Барон осушил бокал, сунул в рот потухшую трубку и сел перед телевизором. Прежде чем его включить, Барон извлек из кармана письмо, внимательно его рассмотрел, ощупал и усмехнулся: письмо подверглось проверке. Вскрыл конверт и, бросив взгляд на наклеенные буквы, стал изучать сам лист бумаги.

«Лист вынимали, а затем снова вложили в конверт».

Дон Джузеппе опять улыбнулся и поискал в карманах коробку спичек. Истребил с десяток — они были очень маленькими, — прежде чем ему удалось наконец поджечь конверт. Когда тот загорелся, Барон поднял крохотный факел к трубке и держал долго, пока не потянуло приятным дымком, а в руках не остался один лишь пепел.

Мысли его перекинулись на вдову Косма, трогательную заботливость которой он заметил сразу. Он с удивлением спросил себя, с чего вдруг в городке, где все жители заранее настроились к нему враждебно, она охотно согласилась его приютить. Если она надеется получить взамен его нежную любовь, то сильно ошибается! В лучшем случае он готов щедро заплатить ей за две комнаты на втором этаже. Ведь он уже было смирился с тем, что получит комнатушку в домике муниципалитета, где, кстати, на первом этаже помещалось отделение карабинеров. Такое уже случилось с Доменико Копполой, приговоренным к ссылке в один из городков возле Кунео. Ну а Франческо Карионе, сосланному в район Павии, пришлось самому варить обед — в единственной траттории городка, прознав, что его тошнит от жареных лягушек, стали готовить их под всевозможными соусами и приправами.

— Вонючие кроты! Я должен прозябать в этом зачуханном городишке, а Рокко Пиццуто наслаждается себе в Апельсиновой Роще — настоящей жемчужине в диадеме Амальфи!

Барон заскрипел зубами, подумав, что в разговоре с доном Тарчизио назвал «драгоценным ожерельем» и эту убогую местность — плоские, низенькие горы, которые с приближением осени все чаще кутаются в шарф тумана. Словом, такое местечко, где нет приятного аромата садов, а если тут чем и пахнет, так это плесенью, кругом полно луж, а птиц запекают в поленте.

Кроме душистой Апельсиновой Рощи почти у подножия Везувия, с ее лесочками пиний и зарослями дрока, он испытывал тоску и по Неаполю. По «деловым» встречам, особенно приятным еще и потому, что тебе выказывают глубочайшее почтение, по ночным блужданиям по уснувшему городу. Нередко здесь, в Фиа, в часы вынужденного безделья, когда он сидел, обмахиваясь газетой или притворяясь, будто задремал, наплывали воспоминания о прогулках по тем кварталам Неаполя, где еще сохранились пышные здания в стиле барокко. А лично он не сомневался, что барокко лучше всего отвечает характеру неаполитанцев с их непредсказуемостью и необузданной жизненной силой. Перед глазами вставал портал дворца Филамарино и церкви Санта Клара, вспоминался поразительный контраст между богатой, чистой набережной, улицами Партенопе и Актон и грязными улочками, где прежняя живописная бедность сменилась современной нищетой. «Хотя почему, собственно, контраст, они вполне сочетаются», — пришла ему вдогонку мысль.

И еще вспомнилось ему, как в детстве он не мог оторваться от базарчиков у Сан-Грегорио-Армено, которые на рождество превращались в сплошные ясли христовы. Потом, в зрелые годы, он старался «отмыть» грязные деньги, которые бурными реками текли к нему отовсюду, соорудив собственные ясли христовы и покупая за большие деньги у антикваров редчайшие фигурки пастухов и волхвов, созданные лучшими местными мастерами восемнадцатого века.

Иной раз ему приходило на ум, что и боссом-то мафии он стал лишь для того, чтобы удовлетворить эти дорогостоящие артистические прихоти. Карьера главаря мафии была Барону вполне по душе. Но выбирай он другую «профессию», он охотно бы стал антикваром, богатым и с тонким вкусом.

Сейчас же он чувствовал себя заживо погребенным. Что-то нужно предпринять, и немедленно. Да, ему мало вдохновенных отчетов Рокко Пиццуто об обильном урожае орехов, о цветущих апельсиновых и лимонных садах, о тучных коровах и об удивительно вкусном в этом году вине «лакрима Кристи» с виноградников у подножия Везувия. Не намерен он довольствоваться и закодированными сообщениями о делах куда более прибыльных и опасных, которые присылают его помощники. Один из них, Винченцино Депаоли, куда более известный всем как Санвинченцо, доносил о выгрузке четырех судов с контрабандными сигаретами, провернутой без всяких помех со стороны бдительной таможенной охраны.

Даже если предположить, что карабинеры рано или поздно устанут следить за ним с утра до ночи, волнующих событий, увы, тут не ожидается.

Впрочем, может, он и ошибается, подумал Барон, вспомнив об убийстве Энцо Калоне и словах Чириако. Кое-что все-таки произошло, пусть не совсем приятное, по крайней мере необычное.

— Синьор Паломбелла… — голос вдовы Косма звучал из-за двери глухо, да вдобавок она нервно постукивала по ней пальцем.

«Эта дама становится слишком назойливой, — рассердился Барон. — Не будь она такой усохшей, можно было бы с ней позабавиться, но, святая мадонна, ведь ни кожи ни рожи».

— Войдите.

Она появилась в проеме двери и застыла в нерешительности с видом заговорщика. Синьора колебалась, вопросительно глядя на своего жильца, сидевшего посреди комнаты, и с наслаждением вдыхала запах табака — как все-таки приятно, когда в доме мужчина. Но ей быстро пришлось решиться — Барон испытующе глядел на нее, внешне, правда, сохраняя сонный вид.

— Синьор Паломбелла… один человек, один человек хотел бы с вами поговорить…

— Со мной? — Он стряхнул пепел в пепельницу, чтобы скрыть удивление. Прошло всего два дня, как Рокко вернулся в Апельсиновую Рощу. А Чириако, тот уже, вероятно, в Неаполе.

— Один человек… кто именно?

Вдова с порога обвела комнату испуганным взглядом. И наконец сказала на привычном родном диалекте, что придало ей больше уверенности:

— Моя племянница Лаурета.

Барон непроизвольно нахмурился, и синьора Мариза в страхе поспешила уточнить:

— Моя племянница Лаура.

— Ваша племянница? Чем я могу помочь вашей племяннице? — дружелюбно спросил дон Джузеппе тоном всемогущего феодала — роль, которая так ему нравилась.

Втайне он надеялся, что племянница Лаурета не только моложе, но и много привлекательнее тетки.

— Если соблаговолите спуститься к нам, вниз, — проворковала вдова. Увидев, что жилец заподозрил что-то неладное и помрачнел, тотчас пояснила: — Вы, конечно, знаете… мой дом теперь под наблюдением. Племянница формально пришла в гости ко мне. Поэтому не хотелось бы, чтобы, скажем, из окна ее увидели здесь, наверху. Если же вы спуститесь!..

Она замолчала, потому что дон Джузеппе внезапно встал, молча подошел к окну и с треском захлопнул ставни.

— Все в порядке. Ваша племянница может спокойно подняться сюда, и никто с улицы ее не увидит, — сухо сказал он Он зажег свет и снова сел. Вдова отреагировала молниеносно, вернулась на лестничную площадку и негромко крикнула:

— Лаурета! Лаурета! Подымись наверх!

— Сейчас придет, — сообщила она и исчезла, оставив дверь открытой.

Она о чем-то переговорила с девушкой, и вот уже та вошла в комнату.

Стройная блондинка с нежным лицом и недобрыми темными глазками, почти сходящимися у переносицы. Искусно подкрашенные, они все-таки оставались маленькими и слишком близко посаженными. На вид ей было лет двадцать.

— Добрый вечер, рад познакомиться, — не вставая, сказал дон Джузеппе.

Лаурета закрыла дверь и подошла к нему поближе.

— Добрый вечер.

Голос полностью гармонировал с бесцветными глазками, такой же угрюмый и бесцветный.

— Садитесь, — дон Джузеппе указал на диванчик напротив окна.

Лаурета прошла вперед и села, но не на диванчик, а на стул возле письменного стола.

Они оглядели друг друга. Он — деланно равнодушно, она — зорко-оценивающе. Вблизи ноги у нее оказались тонкими. С годами они наверняка станут такими же сухонькими, как у тетки. «Неужели и зубы у нее такие же кривые, как у вдовы Косма?»

— Я девушка Стефано Коллорини, — неожиданно сказала она.