Якопетти уселся за стол, не слушая секретаря, докладывавшего о том, кто звонил по телефону, кто приходил и что просили передать, и одновременно вывалившего перед ним гору уже зарегистрированных «входящих».

— Спасибо. Вы случайно не видели Балестрини?

— Н-нет. По-моему, сегодня у него судебное заседание.

Это даже лучше. Джиджи находился в крайней нерешительности: он раздумывал, то ли поговорить с Андреа начистоту, то ли сделать вид, будто ничего не знает. Во всяком случае, он выигрывал день. Но если все-таки он решит поговорить с Балестрини — что он ему скажет? Что старик бормотал о чем-то с бесконечными «возможно», «кто знает», «в случае, если», «вероятно»?..

— Привет!

Он удивленно поднял голову. С порога ему улыбалась Рената Балестрини, с ней была Джованнелла. Якопетти быстро поднялся, поймав на лету лист бумаги, который, вставая, он смахнул со стола.

— О, какие неожиданные гости! Привет, малышка! Ты сегодня ходишь по делам вместе с мамой?

— Привет.

— Ты ищешь Андреа?

— Да. Но он, наверно, еще на судебном заседании.

— Я знаю. Если хочешь его подождать, располагайся. Я только просмотрю несколько бумажек и освобожусь.

— Если мы тебе не помешаем…

Церемонность Ренаты заставляла и его держаться скованно, к тому же связывало присутствие девочки: хотя Джованнелла давно его знала, она никак не могла преодолеть смущения и вести себя с ним так же запросто, как с Витторио Де Леонибусом.

— Так, значит, Джованнелла, ты сейчас прямо из школы? — спросил Джиджи, сразу пытаясь найти нужный тон.

В ответ девочка лишь спокойно кивнула головкой. Внешне она не очень походила на Андреа, но по характеру они были очень похожи. Джованнелла была такой же флегматичной, как он.

Джиджи стал проглядывать лежащие перед ним бумаги, ощущая на себе взгляд Ренаты. Ненароком подняв на нее глаза, он почувствовал, что с ней творится что-то неладное.

— Как жизнь?

— Так себе.

— Мне показалось, не знаю… что ты какая-то бледная…

— Плохо спала.

Прежде чем вернуться к своим бумагам, он еще раз внимательно посмотрел на Ренату. Дамочка довольно неприметная, не то что его Вивиана. «Однако корма у нее что надо», — не раз отмечал Витторио Де Леонибус. Но и в ее фигуре Джиджи не видел ничего особенного: что, черт возьми, нашел в ней Андреа? Она внушала симпатию и скорее жалость, чем любовь, как некрасивый щенок, если только он, конечно, не делает в комнате на ковер. Но для Андреа, которому подошла бы — скромность в сторону! — такая женщина, как его Вивиана, жениться на этой закомплексованной маленькой провинциалочке поистине значило похоронить все свои честолюбивые помыслы, если, конечно, они у него когда-нибудь и были.

— Ну вот и все, — объявил Якопетти, откладывая шариковую ручку. — Теперь скажи, что ты собираешься делать.

— Не знаю… а который час?

— Двадцать минут второго.

— Так поздно! Ты проголодалась? — обратилась Рената к девочке.

Джованнелла рассеянно кивнула.

— Ты на машине? — спросил Якопетти, неожиданно вспомнив о своем автомобиле, оставленном у сторожа, у которого, быть может, даже нет водительских прав.

— Да. Тебя подвезти?

— Нет, у меня есть машина. По крайней мере надеюсь, что есть.

Он проводил ее на улицу. Болтая, они оглядывались по сторонам, надеясь перехватить Андреа, если заседание уже закончилось и он надумает ненадолго забежать к себе. Потом вместе дошли до улицы Голанетто, начинавшей уже пустеть.

— Зайдем выпить аперитив? — предложил Якопетти, но без особого воодушевления, что было, наверно, слишком заметно.

— Нет, Джиджи, спасибо. Я поеду прямо домой.

Он смотрел вслед Ренате, пока ее не заслонили автомобили, в голову ему все лезли дурацкие шуточки Де Леонибуса насчет ее фигуры.

Потом Якопетти неожиданно принял решение. А почему бы, в конце концов, и не согласиться? «Ну, мы с вами еще об этом поговорим», — проворчал прокурор, протягивая ему свою дрожащую руку и не скрывая разочарования. На что же это похоже? Теперь стали капризничать даже первые ученики? Он не то чтобы решительно отказался, но и не дал положительного ответа…

— Спасибо, адвокат, — поблагодарил сторож, даже не взглянув, сколько Джиджи дал ему на чай. Никаких сложных маневров уже не требовалось: машина была повернута к проезжей части, и по обе ее стороны оставалось еще достаточно места.

Как только старуха вышла, Де Дженнаро с облегчением вздохнул и улыбнулся. Не слишком-то много он успел за эти полчаса — его чересчур отвлекали забавные монологи этой женщины, она зачем-то листала старые подшивки газеты «Темпо» и бормотала себе под нос яростные проклятия, адресованные, наверно, кому-то, кто к прессе никакого отношения не имел. А главное, закуток, отведенный для подшивок, был такой тесный, что и вдвоем там можно было задохнуться.

Только он хотел хорошенько потянуться, прежде чем взяться за свои записи, которых у него уже набрался целый блокнот, как вошел какой-то тип с густыми бровями и, не удостоив его взглядом, решительно набросился на последние номера «Темпо». Капитан как завороженный несколько секунд не сводил с него глаз. Вот еще один чудак — везет ему на них сегодня, интересно бы понаблюдать за такими посетителями в ожидании вновь пришедших. Но блокнот, лежащий перед ним на старом, исчерканном столе, исписанный его размашистым, немного детским почерком, не позволял ни на минуту отвлечься.

Он заставил себя вернуться к одной записи: «… я повезу его превосходительство на свадьбу молодого Федерико. Он шафер…» — прозвучал словно как-то случайно на последней катушке новый голос, обращаясь к «Б». А «Б» в ответ пробормотал что-то банальное насчет Свадьбы — раздраженно, как человек, которому не отвертеться от приглашения. Значит, свадьба какая-то важная. Однако, поскольку катушки с магнитофонными лентами не датированы, установить, когда именно было дело, нелегко. Несколько вечеров подряд капитан ломал себе голову над каждой фразой, стараясь уловить малейший намек. Единственный, пожалуй, заслуживающий внимания исходил от «Б»: в разговоре все с тем же незнакомцем он сказал, что какое-то время (по-видимому, несколько дней) все должно оставаться без изменений. Во всяком случае, необходимо «… ждать, по крайней мере до вторника, пока не станет что-нибудь известно».

Нервным движением карандаша капитан, кусая губы, подчеркнул слово «вторник». Он думал об этом сегодня утром, когда брился. Временной период, тот промежуток, о котором говорилось, мог относиться к любому сезону. Люди, чьи голоса были записаны, наверно, не были служащими, их жизнь не подчинялась обычному рабочему графику с еженедельным выходным. Но в таком городе, как Рим, даже президент Республики должен считаться со свободными днями чиновников. Поэтому-то Де Дженнаро, когда у него мелькнула эта мысль, хотя он и старался не придавать ей большого значения, сразу бросился в редакцию «Темпо». Почему им надо ждать до вторника? Может, потому, что понедельник — пасхальный день? Капитан стал листать газеты в обратном порядке — с субботы, внимательно просматривая городскую хронику, но, несмотря на множество брачных объявлений — в одном из них сообщалось о свадьбе, на которой мог присутствовать весь высший свет, — ему нигде среди имен женихов не встретилось имя Федерико; во всяком случае, сообщение о таком событии, с участием стольких важных лиц, несомненно, попало бы в хронику, и ему уделили бы немало места.

Однако ничего похожего не было, и, просмотрев «Темпо» до середины марта, он, раздосадованный, решил прекратить поиски. В этот момент сосед с густыми бровями закрыл газету, которую изучал, взял шляпу и, еле заметно поклонившись, направился к выходу.

Значит, имелся в виду не пасхальный понедельник, а как показывал его карманный календарик, в нынешнем году не было других праздников, которые захватывали бы этот день недели. Оставалось лишь перелистать всю подшивку за прошлый год — с января по декабрь — и надеяться, что магнитофонная запись была сделана год назад. Капитан немножко подумал, и такое предположение даже приободрило его: ведь пасхальный понедельник — всегда праздничный день, а никто на магнитофонной ленте ясно не сказал, что речь идет именно об этом годе.