3
Из далекой Италии в Санкт-Петербург
Молодой возвратился художник.
Для него беснование северных пург
Преисполнилось зовов тревожных.
Тут его на Васильевский, в темный чердак,
Загнала нищета и чахотка.
Стал он жить как умел, на алтын, на пятак,
Понимал, как целительна водка.
Академики в лентах, в мундирной красе
На него поглядели любезно,
Но отметили на заседании все,
Что, как видно, он катится в бездну.
А в душе у него расцветала весна,
Ликовала великая дерзость.
И однажды, когда он метался без сна,
Пред художником время разверзлось.
Сотня лет миновала мгновенно пред ним,
Что-то вычитал он иль услышал —
И, призваньем храним, непризнаньем гоним,
Безрассудным любовником вышел!
И швырял он мазки на свое полотно,
Хрипло кашляя и задыхаясь.
Так рождалось лицо, воскресало оно,
Одолевшее временный хаос.
На холсте проступала — слаба и нежна,
Чья-то жертва иль чье-то орудье,
Как растенье, цеплялась за стену княжна
В красном платье, с раскрытою грудью.
А в косое окно каземата хлестал
Пенный шквал непогоды осенней.
Она знала, что час ее смертный настал,
Не ждала ниоткуда спасенья.
Только слабыми пальцами в камень впилась,
Как в холстину шатучей кулисы.
Только тлела в сиянье пленительных глаз
Благодарность счастливой актрисы.
Благодарность. За что? За непрочный успех,
За неясную роль, за беспечность?
Иль за то, что, во времени жить не успев,
Пред собой она видела вечность?
Так Искусство на ней утверждало закон,
Навсегда милосердный и грозный
Для раскатов оркестра, для ликов икон,
Для поэмы, и танца, и бронзы.
А княжна Тараканова — это предлог,
Чтобы время с прямой автострады
Своротило сюда и вошло в эпилог
Для горчайшей на свете услады.
Сквозь замерзшее в иглах и звездах стекло —
То ли синь проступала морская,
То ли время текущее впрямь истекло,
То ли я наконец истекаю…
Всё кончается. Навеселе! Налегке!
И, дыша своевольем и ритмом,
Время дальше летит. И в последней строке
О бессмертье своем говорит нам.
ПЕРЕВОДЫ
ИЗ ФРАНЦУЗСКОЙ ПОЭЗИИ
Виктор Гюго
318. ИСКУССТВО И НАРОД
1
Искусство — радость для народа.
Оно пылает в непогоду
И блеском полнит синеву.
И во всемирном озаренье
Идут в народ его творенья,
Как звезды мчатся к божеству.
Искусство — гимн великолепный,
Для сердца кроткого целебный,
Так город лесу песнь поет,
Так славит женщину мужчина,
Так вся душевная пучина
Хвалу творенью воздает.
Искусство — это мысль живая.
Любые цепи разбивая,
Оно открыло ясный лик.
Ему и Рейн и Тибр угоден.
Народ в оковах — будь свободен!
Народ свободный — будь велик!
2
Будь, Франция, непобедима,
Будь милосердна, будь едина
И пристально гляди вперед!
Твой голос, радостный и ясный,
Сулит надежду людям властно,
Мой добрый, доблестный народ!
Пой на заре, народ рабочий,
Пой по́д вечер, во славу ночи.
Да будет в радость труд любой!
Пой о тяжелой жизни прежней,
Тихонько пой подруге нежной
И громко в честь свободы пой!
319. «Есть время подлое, когда любой успех…»
Есть время подлое, когда любой успех
Блестит соблазном
И, обольщая всех, легко марает всех
Бесчестьем грязным.
Все убаюканы в дремоте роковой.
Никто не дышит.
И честный человек теряет облик свой,
Как губка выжат.
Он перед подлостью и хитростью поник
С самозабвеньем.
И он качается, как зыблемый тростник
Под дуновеньем.
Гуляют, празднуют — открытого лица
Нигде не встретим.
Поют, едят и пьют в палатах подлеца,
Довольны этим.
Министр позвал гостей. Преступный пир хорош!
Сластей отведав,
Хохочет общество. Но бьет немая дрожь
Великих дедов.
Все разделяют срам, все молча смотрят вниз,
Дурь без исхода.
Вдруг запоет труба: «Республика, вернись!
Восстань, Свобода!»
Фанфара грянула. Вокруг переполох,
Как будто это
Ночного пьяницу заставшие врасплох
Лучи рассвета.