«На это женщина не пойдет! — прервал он бесцеремонно,

Что хочешь в награду ей посули, хоть копи царя Соломона!

На то, чтобы выглядеть старше, чем есть, согласья не даст ни одна!»

«Вот здесь, — улыбнулся я про себя, — ошибся ты, старина!»

Такое случилось со мною самим — редчайший, конечно, случай!

Но и она редчайшей была — самой верной и самой лучшей.

Любви сумасшедшей, страстной любви простерлась над нами власть:

Придумать то, что придумали мы, велит только сильная страсть.

Никто в целом свете не знает о том, но в памяти ярко и живо

Былое, что многие годы спустя становится тускло и лживо:

Как утлые барки в безвыходной тьме, метались наши умы,

И нежность ее пересилила стыд — в тот вечер решились мы.

«У нас не осталось другого пути!» — я уговаривать начал

И вдруг убедился, что для нее весь мир ничего не значил!

Мы волосы красили под седину, чертили морщинки у глаз,

Самой верной и лучшей была она — неважно, какая сейчас.

Вот слышим: внизу подкатил экипаж, и вторит шагам мостовая.

«Один господин с пожилой женой», — привратник ответил, зевая.

Колеса вдали отгремели, и мы с облегченьем вздохнули тогда,

И смыли уродливый грим, и она опять была молода!

Лет пятьдесят пролетело с тех пор, с тех пор как, не рассуждая,

Изображала старуху жену невеста моя молодая…

Да только о прошлом, о случае этом напоминать ей смешно:

Она респектабельна и богата и о многом забыла давно.

Образумься ты, расплачься, сделай полшага навстречу,

Посмотри щемящим взором, затуманенным от слез,

Ты заметила бы сразу, что я больше не перечу,

Что грозу нам ненадолго этот бурный день принес.

Ты всегда считала слабость недостойною опорой,

Вопреки природе женской так бесчувственно горда!

И хотя в душе не меньше ты терзалась нашей ссорой,

Как страдаешь ты, как плачешь, не видал я никогда.

Слабым женщинам под силу то, что сильным неподвластно,

Этим даром обладают в целом мире лишь они,

Но от лучшего оружья отказалась ты бесстрастно

В ослепленные страданьем нескончаемые дни.

И когда тебя простить я не хотел порою смутной,

Почему такое войско не смогла ты бросить в бой?

Сердца каменного сухость подточил бы дождь минутный

И ни тени отчужденья не оставил нам с тобой.

Тень, я пришел к тебе после всех потерь…

Куда повлечет меня призрак, на что отважит?

Подняться? Низвергнуться? Я одинок теперь.

Песня волны мне одну безысходность кажет.

Куда ты меня повлечешь, куда?

Волосы русы твои, глаза твои серы…

Пылко румяна или бледна без меры,

Ты перед взглядом сердца стоишь всегда.

Снова я в тех краях, где мы были вместе.

Опять и опять на твой нападаю след.

Из прошлого ты принесла мне какие вести,

Из черного далека, в котором тебя уж нет?

Лето нас усладило, осень предначертала

Разлуку. Все ново лишь в первый раз.

Ты знаешь, так было у нас.

Я многое Времени отдал, что жизнью стало.

Теперь я знаю, куда ты меня ведешь.

В этой долине мы вскачь проносились рядом.

Как был хорош тот час и тот день хорош

И радуга пыльно светилась над водопадом.

Там, ниже, пещера, приют голосов глухих,

Словно зовущих из сорокалетней дали,

Когда от счастья щеки твои пылали.

И вот я за призраком блеклым ступаю, тих.

Птицы к нам прилетят из области заповедной

Перья почистить. Липы ветвями бьют.

Звезды закроют окна, заря улыбнется бледно

И снова твои черты от меня уйдут.

Слушай меня, я буду сильным и непреклонным.

Но приведи меня к этому месту вновь.

Я стану таким, как был, радостью упоенным,

Как в дни, когда все пути лежали в полях цветов.

I

О сапфиры и опалы — краски западных морей,

Помнят женщину на скалах в светлом облаке кудрей.

Эту женщину любил я, и она была моей.

II

И внизу кричали чайки, и с обрыва чуть видна,

Далека, как будто небо, вечный спор вела волна,

И смеялись мы, как дети, и вокруг была весна.

III

И слетал прозрачный ливень рябью радужной играть,

И бесцветной становилась атлантическая гладь,

И опять спешило солнце море пурпуром убрать.

IV

И поднесь стоит над морем Бини гордая гряда.

Скоро март — ужели с милой не вернемся мы сюда

И слова любви друг другу вновь не скажем, как тогда?

V

Пусть по-прежнему над бездной дикий высится утес!

Та, которую на скалы легконогий пони вез,

Где — бог весть! — и уж о Бини не прольет и капли слез.