Верный слуга его превосходительства султана Абдул-Меджида Ибрагим-паша».

— Хорошо, — сказал имам, прочитав послание, — но, прежде чем дать ответ, я должен посоветоваться со старейшими, учеными. Ты располагайся в моем доме не как гость, а как хозяин. Когда решим, тогда напишем или отправим с тобой людей, которые устно доложат то, что мы решили.

На заседании Государственного совета многие ученые и наибы высказывались за установление отношений с султанством Турции. Устад предложил имаму, не ограничиваясь письменным ответом, послать делегацию в Стамбул.

— Я не против дружеских взаимоотношений с мусульманскими странами, — сказал имам в заключение, — но в искренность Абдул-Меджида не верю. Сомневаюсь в том, что он без какой-либо цели решил проявить благосклонность и предлагает помощь тогда, когда мы в ней не нуждаемся. Но я сделаю так, как вы сказали.

Устаду Джамалуддину-Гусейну, который знал турецкий язык, было поручено написать письма Ибрагиму-паше и султану.

«Имеющему благородные качества и высокое поведение хаджию Ибрагиму-паше. Да сохранит тебя всевышний! Поклон и добрые пожелания! А затем, как только мы получили твое письмо, улетели из наших душ заботы и печали, уступив место радости. В своем письме ты сообщаешь и показываешь искреннее намерение свое и светлейшего султана Абдул-Меджида.

Не ограничиваясь письменным ответом, мы решили послать доверенных людей, которые, если будет угодно аллаху, с твоей помощью и помощью других отправятся в Стамбул к владыке престола. Да сохранит их и вас аллах!

Это письмо из Дарго от имама Шамиля».

Письмо, адресованное султану, было такого содержания:

«Высокочтимому, бесподобному владыке турецкого трона, светлейшему Абдул-Меджиду наш поклон, милосердие и благословение аллаха! Амин!

Дошло до нас почетное послание от твоего имени из Черкесии. Мы прочли то, что в нем было написано, поняли смысл, сильно обрадовались и остались довольны. Если ты спросишь о нашем положении, то хвала аллаху! По милости его до сего времени здоровы и пока пребываем в безопасности от несчастий и беспокойств времени. В сообщении почтенного Ибрагима-паши имеются неясности. Несмотря на то что у нас есть люди, владеющие турецким языком и письменностью, мы просим тебя лично написать подробно то, что ты думаешь и предлагаешь, по-арабски или высказать словами тем, кто передаст тебе это письмо.

С помощью бога я готов делать все во имя ислама. Это письмо написано в месяце сафара 1262 года имамом народов Дагестана и Чечни Шамилем».

Вызвав к себе ученого Амира, шейха Мусу из Гехи-Мартана и казикумухского улема Курбана, Шамиль сказал:

— Оденьтесь в простую одежду мирных странников. Спрячьте оружие под одеждой. По два письма с одним и тем же текстом вместе с деньгами зашейте в надежных местах под подкладкой головных уборов. Пойдете туда, куда поведет вас Иззет-бей, а затем через море, как люди, желающие, совершить хадж[56] к святыням ислама, поедете в Стамбул. Там вам организуют встречу с султаном.

Четыре всадника до русской границы ехали спокойно. В балке около дороги спешились, вернули коней, стали ждать наступления темноты. Ночью пошли дальше, держась в стороне от тракта. Однако каким-то образом командующему линией стало известно о том, что имам направил посольство в Турцию через Черкесию. Последовал приказ об усилении дозора на дорогах, ведущих на север.

Посланцы и проводник не торопились. Минуя населенные пункты, иногда останавливались в одиноких хуторах. Опытный Иззет-бей проявлял крайнюю осторожность. Днем все укрывались в балках, заброшенных овчарнях, а ночью двигались дальше. Когда пошли мимо станиц Сунженских и терских казаков и ступили на земли Кубани, Иззет-бей стал смелее и торопливее. Он окончательно успокоился и повеселел, когда ступил на черкесскую землю.

В первом же селении ему сообщили о печальной участи четырех черкесских юношей, которые задержались на ярмарке в городе и, возвращаясь ночью, были схвачены и убиты как шпионы Шамиля.

Когда пришли в Абадзех, Иззет-бей повел послов к Хаджи-Исмаилу, который, в свою очередь, отвел их к Хаджи-Юсуфу. Пробыв в Абадзехе около десяти дней, люди имама, теперь уже с Хаджи-Юсуфом, пошли дальше. Черкесский ученый Хаджи-Юсуф останавливался в каждом ауле и выступал перед народом с воззваниями.

Из речи ученого Амир и другие черкесы ничего не могли разобрать, за исключением слов «газават», «имам Шамиль», «Истамбул», «султан». Когда же Амиру стало известно, что Хаджи-Юсуф всенародно рассказывает о содержании писем Шамиля, он обратился к нему, знавшему тюркский язык, по-кумыкски:

— Почтенный хаджи, мне кажется, не следует разглашать содержание посланий, адресованных отдельным личностям, ибо это не есть воззвание к народу и должно носить характер тайны. Кроме того, мы еще не достигли конца пути…

— Можете не беспокоиться, — ответил Хаджи-Юсуф, — у нас не бывает измены, как и в имамате Шамиля.

Идя таким образом к югу, проводник и путники вскоре спустились на скалистое побережье Черного моря между Анапой и Сухуми. Здесь Хаджи-Юсуф передал их старику черкесу Шамугун-бею. Когда стали прощаться, Амир спросил Хаджи-Юсуфа:

— Почтенный, мы уже достигли берега моря, а с Ибрагимом-пашой так и не встретились.

— Да, — ответил Хаджи-Юсуф. — Вы не спросили раньше, а я забыл сказать о том, что месяц тому назад Ибрагим-паша вернулся в Турцию.

Маленький черкесский аул, где жил Шамугун-бей, был расположен около моря. Из других селений черкесы спускались к берегу лишь в дни ярмарок или во время сражений с неверными. Скалистые берега, испещренные множеством ущелий, укромных бухт, где тихо колыхались черноморские волны, были усеяны небольшими крепостями и сторожевыми башнями пограничной охраны. Старый черкес Шамугун-бей, когда-то храбрый джигит, и в старости остался человеком смелым и ловким. Он свободно говорил по-русски, отлично владел татарским и турецким языками, знался с контрабандистами и теми людьми, которые за деньги могли купить и продать что угодно и перевезти это «что угодно» куда угодно.

— Ждите, — сказал он посланцам имама, — скоро должно прийти торговое судно из Стамбула, на котором я постараюсь отправить вас.

Когда же прибыло долгожданное судно, оказалось, что оно оцеплено со всех сторон сторожевыми катерами и подойти к нему нет никакой возможности ни днем, ни ночью. Чтобы убедить истомившихся посланцев в правоте своих слов, Шамугун-бей повел подопечных в один из базарных дней на берег. Амир и другие увидели целый лес мачт вокруг торгового турецкого парохода.

— Видите — сказал старый черкес, — не только человеку, но даже крысе нельзя пробраться туда по канату. Я стараюсь сделать все возможное, но на сей раз не могу ничего поделать. — Чтобы подбодрить упавших духом мюридов, он добавил: — Не огорчайтесь, еще не все потеряно. У меня есть в резерве не менее надежный путь. С контрабандистами легче делать дела.

Через несколько дней Шамугун-бей сообщил, что в одну из укрытых меж скал бухт ночью прибыло нелегально второе турецкое судно. С наступлением темноты он повел кружным путем своих подопечных к той бухте. Шли, а вернее — ползли они по скалам, узким тропам почти всю ночь. На рассвете, когда за синей гладью моря, слившейся с небесами, заалели блики восходящей зари, Амир и остальные услышали шепот и всплески воды у скал.

Шамугун-бей не торопился. Сделав рывок вперед, он пригибался, сливаясь серой одеждой с серым гранитом, покрытым лишайником. Сонная предрассветная тишина царила вокруг. Даже море казалось уснувшим. На посветлевшем небе, как искры затухающего костра, гасли звезды. Вдали на вершине сторожевой башни одиноко маячил силуэт часового. Шамугун-бей с мюридами подполз к обрывистому краю, обращенному к укромной бухте. Глянув вниз, он отшатнулся. Ужасное зрелище представилось взорам Амира и его спутников. Из воды торчали обугленные останки сожженного судна, корма которого уткнулась в берег. Жалкие обрывки обвисших парусов колыхались при дуновении ветерка. На берегу и в воде лежало несколько темных трупов. У чужих берегов нашли безвременный конец черноусые турецкие молодчики, осмелившиеся переступить запретную черту. Хозяева сурового берега не посчитали нужным предать земле останки непрошеных гостей.