Так я думал примерно года два. Затем всё же понял, что здесь что-то не то. Леонардо становился всё умнее и умнее, а я, как ни старался, так и не мог, не только приблизиться к его уровню, но, похоже, начал даже отставать. Это настолько огорчило меня, что я решил положить этому предел. Я сам решил стать великим Леонардо да Винчи. А самого его сжить со света. Вначале я не хотел ничего очень уж плохого. Думал просто свести его с ума при помощи заморской отравы. И самому, как его любимому ученику, занять освободившееся место учителя. Но поломав голову не один день над данной проблемой, я пришёл к выводу, что это не даст мне полного душевного успокоения. Ведь я не смогу, что бы там не делал, затмить славу своего учителя. Видать для Господа нашего ни что не имеет должного значения, даже нетрадиционная ориентация! Уж, коли он к кому благоволит, то это уже, как говорится, навсегда, то есть до гроба. Вот именно, до гроба! Так что, если не станет Леонардо, то… . Впрочем, тогда вырастет какой-нибудь иной гений. Ибо Всевышнему нужны свои гении, чтобы двигать человечество в нужном ему направлении. Иначе, Сатана слишком уж глубоко запустит в наш мир свои когти. Но пока данный гений объявится, пройдёт какое-то время. Но если я, убив Леонардо, стану на его место в его образе, возможно Господь и не отринет меня и по достоинству оценит моё честолюбие, хотя вряд ли. Он, ведь, справедливый, и скорее всего, не только не похвалит, а наверняка, накажет. Впрочем, плевать, будь что будет! Хоть миг, да побуду в шкуре этого зазнайки. И так, как я привык держать слово, то, как сказал, так и сделал. Задушив расслабившегося Леонардо шёлковым шнурком, по обычаю жителей Османской империи, я растворил тело учёного в азотной кислоте, после чего вылил образовавшуюся слизь в нужник. А сам занял его место.

Всё прошло гладко. Никто подмены так и не заметил. На вопросы же других сотрудников, куда пропал, мол, Давид Славянин, то есть я? (Я забыл сказать, что я родом из Черногории), я неизменно отвечал, что отослал его, как самого умного, учиться к пану Копернику. А спустя примерно год и вовсе нагло соврал, что он там умер от холеры. Для пущей убедительности я подготовил подложное письмо, которым и тряс перед носами не в меру любопытных. Ясное дело, оспорить данное моё утверждение никто и не пытался. И я в скорости обнаглел настолько, что и впрямь почувствовал себя настоящим Леонардо, словно бы это не он, а я превратился в ту зловонную слизь.

И вот теперь, когда мне, как впрочем и самому да Винчи, если бы он был жив исполнилось 66 лет, я, наконец-таки, поумнел настолько, что могу смело заявить о том, что тоже не зря прожил свою жизнь. Пусть я сам, в сущности своей, так и не добился того, чего достиг с божьей помощью Леонардо да Винчи. Зато я сумел, хотя бы на время, достойно подменить его на учёном поприще.

Один только «Атлантический кодекс», писанный мной в течение более чем двадцати пяти лет, и тот, хоть чего-то да стоит!

Впрочем, большего мне вряд ли уже удастся добиться.

Ибо от этого носатого мальчонки Франциска, я заразился, похоже, смертельным недугом, то ли чумой, то ли чёрной оспой! И стало быть, дни мои сочтены. Впрочем, я ни о чём не жалею. Как говорится - "кесарю - кесарево, а иуде - иудово ". Только одно всё-таки угнетает меня, то, что в историю науки я войду не под своим именем. Хотя, если бы я мог вернуть всё обратно, то не уверен, что поступил бы иначе. Ибо одно дело, быть самим маэстро, и совсем иное, его подмастерьем, пусть даже и не уступающим ему по таланту.

22.07. 2014 года.

И зарезал он его, аки ягнёнка кроткого.

Соломон был профессиональным литератором. Но он не был графоманом и писал только ради хлеба насущного. В начале карьеры он подвязался вроде как в стихоплёты, но затем перешёл на прозу, так как понимал, что это дело более нужное. Народ, хоть и ценит поэзию, но всё же больше жаждет прозы. Оно и понятно. Она хоть смыслом не обижена. А что стихи? Так, набор каких-то ничего не значащих, а порой и вовсе бессмысленных фраз. Типа - я Вас люблю. Ну, что за чепуха! Разве возможно хоть кого-то полюбить в наши дни. Сейчас, когда люди совокупляются лишь ради одного секса, да ещё и с презервативом, чтобы не заразиться какой-либо доселе неизвестной хворью. Да и вообще, разве можно думать о чём-то возвышенном на бытовом уровне. Впрочем, иногда стоит и помечтать. Но мечты - это и есть мечты. И им почти никогда не дано стать реальностью.

Так вот, став прозаиком, Соломон достиг немалых высот на этом нелёгком поприще, получив пару Антибукеров и одного Шнобеля.

А судя потому, сколько времени уделяли его трудам редакторы, он и вовсе был в первых рядах нашей словесности. Вот и сейчас он направлялся к главному редактору журнала «Дети мысли», чтобы представить на его строгий суд своё очередное творение.

Новеллу под названием «Оболтусу - оболтусово, а кесарю - кесарево!»

- Да!- сказал перед этим, для приличия немного помолчав редактор, он же, как надо полагать и есть главное дитя «Мысли» - Сильно! Но однако, есть одна закавыка.

- Какая ещё, Вакула Кацапович? - явно полыхая негодованием, грустно спросил Соломон.

- Так это. Вот Вы обрисовали в сюжете такую линию, спору нет, очень живо и красочно о том, что как ни трудись, всё равно выше головы не прыгнешь! Если это применимо для обычного человека, согласен, но то, что и кесарю не сделать подобное, категорически против.

- Почему же?

- Ну, вы даёте. Кесарь, он и есть кесарь! Ему незачем прыгать выше головы.

- А если, вдруг, захочет?

- Да, ну вас! Переделайте лучше побыстрее эти огрехи, и сразу в печать! И так уже читатель вас заждался.

- Так уж сразу и в печать?

- Даю слово, Соломон Соломонович.

- Ладно, идёт, но, если что, пеняйте уже сами на себя. Ибо, я тогда просто «умою руки»!

- Хорошо, хорошо. А теперь, до встречи!

Ровно через три дня. Ибо, именно столько понадобилось нашему герою, чтобы перелопатить своё произведение.

А вы как полагали, раз два и готово? Нет, так работают только те, кто себя не уважает, а стало быть, заодно и своего читателя.

Наш же Соломон был, явно, не из таких. Он, как некогда сам Алексей Николаевич Толстой, даже забелял не более пяти страниц в день. Вот поэтому и потребовалось ему на 16 печатных страниц никак не меньше 72 часов.

И вот он снова у редактора! Опять традиционная мини пауза после прочитки. И затем уже очередное глубокомысленное изречение.

- Прекрасно сработано! Вы учли абсолютно все мои пожелания.

- Я рад, что, наконец-то, угодил!

- Но я тут подумал ещё дома, на досуге, и пришёл к выводу, что первый вариант был, пожалуй, получше.

- Как это? Вы же сами сказали, вашу мать, что…

- Подождите, не горячитесь так! Я просто тогда не понял, что вы под термином кесарю - кесарево подразумевали кесарево сечение!

- Блин! Да я и сам об этом как-то не подумал. И как же теперь быть?

- Сделаем вот как. Напечатаем первый вариант. А этот, новый, измените немного и принесите опять, но уже под другим названием.

- И что??

- Тоже напечатаем! Никто ничего уверяю вас не заподозрит. А уж читатель тем более.

- Хорошо, договорились, - сказал сквозь зубы Соломон и, скрипнув зубами от негодования, стремглав ринулся прочь от этого гнусного места. Места, где так неволят творческую душу.

Придя домой, он, даже не перекусив, сразу сел за письменный стол и написал на бумаге такую фразу: «И зарезал он его, аки ягнёнка кроткого!». После чего пошёл в ванную, вроде как побриться. Но обратно к столу уже не вернулся.

С тех пор его никто больше так и не видел. Одни поговаривали, что подался в бега, осознав всю ничтожность жизни современного литератора, другие напротив, утверждали, что сойдя с ума от жира, покончил жизнь самоубийством, а после сам же и растворил себя в ванной, предварительно наполненной для этого соляной кислотой.