Берег молчал. Вековые сосны, уходившие от взморья вверх, устало опустили сучья. Очевидно, мы зашли довольно далеко и оказались где-то в мертвом пространстве между первым и вторым эшелонами финской обороны. Это было очень удобно для броска в глубь берега.
Сверились по карте. В каком-нибудь километре дальше на запад находился глубокий фиорд. Он расходился в стороны на множество таких же глубоких ответвлений. Вся эта система по своим глубинам могла служить прекрасным укрытием для шхерных кораблей. Сюда мы и направились.
Никаких населенных пунктов здесь не значилось, не было, естественно, и никаких портовых сооружений. Но финны и не держали свои корабли поблизости от известных морских баз, пряча их от нашей авиаразведки в ничем не приметных местах берега.
Над нами покружил краснозвездный самолет. Это был, по всей вероятности, разведчик: по нему хлопали зенитки, но он не сбросил ни одной бомбы. Когда он улетел, мы продвинулись поближе к зениткам.
И тут свершилось чудо: наискось от нас, на той стороне фиорда, стояла гордость финского флота - «Вяйнемяйнен». Это был, несомненно, он. Низкая посадка, приплюснутые башни, каждая из которых имела по два крупнокалиберных орудия. По бортам торчали вверх зенитки. Корабль стоял, пришвартовавшись бортом к деревянному пирсу. Сверху над ним были натянуты раскрашенные сетки, точь-в-точь, как над нашими кораблями на Неве.
Мы уже поверили в важность своего открытия, как вдруг Володя Борисов совершенно неожиданно сказал:
- Ребята, а ведь это не настоящий «Ванька-Манька». Глядите, стволы-то у него без дырок - бревна выкрашенные.
Пригляделись - и верно: стволы не имели отверстий. И вообще весь он был как-то наскоро сколочен и мало походил на боевой корабль, у которого обычно каждая надстройка, каждая башня, любой изгиб формы бывают продуманны и так умно поставлены на место. А тут все было сделано настолько аляписто, что никаких сомнений в подделке не оставалось. К тому же в одной башне правый ствол торчал выше, а левый ниже. Уж этого никак це могло быть на боевой позиции, потому что башни всегда бьют сразу из всех орудий и по одной цели. Разница угла возвышения у стволов очень незначительна и на глаз ее никогда не заметишь.
Для нас никаких сомнений не было, а вот самолет-разведчик сфотографировал боевой корабль.
Не прошло и часа, как налетели наши тяжелые бомбардировщики. И земля и вода кипели. Самолеты бомбили точно. Деревянный макет даже не отстреливался. Били зенитки, установленные поблизости на берегу.
После нескольких прямых попаданий «корабль»… не затонул, а разлетелся в стороны, как карточный домик. Листы фанеры, бревна долго потом плавали по воде.
Из операции мы принесли много ценных данных. Но они, к сожалению, почти не пригодились. Наши части вскоре вновь прорвали фронт и опять севернее, и прибрежные части финнов из того района, где мы лазили, ушли сами.
Что касается «Вяйнемяйнена», то нам просто не поверили. Наш офицер по информации официально докладывал по этому поводу в штабе флота. Однако ему трудно оказалось спорить против «вещественных доказательств»- на столе у командующего лежали фотографии потопления.
А «Вяйнемяйнен» остался цел и невредим. После войны финны отдали его нам в счет репараций. Он и сейчас стоит на вооружении Балтийского флота.
НА ПРЕДЕЛЬНОЙ ГЛУБИНЕ
Понятия глубины и высоты по всей сущности очень близкие. Поднимается ли человек от родной земли-матушки вверх или опускается вниз, он испытывает примерно одинаковые ощущения - неизменный холодок в пояснице.
Высота всем нам примелькалась: многоэтажные дома, телевизионные вышки, парящие за облаками самолеты и наконец космические полеты-все это настолько раздвинуло наше представление о высоте, что зачастую удаление от земли на каких-то двести - триста метров кажется делом обычным.
Это на земле. Но стоит забраться на крышу обыкновенного сельского дома, глянуть вниз, и сразу почувствуешь, что забрался ты гораздо выше, чем предполагал,- слезть будет труднее.
Нечто подобное испытывает и водолаз-глубоководник, опускаясь на морское дно, безоружный, с одним лишь охотничьим ножом за поясом. Все дальше и дальше уходит он вниз, совершенно не зная, что же подстерегает его на грунте: осьминог, или акула, или другое чудовище.
Мягкий скафандр, или так называемое тяжелое снаряжение,- прочный брезентовый костюм и медный шлем - позволяют опускаться на глубину в сто пятьдесят и более метров. Там абсолютно непроницаемая темнота, и с человеком под ее влиянием и действием давления нередко случаются галлюцинации. Он видит иногда дивные красоты, а чаще страшные картины. Бывает, что, подавленный душевно, теряет сознание.
Легкое водолазное снаряжение-эластичный прорезиненный костюм, плотно облегающий тело, и такая же маска вообще не позволяют опускаться на большие глубины. В легком снаряжении никакого воздуха вокруг тела нет. Он весь выжат из костюма окружающей водой через специальные резиновые клапаны. Дышит человек в этом случае кислородом через загубник. Защитить водолаза от холода почти невозможно. Никакая одежда не спасает.
Но главная беда не в этом. Внутреннее давление тела и внешней среды уравновешивается через дыхательный мешок. Все больше поступает в мешок из баллона кислорода, но он не увеличивается - кислород сжимается. Сжатым кислородом и дышит водолаз. Но уже на тридцати метрах кислород может очень быстро дать о себе знать. При давлении четырех-пяти атмосфер он становится ядовитым и дышать им можно всего несколько минут, иначе можно отравиться насмерть.
В Балтийском бассейне тридцатиметровая глубина угнетающа: она недоступна для солнца. В самый яркий летний день на грунте царит сумрак, и предмет можно различить лишь поднеся его вплотную к глазам (очкам водолазной маски или иллюминатору шлема). В пасмурный день вокруг водолаза густой туман - пальцев вытянутой руки уже не видно.
Вот на такую глубину и легла подбитая нашими катерами немецкая подводная лодка, представлявшая огромный интерес для флотского командования. Она несла торпеды новейшего образца с самонаводящимися головками, каких в то время не было ни у нас, ни у наших союзников.
Кроме этого, лодка проделала очень сложный и рискованный путь. Ее видели в кронштадских водах, но там ей удалось ускользнуть от преследования. В районе Койвисто она вновь отважилась показать перископ и пыталась торпедировать наши эскадренные миноносцы, стоявшие у пирса. Подлодку вовремя заметили и коварного замысла осуществить не дали - в атаку ринулись морские охотники. Они сбили ее с курса. Один из преследовавших катеров стал жертвой торпеды, выпущенной лодкой,- был разнесен вдребезги, но тут и ее пристукнули. Чудом остались живы командир лодки и человек шесть команды, находившиеся в момент взрыва глубинной бомбы в центральной рубке. Их подобрали на катер. Остальные члены экипажа - свыше тридцати матросов и офицеров - погибли.
Неотразимые торпеды, которые сами находили корабли и топили их, а также курс, которым прошла лодка, благополучно минуя минные поля, и наши, и немецкие,- все это важно было иметь в своих руках. Берега залива, особенно южный, уже удалось очистить от врага, а флот по-прежнему оставался скованным. Корабли на каждом шагу подстерегались тысячами расставленных по всему заливу мин.
Командир немецкой подводной лодки наотрез отказался дать какие-либо показания по существу интересовавших нас вопросов.
- Лодки вам не достать! - заявил он. - Она лежит слишком глубоко. А со мной разговаривать считаю бесполезным. Хайль Гитлер!
Но он ошибся. За три года войны человек этот мало что понял. Он все еще плохо знал, с кем имеет дело.
Когда была найдена, поднята и доставлена в Кронштадт подводная лодка, мы принесли к нему с полмешка его личных фотографий и высыпали их прямо на пол, ему под ноги. Он обомлел, не сразу поверив глазам своим. Семейные фотографии - он с женой и двумя детьми то в Берлине, то у памятных мест северных приморских городов, то среди зелени и цветов южных курортов, то один в веселых компаниях морских офицеров,- ошеломили его.