— Я знаю, — ответил он.

— Мне нужно, чтобы ты действительно знал это, а не просто говорил, что знаешь. Если бы ты хотел тусоваться с Джимом Бимом или с Джеком Дэниелсом [24] , я мог бы, наверное, найти способ жить с этим. Чёрт, ты мог бы пойти и проголосовать за республиканца, и я бы, наверное, простил тебя. Но наркотики… нет, я не пойду по этой дороге. Я не буду смотреть, как ты разрушаешь себя и людей, которых любишь. Мне нужно, чтобы ты убедился, что это дошло до твоей жирной, но очень симпатичной головы. Не то чтобы я когда-нибудь собирался тебя прощать. Просто, чтобы ты знал.

— Я знаю, Вилли. Мне жаль. Пожалуйста, скажи, что прощаешь меня.

— Не могу.

— Почему?

— Может, когда-нибудь, но не прямо сейчас. Я даю тебе шанс улететь прочь, жить своей жизнью, пихать себе в нос всё, что захочешь. Это твоя жизнь, и ты большой мальчик, а я не верю в попытки людей измениться. Я не хочу придираться к тебе и вставать на пути твоего хорошего времяпрепровождения…

— Это не так.

— Я не хочу быть этим человеком. Как сказала твоя мама, ты должен решить, чего хочешь. Если ты скажешь, нас с Ноем достаточно…

— Вас достаточно.

— Я хочу тебе верить, но прямо сейчас не верю. Так что я дам тебе немного времени. Может, месяц, может, два, может, год. В любом случае, моя голова переполнена всеми видами дерьма, и мне нужно разобраться с этим.

— Что за дерьмо?

— Я думаю отказаться от прав на Ноя.

— Ты шутишь!

— На самом деле нет.

— Пожалуйста, скажи, что не говоришь этого. Ты это говоришь?

— Я запутался, — признался я.

— Ты не можешь быть серьёзен.

— Я думал, что делаю что-то хорошее для себя и Ноя. Мы с тобой были обручены. Мы строили будущее, но я не могу строить будущее с кем-то, у кого его нет. Я думал, что нахожусь на правильном пути, а это было не так. Я должен был видеть, что у меня под носом, но не хотел этого видеть. Хотя было пару раз, когда ты был немного странным, или немного не в себе, и я спрашивал, что случилось, а ты отвечал, что устал на работе, или переживал о чём-то, или какое-то ещё оправдание. Если бы я обращал больше внимания…

— Значит, ответ — это отказаться от родительских прав на своего сына?

— Если я не могу дать ему такую жизнь, какую он заслуживает, что ж, может быть…

— Так ты говоришь это. Какого чёрта с тобой случилось?

— Ты не понимаешь.

— И не хочу понимать!

— Я просто не знаю, могу ли продолжать это делать.

— Что делать?

— Ждать, когда он умрёт.

— О чём ты?

— У меня такое чувство, будто время на исходе, а я только и делаю, что порчу всё. Он заслуживает большего. Он заслуживает быть счастливым. Он должен быть с настоящей семьёй.

— У него есть настоящая семья!

— Ты и я? Я тебя умоляю.

— Что на тебя нашло?

— Когда он родился, доктор сказал, что будет чудом, если он проживёт три месяца. Затем они сказали, что, наверное, он не проживёт год. Потом было два года. Затем пять лет. Затем было: “Ох, ладно, он, кажется, сейчас в порядке, но когда наступит половое созревание…” Что ж, половое созревание уже на пути, так что вернулась эта старая необходимость… ждать. Ждать и смотреть, что будет. Ждать и смотреть, выживет ли он. Или нет. Ждать чего-то, что я не мог остановить. После торнадо… Не знаю, но я не могу перестать думать об этом. Ты можешь заниматься своими делами, а Божья длань спустится с неба, и бум, вот ты держишься за свою задницу. Если бы мы не отвели мальчишек в убежище, я мог бы потерять его в тот день, Джек. И я тоже мог умереть. А дед умер. Вот так просто. Просто… ни с того ни с сего мой дедуля погиб.

— Мы все могли умереть, Вилли.

— Теперь я должен сидеть и ждать, когда это произойдёт снова, с Ноем. Я знаю, это приближается…

— Ной может пережить нас всех. Ты не знаешь, что произойдёт, и ничего хорошего не будет от того, что ты сидишь и думаешь об этом.

— Но я не могу перестать об этом думать.

— Тебе нужна помощь, Вилли.

— Мне не нужна помощь!

— Тебе нужно с кем-нибудь поговорить. У тебя ПТСР [25]  или что-то ещё. Ты напуган. И это нормально. Это совершенно понятно. Иногда это занимает некоторое…

— Ты просто не понимаешь.

— Может быть, понимаю. Торнадо, твой дедушка, ДСО, я и всё моё дерьмо… Я понимаю, Вилли. Но позволь мне кое-что тебе сказать. Если ты думаешь, что страдаешь, то твой маленький мальчик страдает намного больше. Он чуть не потерял своего папочку. Для него ты весь мир, Вилли. Не думаю, что он смог бы выжить без тебя. Без меня он проживёт. Без своего прадеда проживёт. Но если ты уйдёшь от него… пожалуйста, Боже, скажи мне, что ты не говорил ему, что думаешь об этом.

Я покачал головой.

— Я знаю, что ты на меня злишься, Вилли, и то, что я говорю, не стоит и куска дерьма, но позволь мне кое-что тебе сказать. Тебе нужно получить помощь — тебе нужно с кем-то поговорить. Ты не отличаешься от всех остальных людей, которые пострадали от природной катастрофы. Они тоже просто занимались своими делами, прямо как ты. Это влияет на всех по-разному. И некоторые люди — такие, как ты — по-настоящему срываются и начинают думать о каком-нибудь действительно сумасшедшем дерьме. Так что иди и поговори с кем-нибудь. Но больше всего поговори со своим сыном. У него, наверное, срыв в десять раз хуже, чем у тебя, и он нуждается в тебе больше, чем когда-либо. Если ты напуган, просто подумай о том, как, должно быть, напуган он.

— Но это не решает проблему, — сказал я.

— Какую проблему?

— Что он умрёт.

— Ты не знаешь, что он умрёт, так что прекрати говорить это.

— Я не могу ничего поделать. Его день рождения в следующем месяце. Ему будет двенадцать. Это может быть последняя вечеринка, которая у него когда-либо будет.

— Вилли, пожалуйста.

— Я не могу перестать думать об этом!

— Поэтому тебе нужна помощь.

— Я не сумасшедший!

— Нет, не сумасшедший. Но ты не мыслишь ясно.

— Если бы ты не всасывал в свой нос весь чёртов мир, ты мог бы прямо сейчас мне помочь.

— Я знаю.

— А ещё я не просил об этом, знаешь ли. Я просто занимался своими делами…

— Я знаю, Вилли. Мне жаль.

— Это не честно.

— Нет, не честно.

Я снова поднял взгляд на распятие, висящее на алтаре, на Иисуса, повисшего на кресте. Это тоже было нечестно, подумал я, быть распятым потому, что ты хотел помочь людям.

— Вилли, — произнёс он после долгой тишины. — Я сталкиваюсь с этим каждый день.

— С чем?

— С родителями, чьи дети смертельно больны.

Я вздохнул, рассеянно потирая лицо.

— В этом и есть настоящая проблема, да? — спросил он.

Я пожал плечами.

— Послушай меня, Вилли. Ты будешь не первым, кто сбежит из-за того, что не может выносить боли, наблюдая за тем, как умирает ребёнок. Я видел, как несколько пар расстались, развелись. Я видел, как мамы и папы превращаются в ничто. Братья, сёстры, тёти, дяди — некоторые из них даже не приходили в больницу, потому что они не могли этого видеть. Они не могли это принять. И я не осуждаю — это не моё дело. Я знаю, для них это невероятно сложно. Для меня это тоже сложно, и я просто медбрат, но к этим детям привыкаешь, хоть даже знаешь, что они не выживут, и у тебя разобьётся сердце, когда их не станет.

Я вытер глаза, горечь в моих мыслях смешивалась и кружилась как циклон.

— Я знаю, это тяжело, — тихим голосом продолжал он. — Ты говоришь себе, что ты плохой родитель и откажешься от родительских прав, или верх берут размышления о том, что было бы лучше так и так, или ты позволишь своим родителями разбираться с этим, или, может быть, ты просто сбежишь и дашь разобраться с этим другому родителю… но, в конце концов, ты просто ведёшь себя как трус.

Я ничего не ответил.

— Я знаю тебя, Вилли. Я знаю, что ты не трус. И я знаю, что ты не сбежишь от этой проблемы. Одна из причин, по которой я хочу завязать — думаю, на самом деле, это главная причина — состоит в том, что я знаю, что мне нужно быть рядом, когда это произойдёт. Ты будешь во мне нуждаться. Ной тоже будет во мне нуждаться. В конце концов, я медбрат. Я проведу его через это. Я сделаю то, что нужно. Мне всё равно, если ты никогда не примешь меня обратно, но я буду рядом с этим мальчиком. И я буду рядом с тобой тоже, и не обманывай себя — ты не единственный, чьё сердце разобьётся. Твоя мама, Билл, Шелли… не обманывай себя, Вилли. Ты не единственный, кто сидит в церкви и задаётся вопросом, почему маленькие дети должны умереть. В медицинском центре есть маленькая часовня, и я сижу там всё время, думая о том же самом.