— Сильвио Пеллико[54] в гробу бы перевернулся! — прервал его Траинито в порыве патриотизма.

На это упоминание о мученике Рисорджименто и Лаццерелли и Брандолин ответили презрительной ухмылкой.

— Паломбелла уж точно не поддерживает требований экстремистов, — парировал Лаццерелли. — В своих политических симпатиях он консервативен, а во внутренних делах привержен феодальным клановым отношениям. Какой уж там крайне левый!

Он умолк и принялся разглядывать желтые от никотина указательный и средний пальцы. Оба унтер-офицера тоже молчали.

— А о вилле Сперони есть новые сведения? — спросил наконец Брандолин.

— Сегодня утром пришлось выпустить задержанного. Ну того типа, которого доктор Сперони ошибочно опознал при первой очной ставке.

— Значит, антиквар тут ни при чем? — заключил Траинито.

— Антиквар? — Лаццерелли криво усмехнулся, безуспешно пытаясь вложить в усмешку весь свой сарказм. — Вы хотели сказать — старьевщик, перекупщик! Он ошивался в тот вечер возле виллы потому, что и в самом деле должен был встретиться с человеком, готовым продать ему старинный ларь. Изрядная гнида, этот ваш продавец, он никак не хотел подтвердить алиби перекупщика по той простой причине, что украл ларь из дома, который ему поручили сторожить. И вот, чтобы его не обвинили в краже, этот подонок лгал, хотя перекупщика подозревали в убийстве. Впрочем, профессор Браццола сразу сказал, что грабитель был худее и с куда более тонкими, маленькими ногами.

— Тонкими ногами?! — изумился Траинито. — Ничего не скажешь, на редкость наблюдательный человек!

Лейтенант Лаццерелли покачал лохматой головой и объяснил:

— Бандит с пистолетом простоял у подоконника целых пять минут. Профессор успел разглядеть его всего, с головы до пят. Хотя ноги могли быть тонкими и маленькими в сравнении с ножищами перекупщика — у того ботинки сорок пятого размера.

Лаццерелли невольно перевел взгляд на свои ботинки сорок второго размера из искусственной тюленьей кожи и долго с тоской разглядывал их. Потом жалобно, слишком даже жалобно, вздохнул и простонал.

— И вот мы, бедняги, снова остались с пустыми руками, да вдобавок господа следователи нас подгоняют кнутом, восседая в креслах за письменными столами. Во всяком случае, в сегодняшнем «Гадзеттино» вы, друзья, прочтете о последних событиях во всех подробностях.

Брандолин выудил из сильно поредевшей пачки еще одну сигарету, сунул ее в рот, но так и не закурил. Громко, с сухим хрустом сжал пальцы худых рук и с вызовом заметил:

— Выходит, мы должны устроить облаву. А там, в Виченце, не забыли, что нас всего трое бедолаг? Притом двое по очереди должны неотступно следить за этой вонючкой Паломбеллой?

Лейтенант Лаццерелли встал и окинул беглым взглядом полупустую комнату, в которой старая, потрескавшаяся мебель резко контрастировала с пишущей машинкой новейшей модели, стоявшей на табурете у письменного стола. Затем перевел взгляд на обоих унтер-офицеров.

— Что ж, нас, бедолаг, в Виченце целых восемь, — признал он. — Да вот только всяких происшествий случается в десять раз больше. Увы, никого не могу вам прислать на помощь. Выполните же свой долг, чего наша дорогая страна и ждет от вас! — с пафосом заключил он.

Лаццерелли без тени улыбки повторил слово в слово все, что сказал его превосходительство новый министр внутренних дел в своей речи, полной лжепатриотической риторики и банальностей. Таким образом он хотел придать мужества силам охраны общественного порядка, «изрядно пострадавшим от многочисленных провокаций и покушений», как он сам признал.

С тех пор в полиции эту фразу в насмешку произносили всякий раз, когда посылали патрули совершить очередное чудо — отделению заменить в схватке целый взвод или же подставить себя под автоматные очереди и лишь затем открыть ответный огонь.

Анонимное письмо прибыло из Виченцы. Об этом говорил почтовый штемпель, проставленный там днем раньше. Адрес «Карабинерам в Фиа» был сложен из трех слов, взятых из газетной вырезки. Газета наверняка местная, ведь городок упоминается лишь в разделе провинциальной хроники. А вот текст составлен из вырезок нескольких газет.

«Энцо Калоне, торговец наркотиками, был убит по поручению Антонио Вичепополо из Неаполя наемным убийцей по имени Спаламуорто».

— Посмотрите-ка, посмотрите!

Траинито положил листок на письменный стол рядом с точно таким же листком, также предусмотрительно анонимным, адресованным Джузеппе Паломбелле.

Он с нетерпением ждал возвращения Брандолина, который вместе с рядовым Сартори отправился на поиски бесследно исчезнувшего Коллорини.

Траинито в третий раз перечитал печатные, весело прыгающие строчки и протянул руку к папке документов о Паломбелле, всегда лежавшую на столе, чтобы сразу внести необходимые добавления. «С 17 часов до 18 часов 30 минут — визит Чириако Фавеллы, торговца наркотиками из Неаполя. Прибыл сюда специально для этого?»

Он вполголоса повторил с вопросительной интонацией: «Специально для этого?» — и пододвинул папку и оба письма к рабочему месту Брандолина.

Для него лично было яснее ясного, что оба эти факта взаимосвязаны. Как бы над ним ни подтрунивал лейтенант Лаццерелли, прав он, Траинито. Может, насчет Коллорини они и не ошиблись. Но вот Фавелла, Вичепополо, Калоне вместе с достопочтенным Паломбеллой составляли единую компанию, то, что неаполитанцы называют кучкой вонючек. Точнее говоря — банду подонков.

— Входите. Не заперто, — сказал Барон, когда в дверь робко постучали.

Сказал вежливо, по стуку определив, что это вдова Мариза Косма с ужином на подносе.

И верно, она вошла, осторожно неся поднос, накрытый салфеткой, и поставила его на стол напротив дона Джузеппе, который сидел и читал газету. Молча, споро принялась накрывать на стол, застелив одну его половину белой салфеткой и расставив на ней тарелки. Своими черными глазами с густо накрашенными ресницами она разглядывала импозантного постояльца. И тихо вздыхала, жалея, что некрасива и уже немолода, — ведь этот сухопарый, хорошо одетый и нестарый еще мужчина ей нравился.

— Там вам письмо, синьор Паломбелла, — сказала она, протягивая конверт и ничуть не выказывая удивления, что адрес состоит из одних газетных вырезок. Сам Паломбелла тоже не очень удивился этому, будто наклеенный, сбегающий вниз лесенкой адрес на конверте — вещь вполне обычная.

— Большое спасибо, — сказал он. Не глядя положил письмо в карман и пододвинул стул к уже накрытому столу.

— Чем меня сегодня порадуете?

— Полентой и птичками.

Синьора Косма сняла салфетку и застыла в ожидании восторженной улыбки на лице постояльца.

Барона обдало облаком пара, пронизанным приятным запахом тушеного мяса. Он наклонился и стал рассматривать еду.

— Птицы? — без всякого энтузиазма переспросил он. Пригляделся получше. — Где же тут птицы?

— Птички улетели, — засмеялась вдова. — Остались только кусочки мяса. Очень вкусные.

— Да-да, я тоже предпочитаю мясо, — обрадовался дон Джузеппе. — Птицы пусть уж лучше поют себе на свободе.

— Ну, что за подлые люди, — бархатным голосом пропела вдова. — Говорят, будто вы злой, а вы так любите птичек.

Дон Джузеппе ел с аппетитом — тушеное мясо было душистым, да и полента не показалась ему такой уж несъедобной. А ведь в Неаполе убеждены, что кукуруза годится лишь для откорма свиней. Он отпил «бардолино» и нашел, что это сладкое вино имеет приятный вкус.

Как раз такое вино, вспомнил он, гордясь своей эрудицией, Вергилий восхвалял в своих «Георгиках», а император Август пил с великой охотой. Конечно, у «бардолино» нет того чудесного горьковатого привкуса, что у каприйского вина, но огорчаться — грех, известно давно: в каждом краю свое вино. Кстати, не здесь ли находятся долины, которые римляне называли Вальполицеллие?

Он подумал немного, как бы это получше перевести, и решил, что точнее всего будет «долины с множеством погребов».