Ничего, хоть он, Дядюшка Нтони, и не Барон, но свое дело знает, и преотлично. Злость проявилась вполне зримо в необычных для Дядюшки Нтони жестах, ехидно подмеченных Карраско и развеселивших его. Антонио Вичепополо нервным движением рук подтянул брюки, которые обычно сползали на три пальца ниже пупка, и сразу же стал приглаживать свои еще довольно густые черные волосы. Потом схватил адвоката за локоть.

— Вы правы, Карраско. Вы всегда правы, — льстиво сказал он. Но вымученная улыбка не обманула адвоката. — Чашечку кофе не выпьете?

Карраско, как всегда, сослался на неотложные дела. В другой раз, а то в конторе его уже ждет клиент. Он рад, что все разрешилось наилучшим образом. И через магазин, огибая телевизоры и едва ответив на поклон Дженнарино легким кивком, устремился на улицу. Зачем только Вичепополо держит у себя этого тупицу? Может быть, для того, чтобы все время чувствовать свое превосходство? Карраско не терпелось поскорее удрать из этого логова. Он пожал руку боссу и ринулся в переулок с такой быстротой, словно он и в самом деле отчаянно торопился.

На самом же деле ему хотелось улизнуть от этого приземистого пожилого человека, из которого буквально сочились звериная жестокость и беспощадность. А ведь он, Карраско, вовсе не был ни совестливым, ни сердобольным.

Дядюшка Нтони следил за Карраско взглядом, пока его не поглотила толпа. Тогда он закрыл дверь и, тяжело ступая, направился к углу, где стоял телефон. Набрал номер и с необычным для себя терпением стал ждать ответа, поглаживая пальцами-сосисками сбившийся в кольцо шнур.

— Жду тебя сегодня вечером после закрытия магазина. Пройдешь через черный ход, — сказал он тому, кто наконец-то снял трубку. — Захвати с собой Микелино.

Ответа он дожидаться не стал. Бросил трубку и с медовой улыбкой устремился навстречу клиенту, появившемуся на пороге.

— Чем могу вам служить?

Крафине, хотя уже близилась полночь, идти спать вовсе не хотелось. Совсем недавно ушел Рокко Пиццуто. Он очень разволновался — бешеные удары молота Дядюшки Нтони грозили разнести врагов на куски. Увы, этому прохвосту Карраско удалось добиться его освобождения под залог. Но все равно остервеневший от ярости Дядюшка Нтони изрыгал страшные угрозы в адрес того, кто подло сфабриковал эту улику, чтобы выставить его, босса мафии, на всеобщее посмешище к великой радости его врагов. Его упекли не больше не меньше как в тюрьму Поджореале! Быстро выйти оттуда и на время защитить себя от обвинений в мнимом преступлении ему удалось, лишь использовав драгоценные знакомства, которые пригодились бы при куда более рискованных делах, и это тоже подрывало его престиж. Босса не могут вести в тюрьму каких-то два сержанта!

— При сложившихся обстоятельствах Вичепополо может обвинить в ограблении дона Пеппино, но веских доказательств, чтобы подтвердить свои неубедительные обвинения, у него нет. Даже наша связь с Феличе Шиельцо, царство ему небесное, прервалась, надо сказать, самым удачным образом! Насколько я знаю Дядюшку Нтони, думаю, что он предпочтет обойтись без полиции и постарается сам быстро и просто взять реванш… вы меня понимаете, донна Джулия?

Управляющий поместьем Пиццуто многозначительно посмотрел на Крафиню и пробурчал в густые усы, придававшие ему сходство с печальным тюленем:

— Нам надо приготовиться к налету не полиции, а молодчиков Дядюшки Нтони, куда более опасных.

— Этот северянин Коллорини, что он собой представляет? — спросила донна Джулия.

— Толковый парень, что да, то да. Все прошло, как было задумано. Если бы Феличе не вернулся вдруг — а зачем он вернулся, один бог знает, — он бы остался целым и невредимым. Но когда те двое заслышали сзади себя шаги, то компаньон Коллорини немедленно выстрелил. Мне сказали, что пуля сразила Шиельцо наповал… За исключением пяти монет, вся остальная добыча уже плывет по морю. — Зубами Пиццуто удалось захватить клок волос на усах, и сейчас он тихонько его покусывал. — И все-таки я бы предпочел, чтобы мы не исполнили приказание дона Пеппино. Дядюшка Нтони превратился в рассвирепевшего дьявола.

— Наверно, муж считал, что участие в деле Коллорини собьет Нтони со следа.

— У Антонио Вичепополо повсюду есть свои люди, донна Джулия. С вашим мужем он обменивается любезностями, так что, само собой, он ждал ответного удара. И потом, я не верю, что дон Пеппино хотел остаться в тени… По-моему, его больше всего забавляет как раз то, что Дядюшка Нтони узнал, от кого получил подарочек.

Донна Джулия улыбнулась и кивнула.

— Муж всегда знает, что делает, дон Рокко. Не будем забывать об этом.

Несмотря на свой возраст, она все еще оставалась красивой женщиной, и, когда говорила о муже, в глазах ее светились нежность и гордость, что так нравилось Барону.

В скромно обставленной гостиной наступила тишина. И донна Джулия, и Рокко Пиццуто обдумывали все приятные и неприятные последствия этой ситуации. Неприятных было куда больше… Наконец донна Джулия прервала молчание:

— Скорее всего, Дядюшка Нтони захочет навредить и нам, здесь, в Апельсиновой Роще. Будьте осторожны, дон Рокко, не уходите слишком далеко и усильте охрану поместья. И не только поместья, но и подступов к нему. Вы правы, у Дядюшки Нтони повсюду есть свои люди. Так пусть он через доносчиков узнает, что мы готовим ему достойную встречу, если он вздумает нам напакостить.

На прощание она одарила Рокко своей обычной безмятежной улыбкой. Но потом, оставшись одна, почувствовала себя неуютно. Муж далеко-далеко, и ей самой придется защищаться от этого мерзавца Вичепополо. Если кто и заслуживает ссылки, каторги, электрического стула, гильотины, так это любезный продавец телевизоров. Подонок, в сравнении с которым Джузеппе — истинный архангел Гавриил.

Конечно, Джузеппе — человек суровый. Но суровость его разумная, к насилию он прибегал лишь в случае крайней необходимости. Уже одно то, что он отдал в цепкие руки Вичепополо торговлю наркотиками, казалось донне Джулии неопровержимым доказательством благородства мужа и полнейшего морального падения нового молодого поколения неаполитанских мафиози. Жестокие преступления, с помощью которых Барон утвердил свою власть, принадлежали прошлому, а главное, без них не обойтись, если хочешь сделать карьеру. Человек «беспощадный» должен же доказать, что он именно таков. Ну, а уж потом он мог заняться тем, что Крафиня называла «работой», казавшейся ей вполне законной и полезной, разве что приходилось порой прибегать к хитрости и к помощи влиятельных друзей. Тем, что дон Пеппино держал в своих руках всю контрабанду сигарет и прибегал к хитроумному и солидному рэкету — мелких торговцев он никогда не шантажировал, а угрозами вымогал деньги только у крупных спекулянтов из числа магнатов строительной промышленности, — донна Джулия искренне гордилась. Это ли не признак высокого положения мужа?!

Был бы Джузеппе рядом, она бы ни о чем не беспокоилась, да и приятно, когда муж рядом. Очень ей его сейчас не хватало. Печалила ее и мысль о том, что мужу на чужбине одиноко и тоскливо. Три года ссылки — совсем немалый срок для человека, которому под пятьдесят. Нависшая над ними угроза заставила ее вернуться к мыслям о ближайшем будущем. Красивое поместье в Амальфи легко превратить в крепость. Дон Джузеппе, когда обустраивал Апельсиновую Рощу, старался сочетать две потребности — вкусы сельского помещика, не изменившиеся со времен владычества арагонцев и даже древних богатых римлян, и человека, добившегося небывалых успехов. Впрочем, вкусы и тех, и других не слишком отличались, ведь и те, и другие одинаково занимались «делами», шантажом, прибегали к заговорам и убийству опасных соперников. «Ну, а тогда бояться глупо. Все эти страхи от одиночества», — подумала Крафиня.

Да, конечно, она попросит разрешения на поездку в Фиа. Приближается зима, и Джузеппе, верно, совсем невесело среди этих неотесанных горцев. Сам-то он описывал их с иронией, но за этим крылась грусть. Местные жители наверняка настроены к нему враждебно, хотя он об этом и не пишет. Она твердо решила известить его о своем приезде. Интимное письмо она писать не станет. Рокко ее предупредил, что все письма вскрываются полицией. Но несколько подробностей, понятных одному только Джузеппе, она вставит, и письмо превратится из формального, чисто делового в нежное и теплое послание далекому любимому мужу.