Орфей привел на землю Эвридику,

Но не стерпел и посмотрел назад.

Он различил одну лишь невидимку,

Чьи ножки мимо времени скользят.

Он встретил только взгляд потусторонний,

Внутрь обращенный, тусклый как свинец,

Услышал только карканье воронье

Да вопли женщин, стихших под конец.

И заметалась в нем и зашаталась

Загадочная для любых врачей

Такая стовековая усталость,

Что только странствуй, нищий и ничей.

С кривых путей, из гнилостных харчевен

Он сманивал пьянчужек за собой,

Пел и плясал… А сам был так плачевен,

Что вечен стал их временный запой.

И с той поры бывалого союза

Он с гражданами больше не искал…

История, как мать его и муза,

Вела Орфея от фракийских скал.

История ждала и не стремилась

Орфею смертный кубок подносить.

И вслед ему, как приговор и милость,

Всё гуще разрасталась волчья сыть.

Ты столько раз припоминала это

И не грустила. Ты была права.

Ты знала, что у каждого поэта

Свои разрыв-трава и трын-трава.

Так и случилось. Не смогла проститься,

Назад не обернулась на лету,

Ушла из глаз и упорхнула птица

В свою сверкающую высоту…

Я должен в стуже, всё еще не стихшей,

Твое благоволенье обрести,

Я должен в каждом из четверостиший

Хоть волком выть: «Прости-прощай… Прости».

Хоть волком выть? О, нет! Как можно тише,

Как можно глуше. Не дышать почти.

Но в памяти — затменье ты простишь ей —

С тобой в далеком встретиться пути…

А время не щадит и не врачует

Увечных душ, да и не сушит слез,

Но всё, что суждено, — задолго чует,

И всё, что должно, — делает всерьез.

… День последний, день беспощадный

Был тридцатого декабря.

Его свечка таяла чадно,

Не светясь, но еще горя.

И тянул он — тянул, как тянет

Христа ради нищий во мглу,

Нас клянет, а в глаза не глянет

И отстанет сам на углу…

Потрудились врачи усердно,

С ними сестры и фельдшера.

Как ждала ты их в муке смертной,

Как не верила им вчера,

Как меня гнала непрестанно,

Как на помощь звала чужих…

……………………………

Я на вечную вахту встану,

Еле жив — я остался жив.

Жив-здоров — даже с той секунды,

Когда твой опускали гроб,

А за гробом рушился скудный

В рыжей глине рыхлый сугроб.

Жив-здоров — до седьмого пота,

До последнего дня в пути.

Мне осталась одна забота —

Скорбный памятник возвести.

Что ты прячешь на самом дне,

Мой двужильный и жалкий мозг?

Ожиданье. Столбняк родни.

Безнадежного лифта лязг.

Коридор больницы пустой

Да носилки там, на полу,

Когда выше пернатых стай

Моя Милая уплыла…

За чертой зачеркнутых строк,

В серой обыкновенности

Что скрывается? Только страх.

Страх, что правды не вынести.

Ни сейчас, ни в новом году

Не сулит ничто перемен,

И останется Ни-ког-да

До скончанья земных времен.

…Из того, что решалось ночью,

Не кривая кардиограммы,

А кривая кривда росла,

А за нею шли многоточья,

Шли на слом театры и храмы

Вне пространства и без числа…

Да и в будущем ничего нет.

Только врытый в землю гранит.

Только Зоя меня не гонит,

От могилы не отстранит,

Не смеется Зоя, не стонет,

Навсегда молчанье хранит.

Зоя, Зоя, ты так близка мне,

Так близка мне в такой дали!

Я твой облик вижу на камне,

Врытом в толщь могильной земли.

Так и будет, — трижды, семижды

В черный камень башкой стучась,

Твердо верую — осенишь ты

Звездным светом мой смертный час.

В память стольких наших свиданий

И всего, что решалось в них,

Моя радость в дороге дальней,

Твой вдовец, твой муж и жених,

Твой поклонник и современник

Никогда, ничего, ничем

Не отменит, не переменит,

Только глухо спросит: «Зачем?..»

Зоя, Зоя, зачем так поздно

Выхожу я на смертный бой,

Так не узнан, так не опознан,

Так давно ПРЕДСКАЗАН тобой!

Поэзия! Я лгать тебе не вправе

И не хочу. Ты это знаешь?

                                                — ДА.

Пускай же в прочно кованной оправе

Ничто, ничто не сгинет без следа,—

Ни действенный глагол, ни междометье,

Ни беглый стих, ни карандашный штрих,

Едва заметный в явственной примете,

Ни скрытый отклик, ни открытый крик.

Всё, как умел, я рассказал про Зою.

И, в зеркалах твоих отражена,

Она сроднится с ветром и грозою —

Всегда невеста, никогда жена.

И если я так бедственно тоскую,

Поверь всему и милосердна будь, —

Такую Зою —

                   в точности такую —

Веди сквозь время в бесконечный путь.

И за руку возьми ее…

                                  И где-то,

Когда заглохнет жалкий мой мятеж,

Хоть песенку сложи о ней, одетой

В ярчайшую из мыслимых одежд.

Поэзия! Ты не страна.

                                  Ты странник

Из века в век — и вот опять в пути.

Но двух сестер, своих союзниц ранних, —

Смерть и Любовь —

                            со мною отпусти.