Пока паломники обмывались, брились, наряжались, на обширной деревенской площади в огромных общих котлах варилось мясо. Оно казалось необыкновенно вкусным после изнурительного поста.

В этот день в Мекке и окрестных деревнях были все сыты. Толпы нищих оборванцев, прибывших на празднества со всех уголков Аравии, раздирали на куски оставшиеся туши. Присолив мясо и подсушив на солнце, они уносили его с собой. Над грудой костей, огрызками роились зеленые мухи. Голодные собаки растаскивали кости повсюду. А разряженные паломники шли в город, к священному храму.

Кааба — это огромная четырехугольная площадь, обнесенная тесным строем белых колонн. Вместо крыши над храмом натянут матерчатый тент. Полы светилища выстланы огромными каменными плитами. Посредине храма бьет источник Зем-Зем. В одну из стен замурован огромный черный камень, упавший с неба. Меккинцы говорят, что их предки знали его белым. Позже он почернел от поцелуев грешников — как людская совесть.

Шамиль с толпой, подошедшей к храму, семь раз обошел вокруг святилища, потрясая плечами, как все, вверх и вниз (так делал когда-то и пророк). Затем, отталкивая друг друга, каждый старался семикратно поцеловать священный камень. Шамиль со своими людьми стал поближе к входу в храм. Наконец подошел хранитель ключей. Под натиском толпы с шумом распахнулась дверь. Люди кинулись, давя друг друга, к священному источнику. Став в сторонке, Шамиль наблюдал, как староста расчищал себе путь дубинкой, как он подошел к источнику с водочерпием. Люди подставляли ладони, рты, головы, которые служитель храма кропил святой водой.

Салих набрал воды в дорожную баклажку, дал напиться сначала Шамилю, затем остальным.

На вершинах каабинских колонн селились голуби. У колонн стояли аравитянки, закутанные в белые чадры. Они продавали горстями корм для «священных птиц». Но если появлялся спрос, женщины продавали и себя похотливым паломникам.

После окончания обряда паломничества в Мекке и ее окрестностях зашумела ярмарка. Иностранные и местные купцы-мусульмане понавозили со всех сторон мира различные товары. Они были разложены в белых палатках, походных шатрах, в лавках купцов и под тенью пальм. Здесь сияли всеми цветами радуги ювелирные изделия, персидские и турецкие ковры, кашмирские шали, китайские шелка. Рядом со слоновой костью в кожаных мешочках лежали пряности Гиндустана, наркотические травы Йемена, бальзамы Перу и Эфиопии. В сафьяновых переплетах, в тисненной золотом затейливой вязи орнамента и арабских букв лежали священные кадисы, сказания и сказки времен шаха Аббаса и Гаруна аль Рашида.

Были здесь и недорогие товары для паломников-бедняков — священные амулеты Джавшан и Бадр от сглаза, талисманы из лоскутов каабинского тента и «знамени пророка». Даже прутья веников, которыми подметали полы мусульманского святилища, к великому удивлению Шамиля, шли за деньги. Удивляло его и то, что ко дню окончания обряда «хадж» — а не к началу — особенно спешили сюда купцы, нагрузив товары на огромных верблюдов. Мелкой рысцой семенили разукрашенные пестрыми лентами серенькие ослики купчишек. Мчались сюда и большеглазые бедуины-поэты в белых бурнусах, на стройных потомках андалузских скакунов, чтобы поразить толпы невежественных Хаджиев божественным даром напевного красноречия.

Шамиль с нескрываемым удивлением разглядывал чернокожих толстогубых африканцев, степенных благородных индусов, узкоголовых долговязых иранцев, коренастых скуластых азиатов. В душе же он возмущался предприимчивостью меккинских дельцов и торговцев, которые умели содрать деньги даже за пустое место на раскаленном песке.

Но вот закончилась ярмарка. Сонливо потекла жизнь богатейшего города, окруженного безжизненной пустыней.

Встретившись со старейшим шейхульисламом Мекки, Шамиль сказал ему:

— Я думал, что в стране пророка как нигде царят справедливость, добродетель, милость по отношению к бедным единоверцам.

— А разве кто-нибудь из наших мусульман нарушает предписание пророка? — спросил шейхульислам.

— Мне кажется, да, — ответил Шамиль. — Тысячи мусульман, стекаясь на священную землю, оставляют в Мекке состояния. Целые туши забитых жертвенных животных бросают на съедение мухам и собакам. Паломники платят большие налоги в пользу государства, в пользу населения за каждый шаг, за каждый глоток воды. Почему же служители этих мест не организуют сбор средств или выделение определенных сумм из своих богатств для оказания помощи своим беднякам и тем несчастным, которые оказались без средств и, будучи не в состоянии добраться до родины, обречены на голодную смерть в мертвых песчаных степях?

— Мы не в ответе за тех, кто не выполняет требования Корана, пускается в путешествие без достаточных средств, — ответил шейхульислам недовольным тоном.

— Нет, — возразил Шамиль, — тут что-то недомысленное, не от пророка идущее. Как можно жертвовать тем, чья казна неисчислима, и проходить мимо умирающего от голода с равнодушием глупцов?

Из Мекки Шамиль переехал в Медину, где был похоронен пророк Мухаммед. Там находилась старинная мечеть, в которой молился посланник аллаха. Когда имам Дагестана и Чечни очутился под сводами священного храма, он прошептал:

— О владыка мой, если мои намерения, старания и усилия перед верой твоей чисты и найдут одобрение твое и твоего посланца, то не удаляй меня со священной земли и соседства с прахом лучшего из святых. Дай мне умереть возле этого храма, ибо я предвижу конец своего пути.

Три дня с утра до вечера он молился в мединской мечети, делая двукратные перерывы для приема пищи. На четвертый день он вернулся домой ослабшим, с бледным, но спокойным лицом. Недомогание продолжалось несколько дней. Когда Шамиль узнал, что в Мекку из России едет сын Гази-Магомед, он пожелал встретить его там. Поскольку за время болезни и поста он сильно ослаб, его решили везти лежащим на перекладине, которую укрепили между горбами двух верблюдов. В тот момент, когда больного старика укладывали на перекладину, один из верблюдов, шагнув вперед, оборвал канаты перекладины, и немощный старец свалился на землю. На третий день после падения он призвал к себе всех членов семейства, слуг во главе с шарифом Медины. Спокойно распрощавшись со всеми и завещав дальнейшую заботу о семье и близких шарифу, имам Шамиль сказал:

— Поистине мы все от бога, к нему и возвращаемся.

Имам Шамиль был погребен на кладбище Дженнет-Аль-Баки, где могила пророка.

Гази-Магомед, похоронив отца, вернулся в Россию. Но вскоре он был отпущен царем в Стамбул, где поселились Шуанат, дети имама и остальные. Загидат на три месяца пережила мужа. Она была похоронена близ Мекки.

Хаджияв, вернувшись в Дагестан на место назначения, в первый же день собрал всех представителей Ункратлинского общества и, выступив перед ними с речью, рассказал о бескрайних просторах, мощи и величии русского государства. Он до мельчайших подробностей обрисовал почести и заботу, которыми окружали русские люди Шамиля, его семейство и всех приближенных.

— Поистине — русские люди наделены аллахом лучшими качествами добродетели и щедрот, да будет с ними мир! Мы, дагестанцы, следуя лучшему примеру нашего имама Шамиля, должны жить с русским народом в дружбе и согласии, предав забвению старую вражду, ибо многие земные блага могут изойти от добрососедства.

Хаджияв, человек исключительной честности, старался служить верой и правдой России. Но в сердцах многих горцев, разоренных многолетней войной, еще не улеглись страсти к разбою и грабежам. Искоренить их еще было трудно. Жестокими мерами воздействия на преступников Хаджияв восстановил против себя жителей Ункратля, привыкших к легкой наживе. Родственники людей, выселенных в Сибирь за убийство русских чиновников, поднялись против него.

Во время поездки в высокогорный глухой аул Хаджияв со своими нукерами остановился на ночь в одной из придорожных саклей на окраине.