— Бедный Гуидо, — еле слышно повторила она уже вслух и инстинктивно сжала кулаки. Она не чувствовала ничего, кроме ненависти, смертельной ненависти. Ни горя, ни жалости к убитому — ничего! Ее не пугали ни неприятные хлопоты, ни надоевшие допросы. В душе у нее была только ненависть к тем, кто убил ее несчастного, невезучего мальчика. Кому-то он казался хитрым? Ловчилой? Бездельником? Никто не знал, что он просто был еще совсем мальчишкой. «Послушай, Роза, на этот раз я устроюсь. Вот увидишь». Она никогда у него не спрашивала, как, где, зачем и почему. Даже в детстве она не задавала ему никаких вопросов. Ему нравилось строить из себя этакого парня себе на уме, ни с кем не откровенничать, а уж меньше всего, конечно, с девчонкой. А кроме того, разве не он был старшим? Он мог позволить себе так к ней относиться. «Правильно делаешь, что не задаешь вопросов», — однажды похвалил он ее, когда они пошли вместе в кино. В скупой похвале содержалось важное указание, и она запомнила его на всю жизнь.
Эта идиотка с идиотской чашкой в руках уставилась на нее — служанка вся дрожала от желания продемонстрировать свое сочувствие.
— Что? Уже готово? — злобно пробурчала хозяйка. Все они проворны, только когда не надо работать. А так жди три года, пока подойдет к телефону.
— Поставь там, да поживее!
Розанна Паскуалетти подождала, пока обиженная женщина вышла, оставив за собой открытую дверь. Если хочет, может хоть совсем уйти. Эта свинья Россетти, немного для приличия выждав, принялся теперь лапать и ее. Пусть убирается.
Она отпила немного настойки. Гуидо и на этот раз не сказал ей, что его жизнь в опасности. Она никогда еще не видела брата столь возбужденным. Он дал ей ключ с таким видом, словно доверял драгоценность. «Почему ты не хочешь держать его у себя?» — только и спросила она. Сестра не отказывалась взять ключ и задала вопрос просто из любопытства, а он, такой счастливый, улыбаясь, повторял: «Послушай, Роза, ну вот теперь…»
Автобус был переполнен, но какой-то подросток поспешил уступить ей место, то ли пораженный ее полнотой, то ли испуганный мрачным выражением лица. Она плюхнулась на сиденье, слишком маленькое для пышного тела, и уставилась в окно, продолжая усиленно размышлять. Неужели у Гуидо были неприятности из-за того дела с Россетти? Она вспомнила, что, увидев, как он вытаскивает из кармана столько денег, всерьез встревожилась, и даже Россетти не мог поверить ее рассказам. Но она, как и прежде, не стала расспрашивать брата. Больше они к этому никогда не возвращались. «Ведь с тех пор прошло столько лет. Какое это может иметь отношение к его смерти?» — подумала она и инстинктивно проверила, тут ли ключ: из боязни, что у нее вырвут сумку, она держала его в кармашке блузки.
— Извините, — пробормотала худенькая девушка, указывая на соседнее свободное место, которое толстуха Россетти наполовину заняла. Розанна раздраженно придвинулась к окну. — Благодарю вас.
Нет, эта история с деньгами не имеет никакого отношения к ключу, который ей доверил Гуидо. Ключ — личное дело брата, бог его знает какое. А те деньги были, ну, как его, СИДа. Подумать только, что Гуидо зараз получил двадцать пять миллионов и решил поделиться ими с этой свиньей Россетти, который только и умеет, что резать колбасу.
У нее никогда не было своего сейфа в банке, и она не имела представления о том, что надо сказать служащему в окошечке. По счастью, тот хорошо знал Гуидо и слышал о его смерти. Десять раз повторив, что нарушает правила и не должен этого делать, он несколько минут вертел в руках ее документы, потом велел расписаться в двух местах и наконец указал на стеклянную дверь. Необычная обстановка немного отвлекла ее от печальных мыслей, даже взволновала, но и тогда, когда она уже поворачивала ключ в замке, она не испытывала никакого любопытства к тому, что лежит в сейфе. И в самом деле она не увидела там ничего интересного. Она с опаской вынула пакет, не веря, что в этом бумажном свертке может таиться причина смерти Гуидо.
На пакете не оказалось никакой надписи. Квадратный и довольно легкий, он был не завязан веревкой, а стянут клейкой лентой. Ей захотелось тотчас посмотреть его содержимое. Она переждала, пока пройдет служащий с большими рыжими усами и пачкой конвертов в руках. Мирная тишина, нарушаемая лишь жужжанием кондиционера, действовала успокаивающе. Стараясь не шуршать и не спуская глаз со стеклянной двери, она развернула сверток.
— Что же это такое? — пробормотала Розанна Россетти, беря в руки одну из этих круглых штуковин, лежащих внутри. Всего их было четыре. Вертя так и этак содержимое пакета, она поняла, что это похоже на коробочки: странные плоские коробочки с отверстиями посередине. Они что-то напоминали, она вспомнила что, когда ей наконец удалось открыть одну из них, — магнитофонные ленты! Кассеты у нее невольно ассоциировались с музыкой. У Россетти «мерседес» тоже был набит магнитофонными кассетами. Но какое отношение к этому мог иметь Гуидо?
Сбоку на каждой кассете был наклеен белый прозрачный квадратик, и на одном из них карандашом сделана отметка: буква «Г».
Да… Она нерешительно взвесила одну из кассет на ладони. Надо бы их прослушать, но как? И где? Она не могла представить себе, какой магнитофон подходит для этих странных лент. Дома магнитофона у них нет, значит, надо отправиться в магазин, показать кассеты. А ей там ничего не скажут? Она смутно догадывалась, что это какие-то специальные, особенные ленты. Может, что-то военное? А вдруг ей начнут задавать вопросы и она растеряется, что тогда будет?
Она вновь подумала об этом медоточивом сыщике. Может, он и намекал на ленты? Она не могла заставить себя почувствовать к нему хоть малейшее доверие. И ведь если она отдаст ему эти штуки, то уж больше ничего не узнает. А она хочет знать, почему убили ее Гуидо и кто его убил. Прежде всего — кто его убил.
— Вам нехорошо, синьора?
Она резко обернулась и увидела почти рядом с собой рыжеусого. Она постаралась поскорее спрятать кассеты, но тот не проявил к ним никакого интереса. Немного успокоившись, она покачала головой.
— Я увидел — вы так побледнели, и подумал…
Она почувствовала, что он смотрит ей вслед, но ей теперь уже было наплевать. Решительным шагом она пересекла огромный вестибюль банка, не замечая высокого лысоватого мужчину, который при ее появлении сразу отвернулся и притворился, будто с большим интересом читает объявление министерства государственного казначейства. После тишины банка ее оглушил обычный шум улицы: растерявшись, она сначала двинулась в противоположную сторону от остановки автобуса, судорожно прижимая к груди свой пакет. Палящие лучи солнца немилосердно жгли лицо и шею, заставив ее вспомнить о ледяном холоде в большой комнате с мраморным столом посередине, куда ее пригласили опознать труп Гуидо. Такое яркое, жаркое солнце словно оскорбляло память о брате.
Балестрини внимательно посмотрел на человека, сидящего по другую сторону письменного стола. Этот тип не понравился ему сразу, как только он вошел и уселся. Глаза у него были водянистые, рот, казалось, постоянно растянут в улыбке, хотя он и не думал улыбаться. Балестрини еле выносил его и испытал истинное облегчение, когда смог дать выход своей неприязни, воспользовавшись вполне оправданным предлогом.
— Я хотел бы уточнить следующее, комиссар. Пролить свет на факты подобного рода — задача судебных властей, и она может быть решена лишь при сотрудничестве всех сил полиции и карабинеров. Без этого, разумеется, вряд ли чего-нибудь можно достигнуть.
Это было только вступление. Удовлетворенный им, он провел пальцем по лезвию ножа для бумаги, хотя и знал, что оно тупое. Собеседник кивнул, словно соглашаясь с ним.
— В таком случае я не понимаю вашей позиции. Вчера все утро я допрашивал Баллони в «Реджина Чёли»[32]. Карабинеры из следственного отдела идут по следам, на которые они напали, арестовав этого парня. У нас пока не так много данных, и любые новые сведения были бы весьма полезны. Вы же хотите, чтобы я держал полицейское управление в курсе дела, будто это я должен на вас работать, а не вы на меня. Если в управлении имеется досье на Джакомо Баллони или же там просто располагают какими-нибудь сведениями о нем, ваш прямой долг нас информировать, отнюдь не требуя при этом от нас отчета о ходе расследования.
32
Римская тюрьма (букв. — «царица небесная»).