Вивиана ни в коем случае не хотела отнимать что-нибудь у своего мужа. У Джиджи был свой взгляд на себя, на нее, на них двоих, вовсе не совпадающий с ее собственным. Он был бы глубоко несчастен, если бы узнал о ее легкомысленных похождениях, и не смог бы никогда оправиться, даже при всем своем желании понять ее и во всем оправдать. Несправедливо заставлять страдать этого человека единственно из-за мазохистского стремления к искренности любой ценой. Как бы он ни был в нее влюблен и почти начисто лишен предрассудков, Джиджи не захотел бы смириться с этими ничего для нее не значившими приключениями.

— Три, четыре, пять, семь, восемь, десять, двенадцать, тринадцать. Умножить на два — двадцать шесть плюс двадцать очков за сложность. Всего сорок шесть. Правильно? — торжествующе подсчитала Мариолина. В ответ не раздалось ни слова.

Быть может, проще было бы ей вообще не изменять Джиджи, и он был бы счастлив. Но равновесие в их супружеской жизни таким образом не было бы достигнуто. Сдерживать себя всякий раз, когда она чувствовала, что кому-то нравится, вызывает интерес у кого-то, кто нравится ей, поначалу только лишь немного мешало. Потом породило неприятное ощущение, стало нервировать. Прежде всего это было неестественно и, во всяком случае, глупо. Как бы то ни было, но один из четы Якопетти мог бы быть несчастлив. Однако это проблема казалась неразрешимой лишь на первый взгляд.

— Главное, не признаваться мужу — надо молчать. Джиджи — человек спокойный, думает, что я его люблю, он меня удовлетворяет, и он прав. Я тоже… так сказать, спокойна. Не знаю, что значат стрессы, припадки раздражения, нервные кризисы. Понимаешь? Одному необходимо пить много кофе, чтобы хватило сил на день, а другого тошнит при одном его запахе. Так где же выход: чтобы оба пили кофе литрами или чтобы ни один не брал его в рот? По-моему, каждый должен вести себя так, как хочет и может.

— Значит, у тебя был и еще кто-то… и другие мужчины, кроме того парня, с которым ты сошлась прошлым летом? — робко спросила Рената, на этот раз совсем еле слышно. Если бы Вивиана не смотрела на ее губы, то вряд ли поняла бы вопрос. Вивиана улыбнулась.

— Это мне напоминает старый анекдот о муже, установившем слежку за женой. Частный детектив докладывает: жена его клиента с чужим мужчиной уединились в загородном домике. Подсматривая в окно, сыщик увидел, что они разделись и улеглись в постель. «Что же было потом?» — с тревогой спрашивает муж. «Потом они погасили свет, и я ничего не мог увидеть». — «Ах, опять эта проклятая неизвестность!» — восклицает муж… Конечно, анекдот довольно глупый, но ты мне напоминаешь этого мужа. Ну, разумеется, Рената, у меня были и другие мужчины, иначе к чему бы мне все это тебе говорить? Но только не пугайся! Не больше трех-четырех, считая Раймондо из Чирчео, который тебя так волнует.

— Да нет, я только хотела сказать…

— Знаю, знаю, я ведь шучу… — засмеялась, перебивая ее, Вивиана и тоже умолкла на полуслове, прислушиваясь к шутливой перепалке, разгоревшейся между Андреа и Мариолиной. Витторио же и Джиджи, казалось, с головой были поглощены игрой: один уставился в расчерченное поле, другой изучал свои буквы.

— Андреа, тебе помочь?

— Да, дай Мариолине снотворное.

— Зачем?

— Нет, вы только послушайте: «вдувание». Да разве есть такое слово?

— Конечно, это значит «дуть вовнутрь», — немедленно ответила Мариолина.

— Допустим, но если в этой игре, придуманной для отдыха и развлечения, мы будем стараться надуть друг дружку…

— Так что ты говорила? — спросила Вивиана, продолжая разговор, и прочла в устремленном на нее взгляде Ренаты немое обожание. Так преданная маленькая собачонка смотрит на хозяина, который ее не бьет. А если когда и ударит, то тоже ничего, лишь бы не гнал от себя.

— В чем дело, Рената?

— Слушай, а почему бы тебе завтра не забежать ко мне? Завтра после обеда, хорошо?

— Завтра у меня много дел, которые я давно откладывала. Уже дней десять ко мне не ходит прислуга… — сказала Вивиана. И сразу же, смеясь, добавила: — Только не думай, что я тебе вру. Если бы у меня было свидание, я бы так и сказала. Увы, ничего похожего! Мне действительно нужно прибраться, навести порядок в шкафу…

— Тогда приду я. Не помешаю?

— Нет, ни капельки. Даже очень хорошо: ты мне составишь компанию. Но в чем дело, у тебя какие-то неприятности?

— Да, — ответила Рената. В это время за столом, как всегда при подсчете очков, поднялся шум. Рената молча смотрела подруге в глаза, и Вивиана улыбнулась, ободряюще похлопав ее по руке.

— Значит, до завтра.

— Я выиграла, — объявила Мариолина, беря свой стакан с виски, лед в нем уже давно растаял. Через секунду проем балконной двери заполнила высокая, массивная фигура Витторио Де Леонибуса.

— Девушки, я вам не помешал?

«Напоминаем органам судебной полиции о необходимости сообщать в своих докладах судебным властям о каждом случае…»

Эта фраза, вызвавшая у полковника Виньи яростный взрыв раздражения, была подчеркнута красным, но ее не так-то легко было заметить среди сотен строк, заголовков, фотографий. Полковник прочел ее вслух и с пренебрежением швырнул газету на письменный стол. «Ох уж эти мне политиканы! Ты слыхал, Де Дженнаро? Подробные докладные! Ничего не пропускать: значит, день занимайся делом, а на следующий — сиди за столом и строчи отчеты! Представляешь, какое замечание сделал мне в прошлый раз этот гусь Якопетти, читая рапорт старшины Дзамбитты? Надо, мол, писать не „нужно было пойти“, а „следовало направиться“. Я даже, знаешь ли, не стал спрашивать, почему он так считает».

Де Дженнаро про себя улыбнулся, осторожно выжимая сцепление. Десять минут, чтобы продвинуться на сто метров! Добрая половина проезжей части улицы Сан-Грегорио была перегорожена из-за каких-то работ, и встречные потоки транспорта двигались по узкому коридору. Образовалась чудовищная пробка, машины еле ползли, чуть не задевая друг друга, и каждая стремилась проскочить раньше другой. Те, кого оттирали, от злости истошно гудели.

«Итак, значит, что ты ел на завтрак? Сколько выкурил сигарет? Вниз спускался пешком или на лифте? Нет, мне-то знать это совершенно ни к чему, но, как только у тебя выдастся свободный часок, сразу же сядь за работу, вооружись бумагой, ручкой и составь подробную докладную судебным властям. И смотри, строго соблюдай форму. Пиши так: „Мне необходимо было направиться в сортир, но вследствие того, что я должен был составить множество докладных для судебных властей, пришлось отказаться от этого намерения“. „Не пойти“, а именно „направиться“, ясно?» — прорычал тогда Винья, заканчивая свою тираду. А через пять минут он мог совершенно спокойно позировать рядом с судебным следователем перед фоторепортером из «Темпо» или восхвалять на пресс-конференции какого-нибудь прокурора за смелость и распространяться о работе своего следственного отдела, который, мол, всегда действует в самом тесном контакте с судебными органами. И что в этом человеке было самое удивительное — в обоих случаях он был вполне искренен.

Де Дженнаро не без злости усмехнулся, вспоминая короткий разговор о деле Паскуалетти, последовавший за этой вспышкой полковника. Несколько советов общего порядка, повторенное два-три раза распоряжение соблюдать строжайшую секретность, категоричное требование побыстрее закончить дело. Винья даже не поинтересовался, что думает сам Де Дженнаро, не высказал своего мнения, если, конечно, оно у полковника вообще имелось. Впрочем, все было так, как и должно быть. Еще в чине младшего лейтенанта Де Дженнаро очень скоро понял, что к чему. Особых способностей тут не требовалось. Все этому быстро выучивались: между ним, когда он впервые рискнул проявить инициативу, и первым его начальником, приказ которого он выполнял, не возникло никакого контакта, не пробежало ни искры. Правда, на Де Дженнаро не кричали, и ему не приходилось, как это случалось с другими, выслушивать о себе нелестные отзывы. Отношения с начальством оказались простым делом — знай подчиняйся и не высовывайся. Однако вечером, в постели, вспоминая разговор с начальником, он испытал чувства разочарования и обиды, не подобающие молодому офицеру.