Висела над крышей дома

Рождественская луна,

Усадьба была нам знакома,

И снежная роща темна.

Торжественно скрипка запела

И смолкла в безлюдье ночном:

Смотрели мы оторопело,

Как в зеркале за окном

Хозяйка танцует, не зная,

Что комнату видим мы,

Мелькает рубашка ночная,

Как призрак в объятьях тьмы…

Давно прогнала она мужа,

Но только что стала вдовой,

Трещала декабрьская стужа,

Мы молча вернулись домой.

Мы повстречались за углом

С соперником моим.

С тех пор как я покинул дом,

Не виделись мы с ним.

И вновь я вспомнил обо всем,

Что больно нам двоим.

Я увидал ее тотчас

Ту, что любил и он,

Чей прах, наверно, и сейчас

Лежит непогребен.

Она опять воскресла в нас,

Как призрак тех времен!

Гляжу — в его застывшем взгляде,

В расширенных зрачках

Вновь память вспыхнула об аде,

О крови, о слезах…

Но тут и он, к моей досаде,

Мой заприметил страх.

Однако, дав уйти испугу,

Мы разошлись бесстрастно,

Ни слова не сказав друг другу

О драме той ужасной.

Но не уйти нам от недуга,

Что жжет нас ежечасно.

Он хочет жить темно и тихо,

Ему противны свет, шумиха,

Молва, визиты в знатный дом

И лесть, и клятвы за столом.

Он не нуждается в участье

Богатства, красоты и власти

И в чувствах тех, кто в дальний путь

Спешит, чтоб на него взглянуть.

Когда же весть до вас дойдет,

Что он окончил круг забот,

В час сумеречный, час унылый

Скажите над его могилой:

«Тебя любили две души».

И день в кладбищенской тиши

При свете звезд умрет спокойно.

Так будет честно и достойно.

Я — то, что не умрет,

Нить сходства и родства,

Я — тот подземный крот,

Что слышен вам едва;

Но смертное — прейдет,

А я всегда жива.

Я — очертанье лба,

Жест, голос или взгляд,

Я шире, чем судьба;

Пускай лета летят

Ни время, ни гроба

Меня не поглотят.

Указательный столб там стоял на пригорке крутом

Неказист, невысок,

Где мы с ней задержались немного, осилив подъем,

На распутье вечерних дорог.

Прислонившись к столбу, она локти назад отвела,

Чтоб поглубже вздохнуть,

И на стрелки столба оперла их — и так замерла,

Уронив подбородок на грудь.

Силуэт ее белый казался с распятием схож

В сизых сумерках дня.

«О, не надо!» — вскричал я, почуя, как странная дрожь

До костей пробирает меня.

Через силу очнулась, как будто от страшного сна,

Огляделась кругом:

«Что за блажь на меня накатила, — сказала она.

Ну, довольно, пойдем!»

И пошли мы безмолвно в закатной густеющей тьме

Все вперед и вперед,

И, оглядываясь, различали тот столб на холме

Среди мрачных пустынных болот.

Но в ее учащенном дыханье таился испуг,

Искушавший судьбу:

«Я увидела тень на земле, и почудилось вдруг,

Что меня пригвоздили к столбу».

«Чепуха! — я воскликнул. — К чему озираться назад?

Не про нас — эта честь».

«Может быть, — она молвила, — телом никто не распят,

Но душою распятые — есть».

И опять побрели мы сквозь сумерки и времена,

Прозревая за тьмой

Муку крестную, что на себя примеряла она

Так давно. — Боже мой!

I

Посещая храм

По воскресным дням,

Там, на месте своем,

Повторяя псалом

Или тихо хвалу

Бормоча в углу,

В пору летних засух,

Когда мается дух,

В должный день и час

Слушая рассказ

Про годину мытарств

Из Книги Царств,

Как библейский пророк

От скорбей и тревог

В пустыню бежал

И смерти там ждал,

Но Господь перед ним

Явился незрим,

Буря вдруг пронеслась,

Земля сотряслась,

И повеял чуть слышный

Голос воли всевышней,

Мог ли я ожидать,

Ловя благодать

В блеске милых очей

И церковных лучей,

Что придет такой час,

Когда тот же рассказ

О гонимом провидце

В сердце мне постучится

И ознобом, как лед,

По спине проберет?

II

Когда выпало мне

Немного поздней,

Жарким летним днем

Перед алтарем

То же место читать

И его толковать

Для других прихожан

Простых хуторян,

Вряд ли готовых

Вникать в каждый стих,

Забыв о коровах

И овцах своих,

Но готовых всегда

Вздремнуть под шумок,

Я не ведал тогда

И ведать не мог,

Исполняя урок,

Какая нас ждет

Великая Сушь,

Когда время пройдет

И выпьют года

Нектар наших душ.

III

Но как ныне истек

Ликования срок,

Светом залитый храм

Обезлюдел — и там,

Где сиял ее взор

Из лучистых орбит,

Лишь плита до сих пор

Ее имя хранит,

И в пустыне своей,

Вдалеке от людей,

Жду я, втайне стеня,

Угасания дня

(Хоть я мог бы восстать

И громко воззвать

На скрещенье дорог,

Как древний пророк),

Снова бурю и гром

Слышу в сердце своем,

И дыханье огня

Настигает меня,

И из всех голосов,

Сердцу внятных поднесь,

Всех слышней тихий зов:

«Что ты делаешь здесь?»