если он попадет в руки «москалей».. Но в это время к хоромам подскакал боярин Борис Нащокин и, действуя именем Боярской думы, заставил толпу москвитян разойтись. Однако погромы ляхов продолжались по всей Москве.

20 мая Шуйский велел убрать Самозванца с Красной площади. Труп привязали к лошади и поволокли к Божьему дому, что за Серпуховскими воротами, где хоронили бродяг и безызвестных людей. Басманова зарыли у храма Николы Мокрого.

А вскоре пошли толки о чудесных и странных знамениях, кои предвещали новые беды. «Когда труп Самозванца везли через крепостные ворота, налетевшая буря сорвала с них верх. Потом грянули холода, и вся зелень в городе пожухла. Ночные сторожа видели, как по обеим сторонам стола, на котором лежал царь, из земли появились огни. Едва сторожа приближались, огни исчезали, а когда удалялись — загорались вновь. Среди глухой ночи прохоржие, оказавшиеся на Красной площади, слышали над окаянным трупом «великий плищ, и бубны и свирели, и прочая бесовская игралища». Приставы, бросившие тело в «Божий дом», позаботились о том, чтобы запереть ворота на замок. Наутро люди увидели, что мертвый «чародей» лежит перед запертыми воротами, а у тела сидят два голубя. Отрепьева бросили в яму и засыпали землей, но вскоре его труп обнаружили в другом месте. Произошло это на третий день после избрания Шуйского. По всей столице стали толковать, что «Дмитрий» был чародеем-чернокнижником и «подобно диким самоедам» мог убить, а затем оживить себя».

Василий Шуйский был встревожен знамениями и слухами, собрав бояр, он долго совещался, как поступить с мертвым «колдуном». Призвали на помощь монахов Чудова монастыря и те надоумили бояр: увезти Расстригу в село Котлы, что под Коломенским и там сжечь.

Толково придумали монахи, ибо еще при жизни Самозванец приказал соорудить там подвижную крепостицу, на стенах коей были намалеваны черти. Москвитяне прозвали эту крепостицу «адом». Царь Василий заявил на Думе:

— Гришка Отрепьев не зря возвел сию крепостицу. У ее стен он намеревался истребить всех бояр во время своих потех.

Бояре поверили и сожгли тело Лжедмитрия вместе с «адом».

А народ баял:

— Уж не истинного ли царя порешили?

— И вовсе не порешили. Немчина убили. Царь же к ляхам ускакал…

Глава 26

ПРОТИВОСТОЯНИЕ

Столичное дворянство, возглавляемое Катыревым-Ростовским, приняло большое участие в свержении Лжедмитрия.

В день убийства Расстриги Михаил Петрович встретился с Василием Шуйским и потребовал созыва Земского собора.

— Мог бы и не напоминать, Михайла Петрович. Без совета всей земли царю не быть. Завтра же на Боярской думе порешим о деле оном.

На том и разошлись. Однако на другой день ни один посыльный не помчал в города. Обычно это делали жильцы, обретавшиеся в государевом дворце для разных посылок.

— Пройдоха! — взорвался Катырев и поехал во дворец. Но жильцы молвили:

— Мы — людишки малые. Без повеленья Боярской думы и с места не тронемся.

Катырев сплюнул и поскакал к первому боярину Боярской думы Мстиславскому. Его, как и Шуйского, пророчили в цари, но Федор Иванович, сославшись на болезни, отказался в пользу «принца крови». О том он сказал и Катыреву:

— А пущай Василий Иванович садится на царский трон.

В тот же день Катырев собрал в своих хоромах всех приверженцев Ксении Годуновой и произнес:

— Василий Шуйский не та личность, дабы управлять великим Московским царством. Его даже многие бояре не поддерживают. Среди них Романовы, Бельские, Нагие, Салтыковы, Шереметевы и другие знатные роды. Петр Никитич Шереметев не для того ввел в Москву войска, дабы посадить на трон Шубника, а дабы помочь заговорщикам устранить Расстригу. В громадной России Василия Шуйского мало кто ведает, а ежели взять Псков, то имя его ненавистно, поелику жива еще память о жестокостях и корыстолюбии псковского наместника Андрея Шуйского во время малолетства Ивана Грозного. Не захотят видеть Шубника царем северские, заокские, украинные, рязанские и тверские земли. Да вся земля Русская отшатнется от боярского царя. Надо немешкотно собирать Земский собор и выбрать на нем достойную правительницу, коя не уронит чести Московского царства, а посему пошлем своих послужильцев во все города, дабы через две-три недели, пока выборные соберутся, провести на Москве Совет всей земли…

То было 18 мая 1606 года, а девятнадцатого произошло невероятное. Василий Шуйский, отменно понимая, что Земский собор его на царство не выкликнет, принял скоропалительные меры.

Братья Шуйские, Василий Голицын с братьями, Иван Куракин и Иван Воротынский, сговорившись между собой, привели князя Василия Шуйского на Лобное место и оттуда провозгласили царем.

Народ ахнул:

— Как это? Без Земского собора! Да и патриарх не выбран. К чему такой спех?

Бояре отвечали:

— Покуда отцы церкви станут избирать нового патриарха, да соберется Собор пройдет немало времени. А Русской земле надо успокоиться. Царь нужнее патриарха! А венчание проведет новгородский митрополит Исидор.

— А почему именно Шуйский должен стать царем? Аль князь Голицын хуже будет?

— А потому, что происхождение Шуйских идет от Кесаря Августа через Рюрика до прародителя их Александра Ярославича Невского. Сие происхождение от Невского дает Шуйскому перевес над Василием Голицыным, чей род идет от дочери Дмитрия Донского. Вот и суди да ряди, народ православный!

На Красной площади больше всего оказалось единомышленников и доброхотов Василия Шуйского. Они-то и перекричали недовольных и «выкликнули» его в цари, «без ведома и согласия Земского собора, одною только волею жителей Москвы… всех этих купцов, пирожников и сапожников и немногих находившихся там князей и бояр».

Современник этих событий с сокрушением записал, что «князь Василий Шуйский аки бес вскочил на царство».

«В сборе священнодействовал не патриарх, а новгородский митрополит Исидор, которому помогал (крутицкий митрополит) Пафнутий. Исидор надел на царя крест святого Петра, возложил на него бармы и царский венец, вручил скипетр и державу. При выходе из собора царя Василия осыпали золотыми монетами».

17 и 18 мая сторонники Шуйского ликовали; но в храмах не смели петь благодарственных молебнов, бездна московских жителей заперлась в своих домах и на ликование приверженцев Шуйского отвечала молчанием. Басня же о происхождении от Августа, сочиненная книжниками, по тщеславию была усвоена всеми потомками святого Владимира Крестителя. Все хитрости Василия Шуйского не могли укрыться от москвитян, и потому их поразила окружная грамота царя, в которой он уверял, что его просили на престол митрополиты, архиепископы, епископы и весь освященный собор, также бояре, дворяне, дети боярские и всякие люди Московского государства. Здесь Василий Иванович явно играл словами, говоря о Московском государстве, под коими часто разумелась только Москва. Вслед за грамотою царя была разослана грамота от московских бояр, дворян и детей боярских, которая истолковывала переворот в ночь на 17 мая и говорила, что царевич Дмитрий подлинно умер и погребен в Угличе, ссылаясь на показания матери и дядей царевича; на престол же сел Гришка Отрепьев. Мать царевича, инокиня Марфа, в особой грамоте каялась, что она из страха признала самозванца за сына. По городам и всюду, куда проникали эти грамоты, умы волновались, ибо все в недоумении спрашивали: как могло приключиться, что Гришка Отрепьев прельстил чернокнижеством и мать царевича, и всех московских правителей? Каким образом Москва, недавно ликовавшая спасению царевича Дмитрия, ныне извещает, что на престоле сидел чернокнижник, вор и самозванец, а не царевич?