Тут же Сережа выдрал из блокнота листок, написал записку и, вручая ее вместе с велосипедом Митьке, наказал:

— Свези дяде Кузьме. Чтоб одна нога тут, другая там. Потом всей компанией к Матрене Ивановне и сюда ни шагу. Узнаю, что спугнули воров, — не пеняйте…

А ночью события развернулись почти так же, как во время охоты на медведя. Только на этот раз все мальчишки были вместе, а Матрена Ивановна оказалась предусмотрительнее Сережи и крепко закрыла их в сарае.

Первым услышал далекие выстрелы и крики Лян. За ним скатился с кошмы и забарабанил в дверь Коля.

— Баба! Открой! — закричал он. — Слышишь? Открой!

Сначала никто не отвечал. Потом на веранде раздалось неторопливое шарканье.

— Кто кричит? — послышался голос пасечницы. — Ты, Колька, что ли?

— Я! Открой, говорю. Надо на улицу.

— На какую еще улицу? По каким таким надобностям?

— Ну по таким… До ветру…

— А-а, ежели до ветру, — обойдешься. Я там ведро поставила, пошарь-ка.

Надо же такое! Не солоно хлебавши, мальчишки полезли к щелям в стене. Но разве через щель что-нибудь рассмотришь? На улице ведь стояла кромешная тьма.

— Эх, житье разнесчастное! — стукнувшись в поземках головой о стропило, зло зашипел Митька. — Там рукопашная, а ты тут лупай, как сыч. Хоть бы одним глазом глянуть.

Вдали что-то мигнуло. Луч света, пробившись сквозь щели, медленно пополз по стене, передвинулся к двери, упал на развешанную под крышей медвежью шкуру. Послышался ровный, постепенно нарастающий гул.

— Автомашина! Отец едет! — крикнул Петька.

— Ага, один твой отец и шофер, — хмыкнул Коля.

Другие, прижавшись к щелям, молчали. Машина же между тем приближалась.

— Ой, ребята! — неожиданно вздрогнув и отползая в сторону, зашептал Митька. — А что, если это воры? Приехали за ворованным, постреляли наших и теперь идут расправляться сюда?

У Петьки забегали по спине мурашки. Шутка ли, в самом деле, если разбойники ворвутся во двор и застанут их запертыми? Передушат же, как цыплят.

Испугался, кажется, и Коля. Горячая ладонь его, лежавшая на руке Петьки, вздрогнула, а худенькое плечо еще плотнее прижалось к боку товарища.

О поимке грабителей, неосторожности Кузьмы и Колином отчаянии

Подойдя к пасеке, машина сделала разворот и зловеще поползла к дому. Единственный глаз ее подозрительно ощупал свинарник, точок, метнул сноп света в конуру Кудлая, с силой уперся лучом в террасу и вдруг, сверкнув, погас. В ту же секунду умолк и мотор.

В наступившей тьме неестественно громко звякнула щеколда.

— Кто там? Вы, Сергей, что ли?

Ответ последовал не сразу, и от этого сердца ребят заколотились еще сильнее. Петька стал зарываться в сено. Но тут раздался голос Кузьмы.

— Мы, Ивановна, не пугайся.

Пасечник говорил спокойно, буднично, точно вернулся не с облавы на воров, а откуда-то с сенокоса или из поездки в деревню. Однако в тоне его и словах чувствовалось что-то недосказанное, тревожное. Матрена Ивановна, должно быть, заметила это и заволновалась:

— Да откуда же у вас машина? Все ли целы? Где Сергей?

— Целы, целы, — успокоил старушку Кузьма. — Сергей вон в кабине, Егор в кузове… Чем ахать, ты бы лучше подыскала бинтов, либо чистых тряпок. Одного тут поцарапало, перевязать надо.

— Поцарапало? Ах, господи! Небось руки-ноги переломало, а ты…

Матрена Ивановна поспешила в дом, а остальные собрались у автомобиля.

— Откидывай борт, Егор, — распоряжался Кузьма. — Так… Теперь бери спереди. А ты, Сергей, давай свет. Теперь уж не спрячешь.

Прилипнув к щелям, мальчишки видели, как Кузьма и Егор сняли что-то с машины и, осторожно придерживая, понесли к крыльцу. Возле ступенек неловко потоптались, взошли и уложили ношу на пол.

— Так. Кажись, хорошо… А кровищи-то!..

Кузьма, распрямившись, шагнул назад и остановился в проеме дверей. Егор, наоборот, опустился на корточки и, щурясь от света, принялся разматывать какую-то тряпку. Черная лохматая тень его, будто чудовище, металась по стене. Когда пасечник кончил работу, на стене отчетливо обозначился силуэт двух непомерно больших подошв. Тот, кого положили на пол, был обращен ногами к свету.

Убитый или раненый человек!.. Петьку снова охватил страх. Кого постигло несчастье? Что будет теперь?

Между тем Матрена Ивановна вышла из комнаты с полотенцами и ветошью. Протягивая их мужчинам, хотела что-то сказать, ступила вперед и вдруг в отчаянии прижала руку к груди:

— Ай, добрые люди! Да что ж это делается на белом свете? И как же он, горемычный, к вам попал? Убитый? Ой, горюшко-то, горе!

Она метнулась к лежащему, но Кузьма взял ее под руку и осторожно повел с террасы.

— Ну-ну, не надо, Ивановна, — уговаривал он. — Пускай тут Егор управляется. Он на войне санитаром был, дело знает. А Сергей, если что, поможет.

Кузьма усадил старушку на бревно и, достав кисет, принялся вертеть папиросу.

— Ты больно-то не убивайся. Слышишь?.. Живой он. Без памяти только. Ну да… Голова ушиблена… Кто, говоришь, ушиб? Не мы… Свои же дружки порешить хотели…

В кузове автомашины кто-то завозился, захрипел. Кузьма подошел к открытому борту.

— Что?.. Затекли руки? Воровать да калечить людей они у вас не затекают. Не отвалятся, чай, и тут… Нету, говоришь, закону? Ну это ты, субчик, ошибаешься. У нас тут законы свои, таежные. Ежели хочешь, можем познакомить еще раз.

Пасечник потянулся, проверил, должно быть, на бандите ремни и, не спеша, прошел на старое место возле Матрены Ивановны. Какое-то время, светя огоньком, тянул папиросу, потом вернулся к рассказу о раненом.

— Машина эта, выходит, его. На ней компания прикатила за ворованным… Ага! Тот, что в кузове, да еще один пошли за бочонками, а шофер выключил мотор и остался на дороге. Мы, конечно, дождались, пока они возьмутся за носилки. Потом накрыли. Егор с Сергеем одного скрутили сразу. А другой, не будь дурак, кинулся к машине. Я было за ним, да на грех запутался в бурьяне. Пока поднимался — на дороге, слышу, уже драка. Один приказывает заводить, а другой упирается: возить, мол, краденое не уговаривались. Кинулся я к ним, пальнул вверх, да куда там! Тот бандюга, что от нас вырвался, сиганул в кусты и к речке. А шофер стоит на дороге, зажимает рукой висок и качается. Качнулся раз-другой да и сел. Досталось заводной ручкой, либо свинчаткой…

Во дворе и на сеновале воцарилась тишина. Слышно было лишь, как возится на веранде Егор да хохочет где-то филин.

— Господи! Господи! — всхлипнула опять Матрена Ивановна. — Была семья, жили, как люди. Потом выпивки, дружки разные. А теперь и жизни решился. Дети-то, дети разнесчастные! На кого осталися?

— Ну-у, завела! — с неудовольствием проворчал Кузьма. — Сказано ж тебе: живой он!

На этом разговор прервался. С веранды послышался голос Егора:

— Ну-ка, Кузьма, иди сюда, — позвал он. — Надо решать, что делать дальше.

Мужчины о чем-то поговорили. Кузьма еще раз осмотрел пострадавшего и повернулся к машине:

— Сергей! Ты где там? Готовься в дорогу. Трофима надо срочно доставить в больницу.

Имя пострадавшего до сих пор не произносилось. Взрослые, должно быть, помнили о ребятах и называли его по-разному — то шофером, то раненым, то просто парнем. Теперь же Кузьма проговорился, и его оговорка обошлась очень дорого.

— Трафим!.. Папаня!

Не помня себя, Коля сорвался с места и кинулся к двери.

— Отоприте сейчас же! Папаня! Я хочу на улицу! Слышите?!

Петька, глядя в щель, видел, как переглянулись Егор и Сережа и как опустились руки у Кузьмы. Лишь через минуту к дверям сеновала подошел Сережа:

— Ну чего ты, Николай, надрываешься? Кто тебе сказал, что это отец?