Это имя вызвало у Барона тьму ассоциаций, но он, верный правилу, что при любой неясности нужно сохранять полнейшую невозмутимость, почти ничем внешне не выдал своего интереса. На лице отразился лишь немой вопрос. Чуть подняв брови и легонько покачав головой, он как бы сказал: «Так, и что с того?»

— Ну хоть по имени-то вы его знаете? — не сдавалась Лаурета.

— Коллорини? Почему я должен его знать? — спокойно спросил он.

Он протянул руку, взял из пепельницы потухшую трубку, достал из кармана кожаной куртки кисет и неторопливо принялся набивать трубку табаком.

— Вы что же, газет не читаете? — вспылила Лаурета, которая надеялась, что имя этого известного во всей Северной Италии бандита вызовет у Барона живейший интерес.

Она порылась в своей сумке, выложила оттуда на стол пачку газетных вырезок и пододвинула их к Барону.

— Коллорини хочет с вами поговорить, — добавила она.

Дон Джузеппе бросил на нее любопытный взгляд, затем снова занялся трубкой. Хорошенько спрессовал табак и сунул трубку в рот, коротенькая спичка зажглась и сразу погасла. Тогда он сгреб вдруг со стола газетные вырезки, скомкал их и поджег другой спичкой.

Ответная реакция девушки была неожиданной и чрезмерной. Она мгновенно вскочила и загородилась локтем, точно Барон целился в нее из пистолета.

На недоуменный взгляд дона Джузеппе Лаурета ответила взглядом откровенно враждебным и схватила, словно это драгоценная реликвия, три уцелевшие газетные вырезки.

Барон между тем поднес горящий бумажный факел к трубке и потушил его, лишь когда огонь стал подбираться к пальцам. Он с видимым наслаждением глубоко затянулся, взглянул сквозь облачко дыма на девушку, небрежно откинулся на спинку кресла и обронил:

— Я живу здесь.

— Сюда он прийти не может.

Она буравила его своими злыми глазками. Не много ли он о себе возомнил, этот червь навозный? Стефано явно спятил, если надеется извлечь пользу из встречи с этим наглецом. Ведет себя как Наполеон в ссылке, да еще считает других половыми тряпками.

— Он хочет поговорить с вами, но в другом месте. Ему, знаете ли, слава не нужна.

«Может, синьор Коллорини думает, что всеитальянский розыск, объявленный полицией, — дело сугубо местное и конфиденциальное», — мелькнула у Барона ехидная мысль.

Лаурета нетерпеливо заерзала на стуле.

— Понятно? — добавила она, торопя Барона с ответом.

Но он лишь сверкнул глазами, вынул трубку и нацелился ею на Лаурету.

— Я живу здесь, — повторил он, криво усмехнувшись. — Понятно? — передразнил он гостью, затем легко поднялся с кресла, подошел к телевизору и нажал кнопку. Комната наполнилась грохотом, на экране замелькали фигурки людей. Барон снова сел в кресло и, казалось, целиком увлекся соревнованиями по гребле, которые спортивный репортер комментировал истеричным голосом. Дверь открылась и тут же захлопнулась. Это он услышал и увидел краешком глаза, хотя неотрывно следил за лодками, несущимися по воде, за гребцами в белых майках и за живописным лесистым берегом. Он подумал: человек, которого подозревают в киднапинге — а он и в самом деле похитил на Севере четырех промышленников, взяв огромный выкуп, — человек, прорвавшийся через полицейскую заставу, прячется здесь. Его ищут повсюду. А он укрылся тут, в Фиа. В свое время он высоко оценил быстроту действий этого Коллорини, его умение хамелеона приспособиться к любым условиям, чему, впрочем, немало помогли пачки крупных ассигнаций — выкуп, заплаченный промышленниками Брианцы и Комо. Сообразительный человек этот Стефано Коллорини. Настолько сообразительный, что понял, какой полезной может оказаться его, Джузеппе Паломбеллы, помощь.

Дело обещает быть интересным. Теперь посмотрим, как он отреагирует на отчет о неудачном на первый взгляд визите своей любовницы.

Мысль о ловушке он решительно отбросил. Девица явно предана своему другу и наверняка не получала от полиции задания подловить ненавистного им ссыльного. Впрочем, и Сальваторе Прокаччи, когда тот отбывал ссылку в провинции Верчелли, нанесли деловой визит члены местной банды, в основном калабрийские эмигранты. Пораженные богатейшим набором преступлений и редкой способностью своего соотечественника опровергать самые страшные обвинения, они наняли его в качестве «консультанта».

Соревнования закончились, и ему так и не удалось определить, где они происходили. Вода в реке, похоже, чистая, берега зеленые, мирные, не обезображенные блоками из цемента. Гонки, возможно, шли за рубежом. Сигналы Евровидения подтвердили его догадку. Барон, насвистывая веселый мотивчик, ответил радостной ухмылкой на милую улыбку дикторши с ослепительно белыми зубами. И тут он подумал, что любовница Коллорини — девица угрюмая, ни разу эму не улыбнулась. Да, либо угрюмая по характеру, либо у нее кривые зубы, как и у ее любезной тетушки Космы.

— О черт! — вырвалось у дона Тарчизио, когда увидел, что по почти скрытой легким утренним туманом проезжей дороге навстречу ему идет Джузеппе Паломбелла.

— Да, но не прятаться же мне теперь.

Они шли навстречу друг другу, все больше сближаясь. Один с удочками за спиной, с резиновыми сапогами в руке и с плетеной корзиной на плече; второй с охотничьим ружьем, в изрядно потрепанных брюках и в свитере с воротом до самого подбородка. В этом одеянии дон Тарчизио вовсе не походил на священника, да и выглядел много моложе своих лет. Немудрено, что Барон узнал его, лишь когда очутился совсем рядом с ним.

Он тоже выругался сквозь редкие зубы, но грубо, смачно. Да и как не выругаться, ведь он вышел из дому на рассвете, чтобы избавиться от этих молча ненавидящих его обывателей, включая и самого приходского священника.

Увы, жизнь порой не оставляет тебе выбора! С одной стороны дорога сразу упиралась в мутный ручей, который в городке пышно называли рекой, а с другой стороны взбегала на холм и устремлялась к каштановой роще и к настоящей реке — излюбленному месту здешних рыбаков и охотников. Когда дон Тарчизио и Барон сошлись на перекрестке, они ничем не выдали своей досады, предпочтя сделать хорошую мину при плохой игре. Вот только улыбка Барона умело маскировала его истинные чувства, а дон Тарчизио улыбался вымученно, одними уголками губ.

— Целую ваши руки, дон Тарчизио! Слишком уж хорошим выдалось утро, чтобы сидеть и киснуть дома!

— Всего на пару часиков, синьор Паломбелла. Всего на пару часиков вырвался отдохнуть! — счел нужным оправдаться дон Тарчизио. Он чувствовал себя виноватым уже в том, что у него те же развлечения, что и у этого бандита. Он страстно надеялся, что за ним прибежит кто-нибудь из прихожан — неужели сейчас нет ни одного умирающего… О господи, разве можно желать смерти ближнему, только чтобы избавиться от нежелательного попутчика! Стоит этому гнусному типу подойти, как и тебя охватывают недобрые мысли. Больше всего он желал, чтобы никто из прихожан не увидел его рядом с этим уголовником. А главное — чтобы никто не подумал, будто ему, духовному пастырю, приятно общество этого волка. На его беду, позади, метрах в двухстах, тащилась Аде Гарольди, направляясь к газетному киоску. И зачем только его открывают чуть свет, если фургон с газетами прибывает не раньше одиннадцати. Старушка плелась, низко опустив голову, не подавая виду, что заметила этих двоих. Между тем она следила за ними неотступно и в душе уже осудила эту встречу дьявола со святым отцом. В восемь уже весь городок будет знать, что синьор священник рано утром встретился с этим бандитом и отправился с ним на прогулку.

— Не прогуляться ли нам вместе, падре?

И они направились к холмам. Дорога была, по сути дела, узенькой тропкой, и им пришлось идти совсем рядом. Дон Тарчизио, которого легонько ударяла по боку корзина попутчика, смирился с этим. Бесполезно держаться отчужденно, когда старушка, ковылявшая теперь метрах в тридцати, все равно уже подумала, что они, как близкие друзья, отправились на часок подышать свежим воздухом.

— Вы уже нашли хорошее место для рыбной ловли?