«Не спит еще. Кто-то, наверно, сидит у нее. Кто же? Не затевается ли там что-нибудь?»
Уже подходя к забору, Юдл услышал во дворе скрип сапог. Он отпрянул в сторону.
«Кто это был у нее? Не Хома ли?» Он зорко вглядывался в темноту.
Нет, это был не Хома, а Синяков. Юдл узнал его по бурке и башлыку. «Синяков у Эльки? Сам черт не поймет, что тут делается…» Юдл видел, как Синяков остановился, глядя на скудно освещенное окно, словно колебался, идти ли ему дальше или возвратиться. После минуты раздумья он повернул направо и зашагал вверх по улице.
Юдл вылез из-за сугроба и пошел ему наперерез.
— Пискун, ты? — окликнул его Синяков.
— А? Кто это? — отозвался Юдл, будто бы застигнутый врасплох.
— Откуда?
— А, товарищ Синяков… Я из Санжаровки, с мельницы… Отруби там отбивал… Озяб… А вы откуда?
Синяков не ответил, и Юдл тоже замолчал. Так они шли по темной тропинке вдоль палисадников, не произнося ни слова. Прежде чем заговорить с Юдлом, Синя-кову самому надо было о многом подумать. Он знал одно — нужно во что бы то ни стало помешать переобмолоту пшеницы, убрать ее ко всем чертям, эту активистку… Но как?
Синяков стремительно повернулся к Юдлу.
— Ну, что ты теперь скажешь?
— О чем? — пролепетал Юдл. — Притворяешься, что ли?
— Вы о соломе? — тихо спросил Юдл.
— Да, да, голубчик, о ней самой!
— Что я могу сказать? Я ничего не знаю. Только сейчас приехал из Санжаровки…
— Ну, вот что: умел плохо молотить — надо уметь хорошо скрыть это… Что ты теперь собираешься делать?
— Ума не приложу. А может… — И Юдл привычным движением достал из кармана коробок спичек.
Синяков вырвал у него спички, смял в кулаке коробок и со злобой швырнул его в сторону. — Это нужно было сделать вчера, до того, как она пронюхала… Теперь поздно… — Откуда я мог знать? — пробормотал Юдл. Синяков помолчал минуту.
— Ладно. Кажется, последнюю скирду хорошо молотили? — спросил он.
— Последнюю скирду? Ну да… Иващенко ведь тогда был здесь. Пришлось…
— Так вот. — Синяков резко дернул Юдла за рукав, — эту скирду пусть она и молотит. Туда надо подвести молотилку… Пусть она там хорошенько промерзнет, эта коллективистка, тогда, может, у нее пропадет охота всюду совать свой нос…
— Может, что-нибудь другое придумаем?
— Делай, как я говорю, — коротко отрезал Синяков и, не простившись, пошел один вверх по улице.
Назавтра в степь не вышли. Рано утром задул свирепый северо-восточный ветер. Он дул с такой силой, что высокие акации вдоль канав гнулись чуть не до земли. Раскачиваясь во все стороны, они трещали обнаженными заиндевевшими ветвями, словно предупреждая об опасности. Вслед за ветром налетел снежный буран, груды снега носились по земле, кружились в воздухе над поваленными плетнями, над соломенными крышами. Собаки вылезали из конур, с жалобным лаем, поджав хвосты, жались к хатам, дрожа от пронизывающего холода, терлись о запертые, занесенные снегом двери и выли, просясь под крышу.
Разыгралась сильная пурга, обычная в открытых степях Запорожья. В такую погоду, говорят люди, даже бешеной собаки на улице не увидишь. Не могло быть и речи о том, чтобы выйти в степь. Пурга ломала все планы Эльки. «Экая напасть! Теперь сиди и жди, — пока кончится метель»..
Элька отлично знала, что хуторяне относятся к ее затее холодно, не хотят в такую погоду выходить в степь. Но она твердо решила проверить все скирды. Сначала с активом, а уж потом, когда обнаружится пшеница, всех колхозников привлечет. Лишь бы действительно найти эту пшеницу! С каким нетерпением она ждала, что покажет первый выход!
Синяков решил, что ему не к чему оставаться здесь, в Бурьяновке, и уехал на соседний хутор. Пусть Пискун сам изворачивается… Юдл неутомимо суетился на колхозном дворе и по нескольку раз в день, не глядя на вьюгу, под разными предлогами забегал к Эльке. Озабоченно потирая озябшие руки, он все толковал о хлебе, который они добудут из скирд.
— Что и говорить, вы совершенно правы, товарищ уполномоченная, надо перемолотить… Колхозники не верят, что из этого что-нибудь получится, но я голову даю… Что и говорить! Если уж вы взялись, обязательно должно получиться. Как же иначе! — И тут же пользовался случаем бросить тень на Меера Волкинда: — Это он во всем виноват, все беды от него. Разве вы знаете, что это за человек! — Завхоз с опаской оглядывался по сторонам. — Ведь это крот… Только копает… Если бы не я…
Элька избегала его, как могла, старалась от него отделаться. Уж очень он был ей неприятен. Но, может, он в самом деле хороший хозяин, если Синяков его хвалит? Все время бегает, отдыха не знает, обо всем печалится…
Лишь на четвертые сутки утихла метель. Рано утром, когда Элька только поднялась, к ней прибежал Юдл Пискун.
— Ну, товарищ уполномоченная, — он зябко постукивал ногой об ногу, — время на месте не стоит. Идемте, а? Что и говорить?… Я всю ночь не спал. Хочется уж посмотреть, как из молотилки посыплется зерно. Еще как посыплется… И все Волкинд. А теперь он настраивает людей против. Говорит: «Ничего не получится…»
— Может быть, он прав? — Элька испытующе посмотрела на Юдла.
Юдл даже опешил.
— А, что он понимает!.. Раз вы взялись, так и думать нечего!
— Молотилка в порядке?
— Что за вопрос! Ведь вы велели — так о чем может быть разговор! У меня уже давно все в порядке. Ждем только вас…
Элька надела полушубок, повязала голову платком.
— Мороз немного полегче стал? — спросила она.
— Вроде не такой сильный. Ветрено только… Может, вам нужны валенки? Я могу принести…
— Нет, нет, не надо!
Элька шла быстро, Юдл еле поспевал за ней.
— Смотрите, замерзнете. Давайте сбегаю за валенками, а? Я живо…
Элька досадливо поморщилась и ничего не ответила.
На колхозном дворе их уже ждали Хонця, Хома Траскун, Калмен Зогот. В стороне, как чужой, стоял Меер Волкинд.
— Ну, что скажете? Хорош морозец? — нарочито бодро крикнула Элька, подходя.
— Силен! Как ножом режет.
— Ничего, ничего, в степи согреемся, — приговаривал Юдл, подплясывая на месте. — Что скажете, товарищ уполномоченная, а? Пусть только посыплется пшеница — мигом сбросим с себя кожухи…
Грицко запустил мотор, и трактор медленно тронулся, волоча за собой поскрипывающую молотилку.
Услышав гудение трактора, колхозники высыпал на улицу.
— Смотри, они в самом деле выходят в степь. И она тоже, — сказал Риклис, увидев Эльку. — Охота была в такой холод! Лишь бы покрасоваться…
— Вот так девка!
— Ну конечно! Они там намолотят столько да еще столько…
— Ух, и озябнут же!
— Что же ты-то не идешь, первый колхозник?
— Я еще с ума не сошел молотить пустую солому! — со злостью отозвался Риклис. — Пусть мне сперва покажут хотя бы мешок пшеницы, тогда я, может быть, тоже пойду. Найдется кому мерзнуть и без меня…
И в самом деле нашлось еще несколько охотников, которые пошли за молотилкой.
Трактор медленно полз вверх по улице. Юдл, забегая то с одной, то с другой стороны молотилки, кричал Грицко:
— Куда поворачиваешь? Там ведь канава! Осторожно! Еще сломаешь что-нибудь…
«Чего он так шумит?» — с раздражением подумала Элька.
По хутору трактор шел сносно, в открытой же степи сразу стал застревать в сугробах. Приходилось то и дело расчищать снег, прокладывать дорогу. Встречный еетер дул прямо в лицо, обжигая щеки, не давая дышать. Элька чувствовала, что мороз забирается в ее сапожки, щиплет пальцы, икры, хватает за колени. Правду говоря, Элька не думала, что будет так холодно. Помогая убирать снег с дороги, она увязала в сугробах, падала, вставала, но не переставала шутить:
— Хорош морозец, а?
— Ого! Ноги к земле примерзают…
— Попляшите немного, согреетесь…
Меер Волкинд все время держался в стороне, молчал. Он по-прежнему не верил в Элькину затею. Но что поделаешь, если ее поддержали? Ну что ж, пусть сами убедятся, кто прав — он или Элька.