Напрасны были старания и чохского ротмистра. Всего лишь несколько минут слышался лязг скрещенной стали. Отступники были выбиты с позиций и обращены в бегство.
Преследовать их Шугаиб не решился, потому что через головы отступников полетели пушечные ядра с батарей Аргутинского.
Шамиль, на лице которого сияла мягкая улыбка, вдруг сорвался с места и помчался туда, где только что, вспыхнув как соломенный костер, погас бой.
— Слава аллаху! — воскликнул он, увидев живого, невредимого Шугаиба, который тащил на себе раненого двоюродного брата. Шамилю показалось, когда он смотрел в бинокль, что ичкерийского наиба выбили из седла. Он спешился и помог наибу унести раненого.
Имам послал приказ Хаджи-Мураду оставить город и начать отход вниз с наступлением темноты. К вечеру следующего дня отряд Шамиля достиг Тануса. Отдохнув в Танусе несколько дней, имам решил уйти к Куруде. Курудинцы были сторонниками имама. Расположившись лагерем возле селения, Шамиль стал возводить оборонительные сооружения. Имам ждал Аргута.
Однажды утром Шамиль услышал барабанный бой. Поднявшись на гору, он увидел странное шествие. Впереди ехали мужчины, за ними следовали всадницы, некоторые из них были с детьми. За женщинами двигалось множество навьюченных лошадей, ослов, быков. Замыкал шествие вооруженный отряд пеших.
— Кто они и куда идут? — произнес Шамиль вслух, не отрывая бинокля от глаз.
Когда караван приблизился, имам удивился еще больше, обратив внимание на пестрые, дорогие наряды всадниц. «Это не свадебное и не праздничное шествие, — рассуждал он. — И при чем тут зеленое знамя? Нет сомнения, что они мусульмане… Если это отступники, идущие в поход, зачем бы им понадобились представители слабого пола с младенцами?»
Наконец он заметил, как от едущих отделились десять всадников. Они спустились к реке. Увидев, что мост разрушен, перешли реку вброд.
— Инкау-хаджи, — сказал имам чохскому ученому, — возьми десятка два муртазагетов, поезжай навстречу, узнай, что это за люди и куда следуют.
Инкау через четверть часа привез радостную весть:
— Почтенный имам, готовься встречать гостей, это возвращаются наши из Элису вместе с Даниель-султаном, его родными, близкими, женами, детьми, имуществом.
Шамиль сел на коня и в сопровождении свиты выехал навстречу гостям.
В тот же день в курудинской мечети Даниель-бек, возложив руку на Коран, сказал:
— Даю слово отныне служить верой и правдой имаму Шамилю. Клянусь священным писанием в том, что объявляю газават и, если аллаху будет угодно, умру во имя торжества ислама.
Наутро семейства султана и его приближенных с обозом отправили в Дарго. Даниель-бек со своими воинами, мюридами Кебед-Магомы и устада остались. В Куруду прибыл и Хаджи-Мурад с отрядом и чиркеевским ополчением.
Поздно вечером, оставшись наедине с Шамилем, устад Джамалуддин-Гусейн сказал:
— Сын мой, что ты намерен здесь делать? Не собираешься ли воевать с гяурами?
— Ты не ошибся, учитель. Я жду Аргута. Если он не придет сюда из Хунзаха, мы пойдем туда, куда пойдет он, — ответил Шамиль.
— Не лучше ли было бы отвезти гостей домой, разместить их, оказать должное гостеприимство, а затем вновь прийти сюда и делать то, что задумано?
— Нет, учитель. В верности таких людей, как элисуйский султан, лучше убедиться сразу на деле, а не на словах. Не мешает в том же убедить наших врагов, бывших его союзников. Я хочу, чтобы вчерашний генерал русского царя сегодня поднял оружие против солдат и таких же генералов, каким был он.
— Пусть будет так, как ты хочешь, — согласился устад.
Утром имам пригласил в свой шатер Даниель-султана. В присутствии советников и наибов Шамиль сказал ему:
— Даниель-эфенди, не взыщи за то, что не могу сейчас оказать тебе внимания согласно долгу. К сожалению, мы встретились друг с другом на дороге. Нам необходимо приложить еще некоторые усилия для частичного окончания дела. Тебе, как человеку, владеющему военным искусством, должно быть многое понятно без слов. Среди царских генералов есть у меня два сильных, непримиримых врага. Первый — Граббе, нанесший мне тяжелое поражение под Ахульго. Он уже бит как следует чеченцами. Второй — Аргут, и его ты, конечно, хорошо знаешь. Говорят, сегодня или завтра он покидает Хунзах и пойдет в Чохаль. Мы догоним его, обойдя Хунзах, чтобы встретиться на поле брани.
— Я исполню любой из твоих приказов и сделаю все зависящее от меня, — сказал Даниель-султан.
— Теперь нет сомнения в твоей верности, — поддержал бывшего султана устад Джамалуддин.
— Я могу пойти и сразиться с Аргутинским со своими мухаджирами, если ты, имам, прибавишь, доверив мне, своих воинов и людей, хорошо знающих дороги и местность.
— Я дам тебе три тысячи мюридов во главе с наибами Кебед-Магомой, Хаджи-Мурадом, Инкау-хаджи и другими, — сказал Шамиль.
Аргутинский, водворив гарнизон в Арани, имел намерение возвратиться в Дербент. В Чохе ему сообщили о том, что вслед за ним движется отряд Шамиля. Тогда он, приказав чохцам не пускать мюридов в селение и держаться до его возвращения, ушел в Согратль. Оттуда отправил гонца к Аглар-хану в Кази-Кумух с приказом немедленно собрать ополчение Кумуха, Цудахара, Леваши, Ашты-Кул и явиться с ними в Согратль.
Даниель-султан со своими мухаджирами, тремя тысячами аварских мюридов, с пятью пушками, захваченными в Харачи, двинулся в Турчи-Даг. Узнав о том, что Аргутинский ушел в Согратль и ждет там Аглар-хана с ополчением, Даниель-бек, не поднимаясь на плато, занял позицию на горе Хутуб — на виду у чохцев. Предварительно он решил послать к жителям Чоха представителей с требованием сдаться по-доброму, выдать заложников, установить шариат.
Правитель ротмистр Ибрагим-хаджи ответил:
— Пусть генерал Даниель даст нам несколько дней для размышления. Мы должны посоветоваться со старейшими.
Понятно, что ротмистр хотел оттянуть время. Он еще перед тем, как подойти войскам Шамиля, отправил нарочных в Кумух и Согратль.
Даниель-бек согласился дать чохцам время для раздумья.
На четвертый день, когда парламентеры мюридов вновь поднялись в селение, Ибрагим-хаджи от имени жителей выразил согласие принять требуемые условия.
Не успели посланцы далеко отойти, как услышали громкий голос глашатая:
— Внимание! Радостная весть! Слушайте, люди, к нам идут друзья на помощь!
Тогда ротмистр быстро поднялся на крышу крайнего дома и крикнул вслед парламентерам:
— Гей, люди Данияла, приспешники Шамиля, мы изменили свое решение! Передайте тем, кто вас послал, что мы до сих пор обходились без имама и шариата, думаем обойтись и впредь! Для нас достаточно признания одного аллаха!
Затем Ибрагим-хаджи крикнул глашатаю:
— Эй, Чауш, объявляй сход! Пусть мои помощники и юзбаши приготовятся!
Даниель, узнав о коварном обмане чохцев, пришел в негодование. Досадуя на себя, он дал команду немедленно начать штурм. Тысяча всадников под предводительством Инкау-хаджи помчалась к селению. Чохцы успели сделать заграждения и, вооружившись, засели за домами и заборами дворов. Отряд Хаджи-Мурада был брошен навстречу Аглар-хану. Сам Даниель-султан остался с резервом наблюдать за тылами.
Заняв позиции друг против друга, противники, перестреливаясь и переговариваясь, топтались несколько дней.
Чохцы всячески поносили своего односельчанина Инкау, называя его изменником.
— Эй, продажный Инкау! Мы очень сожалеем, что выдали тебя в заложники год тому назад, а затем выпустили и семью. Лучше бы снесли твою голову, положили в хурджин и отправили в подарок имаму! — кричал старик, высовываясь из-за груды кизяка, уложенного на крыше.
— Моя голова в руках имама, а вот твою, наверное, повезу я в подарок его псам, — отвечал Инкау, пересыпая слова сочным матом.
С тысячным отрядом, наступая с невыгодных позиций, Инкау ничего не мог сделать с обороняющимися. Он посылал к Даниелю, требуя помощи, но Даниель ответил, что не может оставить тыл с хунзахской стороны открытым.