Изменить стиль страницы

Он закрыл глаза, ему так хотелось спрятаться от мыслей, будораживших его. Но они, наоборот, стали еще более ощутимы. Он вдруг понял, что он кем-то строго наказан за свое легкомыслие. И это наказание казалось ему самым чудовищным во всей его прожитой жизни.

«Не любит она меня и никогда не любила…» Колька весь сжался. Ощущение было таким, словно он стукнулся головой об стенку. «Ее жизнь игра, и она в этой игре шут…» Он открыл глаза и осмотрелся. Трава была зеленая.

— А матери я скажу, что ее никогда и не было, просто я ее взял и выдумал… Да, да, выдумал… Из головы родил. Как все здорово получилось!.. Как все здорово!.. — и потер руками.

Земля и сухая травка осыпалась с них, и он в необыкновенном для себя облегчении встал.

— По отношению к ней я теперь беспамятный, сам придумал, сам и ниспроверг.

Придя в себя, он быстро нашел дорогу к дому. Легко и непринужденно толкнул знакомую калитку. В окне появилось лицо матери. Он махнул ей рукой. Но у порога вдруг замер. На крылечке лежали комнатные Лианины тапки, которые он купил ей неделю назад. Вновь волнение охватило его, а вслед за ним и прежние мысли.

— Как же так?.. — прошептал он растерянно. А затем вдруг понял, что Лиану он не выдумал. Она существовала и находилась на земле так же, как и он.

Когда мать, выходя ему навстречу, открыла дверь, он ощутил запах платья, губной помады, пудры и всего остального, что было присуще только Лиане.

«Никогда со мной так муторно еще не было… — вздохнул он и рукой ощупал разгоряченный лоб и щеки. — Я не помню даже, как и познакомился с ней. Все смешалось».

На следующий день он встал очень поздно. Солнце светило вовсю. Щебетали вокруг птицы. И ветерок был теплым и нежным.

Его состояние по отношению к вчерашнему дню было совсем иным. Вместо злости тоска вдруг стала мучить. Захотелось увидеть Лиану Пусть даже чужую, но только бы увидеть. В эти минуты он почему-то не осуждал и не проклинал ее. Не было даже омерзения к ней, хотя она могла провести ночь с кем угодно. «Я найду и верну ее обратно…»

Быстро одевшись, он посмотрел на ее старое больничное платье и белую косынку. Это было все из одежды, что она оставила в его доме. «Она вернется, обязательно вернется…» И, выбежав из дому, он понесся к кафе что есть мочи. Минут через пять был уже там. Переведя дух и стерев пот со лба, вошел в зал. Обед еще не начался, и народу в кафе почти не было. Лианы за тем самым столиком, за которым он оставил ее вчера, не было. Да и почему она должна быть здесь?

Двое мужиков сидели за крайним столиком и, хитро посматривая на Кольку, курили. «А что, если их спросить…» — подумал он и уже было собрался обратиться к ним, но тут неожиданно за стойкой появился бармен, тот самый, вчерашний, полненький, красивый, с тоненькими усиками.

— Не узнаешь меня?.. — обратился к нему вежливо Колька.

Бармен, вздрогнув, нахмурился.

— Ты откуда?..

— Неужели позабыл?.. — удивился Колька. — Помнишь, я вчера с бабой пришел, водочку заказал… А потом ушел… Лианой ее зовут…

— Ах вон ты кто!.. — улыбнулся бармен. — Как же Лиану твою не помнить, отлично помню ее… Всю ночь с нею провел… А к утру она вдруг истерику начала закатывать… — бармен хмыкнул. — Тебя Колькой, что ли, звать?..

— Да…

— Санитаришь, что ли?..

— Да…

Вздохнув, бармен полотенцем вытер пустой стакан.

— Вот она и требовала, чтобы я ее к тебе отвез… Стала доказывать, что она беспамятной была, а ты ее вроде спас, из больницы выволок… Короче, по ее просьбе налил я ей два стакана, затем вывел на дорогу и в первую попавшуюся машину сунул.

— И давно это было?..

— В шесть утра…

— А что за машина была?..

— Откуда я знаю… — бармен усмехнулся. — Такой дурехи еще не встречал. Ты представляешь, родить от меня собиралась. Ну а после первого стакана она в такой пляс пошла, что не усмирить… А на выпивку, ты представляешь, до сумасшествия жадная, все время просила, чтобы я ей наливал. Она без водки, по природе своей какая-то чумная, а с водкой вообще одурела.

— Да как ты смел?.. Ведь она больная… — кинулся к нему Колька.

— Больные болеют… — огрызнулся бармен. — Эх ты, а еще санитар…

— Да я… — и Колька, схватив его за ворот, потянул на себя.

— Ну ты, руки… — взвизгнул бармен и попытался вырваться, но хватка у Кольки была мертвая.

— Зачем, зачем ты посадил ее в машину?.. Кто дал тебе на это право? — заорал он на него. — Ведь она больная… Мы столько дней ее лечили. А ты споил ее и выбросил… Да знаешь ли, что ты сделал?.. Ты, ты… убил ее…

— Не городи чепуху, — закричал бармен. — Разве я в чем виноват?.. Она сама навязалась…

— Нет, ты растоптал ее… Использовал ее доверчивость…

— Я не хамил… наоборот, я ей еще двадцать пять рублей дал.

— Ах так!.. — и Колька со всей силы рубанул бармена по лицу. Тот в ответ точно так же треснул Кольку. И пошла у них драка не на жизнь, а на смерть.

После драки Колька прямо тут же, в кафе, шоферами и другим честным народом был повязан и отправлен в отделение милиции, где на него, как на ранее судимого, было моментально заведено уголовное дело. Домой его отпустили лишь на следующие сутки и то под расписку. Как выяснилось после, бармен был госпитализирован, а в свидетельском акте, присланном из кафе, было указано, что Колька, начав драку первым, расколотил не ящик вина, как он указывал на допросе, а два ящика коньяка и шесть ящиков вина. Получалось, что ущерб кафе был нанесен им на приличную сумму денег, которой ни у Кольки, ни у его матери никогда не было. Поэтому вовремя и в срок не выплаченная и то и дело упоминаемая в обвинительных протоколах и справках сумма еще более усугубила хулиганские действия Кольки. Все время до суда он старался найти Лиану. Объездил все гаражи и посты ГАИ, но никто ее не видел и не встречал. «Где же она может быть? Куда она делась?.. — думал Колька. — Ведь она не могла за одну ночь далеко уйти…» И продолжал все искать и искать. Он знал, что свободные дни его на земле сочтены. Крепкий до этого мир стал вдруг для него призрачно-хрупким. Вечерами, слыша, как причитала за дверью мать, приговаривая: «Ах ты, Коля, Коля, разудала твоя голова…» — он вдруг понимал, что судьба-злодейка ударила по нему со всей силы, и выдюжит он или нет, он и сам не знает.

На третий день после привода в милицию мать слегла, как она говорила, «от давления». Оно и раньше ее беспокоило, да все таблеточки помогали. А тут и уколы перестали брать. Колька два раза вызывал «скорую», но давление все равно не снижалось. Чтобы ухаживать за матерью, пришлось бросить работу. Главврач, жалея Кольку, попросил написать заявление на отпуск за свой счет — хотел сохранить Кольке стаж. И характеристику он тоже выдал отменную. Прочитав ее, прокурор удивился:

— И за какие это такие труды тебя хвалят?..

— Я рядовой, так что начальству виднее… — промямлил Колька.

— Ну, а все же… — допытывался тот.

— За поддержание порядка… — ответил Колька. — Чтобы больные в палате были обуты, одеты и вовремя покормлены. Чтобы не буянили. Плюс досмотр, проглатывают они таблетки или нет… Если по-честному, то работа не особо хорошая, нервная. Напряжение адское. Так и смотришь, как бы на тебя кто не накинулся… Ага… — вспомнив, тут же добавил он: — Еще надо следить, чтобы больной не убежал… Побег больного на волю — чепе для больницы и для всего района.

Прокурор внимательно вслушивается в Колькины слова, словно изучает, искренне он все это говорит или врет. Почувствовав это, Колька замолкает. Он понимает, что прокурор ему не товарищ, года не скостит, а, наоборот, только добавит. Кто идет в тюрьму по второму заходу, того не жалеют.

— Значит, связавшись с одной из психбольных, ты решил жениться на ней… — говорит прокурор, понимая, что Колька не врет и характеристика на него с места работы действительно верная.

— Был грех… — взрывается Колька и добавляет: — Но весь грех-то не в ней… А в этом бармене, с которым она ночь провела… Я думал, он поймет, что она больная… А он ее, можно сказать, выбросил. Вот я со злости и врезал ему…