Изменить стиль страницы

Николай ступенями менял соотношение газа и воздуха в газовой смеси на входе в трубу. Катя по его отмашке списывала в журнал показания приборов. Работа шла все быстрее, быстрее, и вскоре Николай забыл про все на свете, кроме этой ревущей трубы, кроме кранов, манометров, редукторов и тонюсенькой стрелки пирометра, которым измерялась температура струи.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

1

— Все, что вы рассказали, молодой человек, чрезвычайно интересно, чрезвычайно! Это, знаете ли, выше всех прогнозов. Думаю, не ошибусь, если рискну предсказать вашему «самовару» самый широкий круг заинтересованных сфер. Самый широкий! Но надо закончить испытания. Срочно! В экстренном порядке! Скажите, пожалуйста, какие трудности? Чем могу помочь?

— Трудность одна — перебои с электропитанием.

— Но вы же говорили, у вас отец председатель. Так?

— Да, но там возникли кое-какие обстоятельства. Короче, не хватает мощности подстанции.

— Как я понимаю, ситуация щекотливая?

— Есть немножко. Но если вы поднажмете на райком, а те…

— На вашего отца…

— То дело наверняка пойдет веселее.

— Ну что ж, сегодня же позвоню в обком партии. Думаю, нас поддержат. Ну а теперь давайте подумаем над всей этой чертовщиной. Вы, Николай Иванович, сами-то что думаете по поводу живности? Есть какая-нибудь гипотеза?

— По ходу основного эксперимента мы провели, так сказать, и биологический. Проверили реакцию лягушек, кузнечиков, пауков на разных радиусах от установки и на разных уровнях по высоте. Получается, что максимум воздействия наблюдается у нижнего, всасывающего конца трубы. Никаких излучений не обнаружено. Да и не должно быть!

— Нет, нет, давайте так: одно дело «не обнаружено», другое — «не должно быть». Излучений не обнаружено… Каких излучений? Какими приборами пытались обнаружить?

— Ионизационной камерой и электроскопом. Камера не зафиксировала увеличения числа импульсов. Электроскоп, а мы брали просто две полоски бумаги, эбонитовый пруток и кусок сукна, тоже не показал заметного отклонения. Остается предположить, что при втягивании воздуха в трубу образуется инфразвуковой фронт. Вот этот фронт и угнетает живность. Так я думаю.

— Возможно, возможно. А вы или ваши коллеги ничего подобного не испытывали? Ну, там усталость, сонливость, удушье? Вы же тоже живность.

— Наша живность испытывала только творческий подъем.

— Хм, это хорошо. Я думаю, на лягушек действует все-таки высокочастотное поле генератора вкупе с еще каким-то фактором. Давайте так. Во время работы без особой надобности к нижнему патрубку не приближайтесь. Если такая надобность возникнет, надевайте кислородные маски. Запишите: укомплектовать бригаду кислородными масками. Вы несете ответственность за свою личную безопасность и безопасность людей.

— Но живность ведь не погибает, лишь цепенеет.

— Цепенеет не от хорошей жизни. Это защитная реакция. Испытания проводите только в пределах утвержденной программы. Никаких отклонений, никаких фантазий, никакой отсебятины. При низкой облачности испытания прекращайте и уходите в деревню. Вы ведь знаете, болота являются зонами притяжения атмосферного электричества. Особо подчеркиваю: в те дни, когда идут дожди, тем более с грозами, всякие работы на установке запрещены. Поняли?

— При грозах — да. Но интересно было бы проверить, как влияет атмосферное электричество на прохождение луча. Этих данных еще никто не снимал. Представляете…

— Еще раз повторяю: на данном этапе — только чистое небо. Установка не предназначена для грозовых испытаний.

— Она прекрасно заземлена. По периметру уложены заземлители, и есть іетыре грозоотвода, в том числе на часовне.

— Думаете, разряд выберет именно ваши заземления?

— Конечно! А куда же еще ему деваться?

— Наивные представления. Вы знакомы с опытами на Останкинской телебашне?

— Нет.

— Напрасно. Опыты на телебашне показали, что разряды могут проходить в любую точку башни и из любой точки башни, как сверху вниз, так и снизу вверх. Все зависит от структуры электрического поля вокруг заземленного объекта. В вашем случае положительно заряженное болото притянет через вашу установку отрицательный заряд ближайшей тучи, и пробой произойдет там, где влажность и ионизация окажутся наибольшими, например так: через близстоящее дерево на элемент конструкции или прямо в ваш «самовар». Пути господни неисповедимы — это как раз про молнию.

— Спасибо за информацию, но, мне кажется, вы преувеличиваете риск при таком эксперименте. Почему бы не обсудить варианты? Настоящая наука всегда связана с риском. Разве мы осуждаем Пьера и Марию Кюри или Рихмана?

— Они сталкивались с абсолютно неведомыми явлениями, чего нельзя сказать про наш с вами случай. И потом, были совсем другие времена, они занимались самостийными исследованиями, на свой страх и риск, мы же заведение государственное и обязаны соблюдать существующие нормы и правила. Но не в том только дело! Долгие годы мы наивно полагали, что человек — властелин, покоритель природы, не надо ждать милостей от природы и прочий тому подобный бред. Теперь, наверное, уже самые ретивые покорители поняли, что человек и природа — единая экосистема и разрушать природу — значит разрушать себя. Поэтому сегодня мы не имеем права ломиться в новые сферы без предварительного осторожного обследования. Это вы, надеюсь, понимаете?

— Понимаю, но…

— Опять «но»! Понимаю, но! Согласен, но! Поймите, это тот самый случай, когда не должно быть никаких «но». Ни-ка-ких! Или не говорите, что поняли.

— Вы напрасно сердитесь. Разве вы всегда соглашались с тем, что вам говорили, когда были молоды?

— Дело не в том, сержусь я или не сержусь. Хотя и сержусь! Дело в другом. Я сам люблю эту частицу «но». Без нее ученый не ученый. Она символ сомнения, а сомнение — ключ к двери, за которой путь к истине. Может быть, высокопарно, но это так! Есть вещи абсолютные, выведенные всем опытом многострадального человечества, например, нельзя ради научной истины убивать человека. Это называется «нравственное табу», то есть запрет, как у автомобилистов — «кирпич». Нельзя! Ни при каких видах! А вы говорите «понял, но». Никаких «но» — в этом случае! Ни-ка-ких! Ну, теперь-то поняли?

— Понял.

— Ну, наконец-то. Вот еще что, молодой человек. Мне сказали, что вы хотели бы защищать сразу докторскую. Так ли это?

— Да, так.

— Хм… Прецедентов действительно достаточно в отечественной науке, но, насколько я помню, не было случая, когда сам соискатель ставил бы какие-либо предварительные условия в этом плане. Как правило, люди выходили с кандидатскими, защищались, а уж компетентная комиссия решала — что они наработали. Желание, разумеется, естественное, кому не хочется стать доктором наук?! Но высказывать его вам до защиты — как-то нехорошо. Не от вас должно исходить это предложение, не от вас. Понимаете?

— Но почему? Что же тут криминального?

— Э, батенька, тяжелый случай… Ну, хорошо, попробую объяснить. Предположим, вы лейтенант, выслужили свой срок, вас повышают в чине до старшего лейтенанта. А вы приходите к генералу и заявляете: вы такой хороший служака, что достойны полковника. Как по-вашему, удобно это?

— Сравнение немножко хромает. Это же не служба! Вы, помните, сами говорили: аспирант должен лучше всех понимать значение своей темы. Вот я и пытаюсь выполнить ваше указание.

— Забавно! Примечательный случай… Ну, ладно, друзья мои, время вышло, флажок упал — за дело! А с вами мы еще поговорим — как-нибудь…

2

Пообедав в институтской столовой, Николай поехал домой. Настроение было скверное, а отчего — он и сам не знал.

Ему хотелось тотчас рвануть в Камышинку, но вспомнил, что вчера вечером, когда приехал из деревни, с дачи позвонила Аня и напомнила про дедулин юбилей. Семьдесят пять лет! Дедуля, конечно, интересный человек и денег дал на машину, но его тянуло в деревню — «самовар» сильнее или Катя, он не знал. Он все время думал о Кате и о «самоваре», сердце сжималось от щемящего чувства тревоги, тоски и ждущего его какого-то небывалого счастья — там, где Катя и «самовар» или — «самовар» и Катя… И все же прямо сейчас, с ходу поехать в деревню он не мог, надо было повидать Димку и посидеть со стариками — обижать их он не хотел, они прекрасно относились к нему. К тому же надеялся еще раз поговорить с дедулей насчет докторской, но уже не так наивно, как в прошлый раз.