- Я ухожу… - сказал я Шевцову.

- Я ухожу. Пойдешь со мной, Миколас?

- А как ты дойдешь, ведь немцы уже под Москвой?

- Вот так до Москвы и дойду. Пойдешь?

- Пойду. Только я дяде скажу.

- Он тебя не пустит.

- А я все равно уйду.

Мы решили с Миколасом уйти через два дня. Но ушел я один, он не ушел. Вернее, он не смог уйти.

Четыре месяца я шел. А пришел поздно. Отца уже не было в живых. Я поехал в Свердловск, где жила мама с Олей

Когда я вошел во двор их дома, они пилили дрова. Мама стояла ко мне спиной, а Оля - лицом. Она была одета в ватник и толстый шерстяной платок. Но все равно я ее сразу узнал.

- Мама! - закричала Оля. - Леня!..

Мама оглянулась. Мне надо было броситься к ней навстречу, но я не мог ступить ни шагу. И как только мама подбежала ко мне, я заплакал. И мама заплакала.

А Оля стояла рядом и говорила:

- Ну что вы! Ну что вы!..

Потом мы поднялись в комнату по деревянной скрипучей лестнице. В комнате над диваном висела папина фронтовая фотография. Он сидел на лесном пне. Голова у него была выбрита, и жилы надулись на лбу.

- Его ведь не убили, - сказала мама. - Он умер от разрыва сердца. Его все время отправляли в тыл, а он не хотел уезжать с фронта. Так тосковал о тебе.

- Не надо… - попросила Оля.

- Надо, надо! - ответила мама.-У вас ведь был такой хороший отец!

На хорах нестройно запели. Отец Антанас снова посмотрел на русского. Как же он сразу не узнал его? Это Леня Телешов, или Пятрас, как они звали его тогда. Наконец он приехал. Как он давно его ждал. Ждал каждый день, каждый час и помнил о том…

Рассказ отца Антанаса

Все началось с того, что Миколас пришел однажды домой и вдруг начал свистеть на всю квартиру.

- Миколас! - крикнул я. - Ты разве не знаешь, что дома свистеть нельзя?

- Я высвистываю новую песенку. Меня научил Леня. Слов я не запомнил, только мотив. Он научил меня высвистывать эту песенку и свистеть в два пальца. - Миколас сложил два пальца колечком, сунул их в рот, скорчил зверскую гримасу, и не успел я его остановить, как он пронзительно засвистел.

- Здорово? - спросил Миколас.

Это тоже было что-то новое. Раньше он никогда не говорил: «здорово».

- Очень громко, - сказал я.

Миколас засмеялся.

- Когда Леня подымается по лестнице, то высвистывает эту песенку. Он говорит, что по лестнице иначе скучно подыматься. Здорово придумал?

- Плохо воспитан, - ответил я. - Прошу тебя больше не свистеть.

- Дядя, что здесь плохого, если я посвищу, когда мне захочется?

- Миколас, что с тобой? Я не узнаю тебя. Сначала свист и непослушание, - сказал я. - А потом ты забудешь бога. Этот русский мальчик не может быть твоим другом.

- Дядя, но вы его даже ни разу не видели. Позвольте, я приведу его к нам. Он вам понравится.

- Хорошо. Только ради тебя.

Это было глупо, но я волновался, ожидая русского мальчика. Он был первый советский, с которым мне пришлось встретиться и разговаривать.

- Твой отец военный? - спросил я. - В большом чине?

- Он генерал.

Генерал Телешов. Такой красивый и вежливый. Я часто встречал его отца. Он ходил всегда пешком и даже здоровался со мной. Кивнет головой и поднесет вытянутую ладонь к козырьку фуражки.

- Генерал-коммунист. Материалист. И ты тоже материалист?

Он ничего не ответил и почему-то покраснел. Я догадался: он просто не знал, что такое «материалист».

- Миколас, - спросил я, - кто такие материалисты?

- Они не верят в бога, - ответил Миколас. - Коммунисты- все материалисты.

- Ты тоже не веришь в бога, - сказал я. - И, может быть, смеешься над Миколасом, что он ходит в костел?

- Я не смеюсь, - ответил он. - Но в бога я не верю. Это все сказки.

Я не стал с ним спорить - о чем спорить с мальчишкой? Нужно подумать, как сохранить веру у Миколаса. Ведь если у него отнять бога, ему будет так трудно в жизни.

- Бог есть. Он всемогущ. Ты слышишь меня, Миколас? Он творец земной жизни. Он следит за нами, показывает нам верный путь. Учит доброму. Человек без веры - не человек. Не живет, не творит доброе ради ближнего, а думает о смерти и боится ее. А верующий живет вечно. Сначала на земле, потом на небе.

В тот день, идя к вечерне, я принял твердое решение отучить Миколаса от Лени Телешова. Возвращаясь домой, я встретил отца Юлиуса, духовника Миколаса.

- Отец Юлиус, - окликнул я.

Я не очень любил отца Юлиуса. Он всегда держался слишком на виду. Он любил, чтобы на него обращали внимание. Вот тогда, вместо того чтобы просто поздороваться, ои громко сказал:

- Слава спасителю!

- Во веки, - ответил я. - Давно вас не видно.

- Уезжаю, друг мой. Покидаю эту несчастную страну, отдавшую себя в руки дьявола.

- Уезжаете? - удивился я.

- Да. В Германию. У меня там сестра, замужем за немецким офицером. Сейчас все люди нашего круга уезжают. Не хотите ли вы, мой друг, переехать в Германию? Я бы мог выправить нужные документы.

- Все так неожиданно. Бросить родной дом и уехать в Германию. Нет, отец Юлиус, я останусь здесь.

- Смотрите, отец Антанас, пожалеете.

- Бог в помощь слабым, - ответил я.

После разговора с отцом Юлиусом я почему-то не запретил Миколасу дружить с русским мальчиком. Я все чего-то ждал и откладывал этот разговор. А потом я просто передумал. В нашу Литву пришла новая жизнь, и все жили мои ми вой жизнью, и Миколас ею жил.

Но война все перепутала. В ту первую военную ночь я не спал. Поэтому я вскочил при первом осторожном прикосновении к звонку. Но, прежде чем открыть дверь, я выглянул н окно, чтобы посмотреть, кто пришел к нам в такой поздний час.

Это был генерал Телешов с сыном на руках.

- Он ранен, а мы отступаем,-сказал Телешов. - Мы идем пешком, и я боюсь за него.

- Дети не виноваты. Оставьте вашего сына.

Он внес мальчика в комнату и положил на диван. Я проводил его обратно до дверей. Я думал, что он будет просить о сыне. Но он только сказал:

- Простите, я спешу. - Я посмотрел ему в лицо. В лицо, которое уже обожгла война. Нет, он не боялся. - Простите,- сказал он.- Меня ждут. Там бой.

О! Этот мальчик стоил мне стольких бессонных ночей! Если бы он просто жил и ждал, когда вернутся советские войска. А то он все время вносил сомнения в нашу жизнь, тревожил веру в бога у Миколаса и даже у меня. А потом он ушел к своим. Его потрясла смерть майора Шевцова. И он больше не хотел оставаться и просто ждать.

Честно говоря, я был тогда рад, что он ушел. Ведь сначала он хотел увести с собой Миколаса.

- Дядя, мы с Пятрасом уходим, - сказал Миколас.

Я посмотрел на Миколаса. Раньше я мог бы ему приказать, но теперь я видел, что это бесполезно. Я представил себе путь этих двух мальчиков, совсем детей, через линию фронта. Среди разрывов бомб и пожаров, голодных, никому не нужных. «Взрослые воюют, - подумал я. - Но зачем же дети?»

- Я выгоню Пятраса из дому, - сказал я.

- Дядя! - закричал Миколас. - Вы этого не сделаете. Я уйду с Пятрасом! Мы поклялись!

Ну хорошо, - сказал я. - Прошу тебя, задержись на три дня. Надо все обдумать и собраться в дорогу.

Но на другой день Пятрас ушел один. Я ничего не спрашивал ни у Пятраса, ни у Миколаса. Я так был рад, что Миколас остался.

Я сам довез Пятраса до Алитуса. Когда мы прощались, Пятрас снял очки и протянул мне:

- Теперь они мне больше не нужны.

- Ты уверен, что поступаешь правильно? - спросил я.

- Я не могу ждать два или три года. Это очень долго.

- Пятрас, подумай. - Теперь мне хотелось, чтобы он остался. Я боялся, что он погибнет. - А если Германия захватит всю Россию? Лучше тебе остаться.

- Нет. Они ничего не захватят. Неужели вы этого не понимаете?- Он отвернулся и пошел.