— Герои могут показать себя в единоборстве или в схватке с множеством врагов, но против разящей силы железных мячей трудно устоять самым отважным, — сказал Галбац.

— Только силу и мощь, исходящую от бога, не может одолеть человек. Все остальное он может! — воскликнул имам.

Наиб молчал.

— Клянусь всевышним, никому не позволю отойти отсюда и не отойду сам, пока не будет взята крепость. Так давайте же биться до тех пор, пока не пожнем одно из двух наилучших благ: победу над врагом или смерть праведников, — обратился Шамиль к воинам.

Стегнув коня, он первым поскакал к крепости. Стаей птиц полетели вслед за ним мюриды. Грянул пушечный залп. Но не остановили на сей раз железные мячи людскую лавину, увлеченную вождем. Под свист винтовочных пуль сомкнулось кольцо мюридов под стенами крепости. Осажденные растерялись. Подсаживая друг друга, карабкались на стены смельчаки, тогда как снайперы Шамиля снимали со стен и башен обороняющихся.

Наконец осажденные поняли бесполезность сопротивления. Они собрались посредине крепостного двора, побросали винтовки, сабли, кинжалы в кучу.

— Раскрыть ворота! — приказал начальник гарнизона.

Комендант вышел навстречу победителям.

— Мы сложили оружие, сдаемся на суд имама.

Шамиль помиловал всех. Пленных под конвоем сразу отправили в Чечню. Следом двинули обоз с трофеями. В крепостных складах оказалось много зерна, оружия, боеприпасов. Десять действующих пушек было взято в Харачинской крепости вместе с прислугой.

Около тысячи раненых разместил Шамиль в освобожденном укреплении. Знахари засучив рукава принялись за дело.

Успешно действовали и Хаджи-Мурад с Байсунгуром. Беспрепятственно заняв Хунзах, они обложили Арани. После ночного нападения цитадель была взята и разрушена. Гарнизон уничтожен полностью.

Но удержаться в Хунзахе Хаджи-Мурад опять не сумел. Из Кази-Кумуха через Чох вновь явился Аргутинский с ополчением Кюринского и Казикумухского округов. Хаджи-Мурад вынужден был покинуть бывшую резиденцию, жители которой отказались ему помочь.

Хунзахцы, считавшие себя горожанами, несмотря на зависимость от хана, привыкли диктовать остальным. Им не хотелось жить без привилегий, наравне со всеми согласно уложениям шариата. Их больше устраивали крепостнические и помещичьи законы Российской империи.

Хаджи-Мурад с Байсунгуром, оставив город до прихода Аргутинского, явились в Харачи. Имам остался недоволен Хаджи-Мурадом, который не сумел склонить на свою сторону хунзахцев. Собрав военный совет, Шамиль сказал:

— Эта проклятая столица аварских ханов остается камнем преткновения в течение всего периода борьбы с неверными. Ее жители постоянно переходят с одной стороны на другую и обратно. Они окончательно лишились чувства постоянства и преданности даже по отношению к тому, чей авторитет казался незыблемым. — Имам посмотрел на Хаджи-Мурада. Тот опустил глаза. — Не лучше ли нам снова двинуться на этот город, взять его, расселить жителей по окрестным аулам, а сельчан поселить в Хунзахе?

Собравшиеся некоторое время молчали.

Первым взял слово Хаджи-Мурад.

— Я прежде отговаривал тебя от выселения хунзахцев, но дело вышло противоположно моему предположению. А потому сделай так, как говоришь.

— Надо поступить иначе, — возразил Инкау чохский.

— Как именно? — спросил имам.

— Не только жителей Хунзаха, всех надо переселить подальше от гнезда неверия, раскола и сопротивления. Хунзах должен быть населен людьми верными нам от начала до конца.

С Инкау-хаджи согласились все.

— Немедленно возвращайся в город, сообщи жителям о нашем постановлении, — приказал Шамиль Хаджи-Мураду. Заметив нерешительность наиба, он добавил: — Не беспокойся, Аргут ушел вниз. Занимай крепость. Она свободна. Эти вести утром принесли лазутчики. Гаибы Галбад, Газияв и Дибир займутся переселением жителей из сел, расположенных рядом с городом. А я завтра последую вслед за вами.

Отправив наибов с отрядами к Хунзаху, Шамиль сам двинулся туда через день. В дороге Шамиля нагнал посыльный из Гоцетля, который сообщил о том, что большой отряд гяуров во главе с Аргутом, повернув обратно, стал возле Чалды, от которого начинается хунзахский подъем.

Шамиль поспешил к Чалде. Навстречу имаму из этого аула явился человек.

— Будь осторожен, — сказал чалдынец Шамилю. — Аргут умножил свои силы за счет сотен Аглар-хана и ополченцев чохского отступника Ибрагима-хаджи. Кроме того, несколько десятков лошадей волокут железные трубы на колесах, из которых стреляют железными шарами.

— Нам лучше не связываться с этим жирным донгузом[55] Аргутом, который знает местность и благодаря своей хитрости может провести самого шайтана. Мы выиграли сражение в Харачи, в наши руки попало много добра, может быть, ограничимся этим? — высказал свои мысли Инкау-хаджи.

— Нет, — возразил Шамиль, — не можем мы уподобляться детям, которые, вырвав сладости у других, убегают. Как можно бросить тех, кого отправили в город и окрестные деревни? Я не вернусь сам и не позволю никому уйти, оставив соратников в беде. То, что мы захватили в Харачи, слишком мизерно по сравнению с ожидающей нас вечной наградой на том свете. Я обязательно пойду на выручку Хаджи-Мураду, чтобы ударить по хвосту Аргута. А ты, Инкау, останешься здесь с Байсунгуром. Сюда должны прийти пушки из Дарго. В отряде беноевского наиба есть перебежчики, умеющие стрелять из пушек. Когда привезут орудия, пойдете в Танус, укрепите его, установите орудия где следует, большей частью — над дорогой, и приготовитесь к обороне.

Шамиль направился в Чалду. Аргутинского в селении не оказалось. Жители сообщили, что он ушел к Хунзаху рано утром.

Не останавливаясь в Чалде, имам стал подниматься к хунзахскому плато. Ему приходилось идти с боями, поскольку по обеим сторонам дороги Аргутинский установил посты, а кое-где сделал преграды.

Оттеснив мелкие отряды Ибрагима чохского и Аглар-хана, Шамиль поднялся на плато.

Мюриды, оставленные в крепости, узнав, что в Хунзах поднимается с большими силами Аргутинский, покинули крепость и присоединились к Хаджи-Мураду, который укрепился в городе.

Заняв крепость, Аргутинский стал быстро исправлять разрушения, оставив на позициях Аглар-хана и чохского штабс-ротмистра Ибрагима со всем ополчением.

Ночью Шамиль послал в аулы, расположенные около Хунзаха, трех лазутчиков к Газияву, Дибиру и Галбацу, чтоб они шли на соединение с отрядами имама.

На следующий день еще до восхода солнца все три наиба с отрядами соединились с силами Шамиля.

Противники стали друг против друга лагерем.

После полуденной молитвы Шугаиб подойдя к Шамилю, сказал:

— Разреши испробовать острие этой шашки.

Ичкерийский наиб оголил блестящее кривое лезвие, на котором было написано: «Пусть сердце, крепкое, как этот булат, станет нежнее шелка при виде раненого и беззащитного». Эту дорогую шашку с серебряной рукояткой, изображающей клюв орла, в ножнах тонкой работы кубачинских ювелиров, подарил Шугаибу сам Шамиль.

— Испробуй, только не горячись, помни, что ведущий не всегда должен быть впереди, иначе он не будет видеть, что делается сбоку и сзади. Если надежны свои, надо не забывать о коварстве противника. Аллах на помощь! — сказал имам.

Шугаиб вернулся к отряду. Рядом с ним расположил своих мюридов беноевский Байсунгур.

— Приготовься к атаке, — сказал Шугаиб соседу.

Шамиль приказал Галбацу и Газияву быть готовыми двинуться на помощь чеченскому отряду, сел на лошадь и стал наблюдать в бинокль с холма.

Развернутым фронтом, потрясая остриями сабель, с гиком и свистом понеслись чеченские всадники по равнине к земляному валу, возвышающемуся перед крепостью. Аглар-хан бросил в контратаку свои кавалерийские сотни. Но натиск чеченцев был настолько стремителен, что казикумухцы, словно по приказу, натянули поводья и повернули коней обратно, буквально на расстоянии десятка шагов от противника.