Более того, при продаже всех этих земель и строений децемвирам предоставляется право продавать все это в любом месте, где только им вздумается. О, крушение основ! О, произвол, требующий обуздания! О, превратные и губительные замыслы! (XXI) Отдавать сбор податей на откуп разрешается только в этом вот городе — либо с этого, либо вон с того места[746], когда вы в полном сборе, как сегодня. А продавать наше имущество и навеки его отчуждать будет дозволено и во мраке Пафлагонии, и в пустынных краях Каппадокии? (56) Когда Луций Сулла, на устроенных им роковых торгах, продавал достояние без суда осужденных граждан и говорил, что продает свою добычу[747], он все-таки продавал его с этого места и не осмелился скрыться от тех самых людей, чьи взоры он оскорблял. И неужели децемвиры будут продавать ваши облагаемые податями земли, квириты, не говорю уже — без вашего ведома, но даже без свидетеля в лице государственного глашатая?

Далее говорится обо «всех землях вне Италии»[748], без ограничения давности, а не так, как это было ранее, со времени консульства Суллы и Помпея. Частное ли это имущество или же государственная земля, предоставляется решать децемвирам, причем эти земли облагаются очень большой податью. (57) Ну, кто же не понимает, сколь велика, сколь нестерпима такая судебная власть, насколько она в духе царей — власть, дающая возможность в любой местности, по своему усмотрению, без всякого разбора дела, без всякого совещания забирать частное имущество в казну, казенное освобождать от продажи? В этой же главе делается исключение для земель Реценторика в Сицилии, этой оговорке я сам — и ввиду своих тесных связей с населением этой местности[749], и ввиду справедливости этого решения чрезвычайно рад, квириты! Но какова наглость! Люди, владеющие землей в Реценторике, основывают свое право владения на его давности, а не на законе; они владеют землей ввиду милосердия сената, а не по правовым установлениям. Они признают, что эта земля — государственная, но полагают, что не следует удалять их из их владений, с насиженных с древнейших времен мест, от их богов-пенатов[750]. Но если эти земли в Реценторике — частная собственность, то почему ты их исключаешь? Если же это государственная собственность, то какова цена такой справедливости — позволять, чтобы другие земли, даже являющиеся частной собственностью, признавались государственными, а исключались именно эти, которые их население считает государственными? Итак, исключение делается для земель тех людей, которые каким-либо путем приобрели значение в глазах Рулла, а все прочие земли, где бы они ни находились, без какого-либо выбора, без ведома римского народа, должны быть без решения сената присуждены децемвирам? (XXII, 58) К тому же в предыдущей главе, на основании которой должно поступать в продажу все, есть и другая, весьма выгодная оговорка, которая будет оберегать земли, охраняемые договором. Рулл слыхал, что в сенате, а иногда и на этом месте часто ставился — не мной, а другими лицами — вопрос о том, что царь Гиемпсал владеет на побережье землями, которые Публий Африканский присудил римскому народу; тем не менее впоследствии консул Гай Котта на основании договора обеспечил царю его права[751]. Так как вы не утвердили этого договора, то Гиемпсал опасается, достаточно ли он надежен и прочен. Как? Что же это значит? Отменяется ваше решение, а договор в целом принимается и одобряется. Что Рулл ограничивает продажу земли децемвирами, я хвалю; что он обеспечивает интересы дружественного нам царя, не порицаю; но что все это делается не даром, — на это я вам указываю. (59) Ведь у этих людей все время вертится перед глазами Юба, сын царя, у которого столько же денег, сколько волос на голове[752].

Трудно даже представить себе место, способное принять в себя такие горы денег; Рулл накопляет их, прибавляет, собирает в кучу. «Все золото и серебро, захваченное как добыча и полученное от ее продажи, золото для венка, независимо от того, кому оно досталось, не сданное в казну и не израсходованное на сооружение памятника»[753], — обо всем он велит объявлять децемвирам и передавать это им. Глава эта, как видите, поручает децемвирам даже расследование деятельности прославленных мужей, которые вели войны именем римского народа, а также и суд по делам о вымогательстве. А вот о децемвирах никакой суд уже не будет решать, сколько каждый из них получил от продажи добычи, что́ передано ими в казну, а что оставлено себе. А на будущее время для каждого из ваших императоров устанавливается правило — по своем отъезде из провинции объявлять тем же децемвирам, как велики его добыча и деньги от ее продажи и сколько у него золота для венка. (60) Но этот честнейший муж все же делает исключение для того, кого он так любит, — для Гнея Помпея. Откуда же эта любовь, — столь неожиданная, столь внезапная? Тому самому человеку, которому, чуть ли не называя его по имени, отказывают в почете, связанном с децемвиратом, человеку, чья судебная власть, право ставить условия и выносить решения насчет земель, завоеванных его доблестью, уничтожаются, к которому уже не в провинцию, но в самый лагерь посылают децемвиров, облеченных империем, с огромными деньгами, с неограниченной властью и правом суда по всем делам, человеку, у которого одного вырывают право империя, искони сохранявшееся за всеми императорами, именно ему, в виде исключения, позволяют не передавать своей добычи в казну? Что имеется в виду в этой главе: оказать ли ему почет или же вызвать ненависть к нему?

(XXIII, 61) Гней Помпей обойдется без этих поблажек Рулла; благодеяниями этого закона, милостями децемвиров он пользоваться не хочет. Ибо, если справедливо, чтобы императоры не обращали добычи, захваченной ими, и денег от ее продажи ни на сооружение памятников в честь бессмертных богов, ни на украшение города Рима, а передавали эту добычу децемвирам, словно те — их владыки, то Помпей никаких преимуществ для себя не желает, никаких; он хочет пользоваться обыкновенными правами — такими же, какими пользуются другие. Но если несправедливо, квириты, если позорно, если нестерпимо, чтобы эти децемвиры назначались в качестве надсмотрщиков над всеми деньгами всех людей и обирали не только царей и население чужих стран, но даже и ваших императоров, то для Помпея, по моему мнению, делают исключение вовсе не для того, чтобы оказать ему почет; нет, они боятся, что того оскорбления, какое терпят другие, он не стерпит. (62) Но вот что думает Помпей: все, что угодно вам, он считает нужным переносить; но если вы чего-нибудь переносить не сможете, то он, конечно, добьется того, чтобы вас не принуждали терпеть это слишком долго. Так вот, Рулл вносит оговорку, что все деньги, какие после моего консульства могут поступить благодаря новым податям, должны быть в распоряжении децемвиров. Но он понимает, что новые подати будут поступать с земель присоединенных Помпеем. Таким образом, предоставив Помпею деньги от продажи добычи, Рулл считает себя вправе пользоваться доходами, которые принесла доблесть Помпея.

Но вот для децемвиров, квириты, добыты все деньги, какие только есть на свете; не пропущено ничего; все города, области, как и царства и, наконец, ваши облагаемые податями земли поступили в продажу; в ту же кучу сложены деньги от продажи добычи ваших императоров. Какие огромные, какие чудовищные богатства предстоит собрать децемвирам на таких больших аукционах, посредством стольких судебных решений, своей властью, столь неограниченной во всех отношениях, — вы видите. (XXIV, 63) Узнайте теперь о других видах беспримерного и нестерпимого стяжания и вы поймете, что для удовлетворения наглой алчности определенных людей и выбрали это приятное народу название — земельный закон. На эти деньги Рулл велит покупать земли, чтобы устраивать на них колонии для вас. Не привык я, квириты, говорить о людях резко, кроме случаев, когда меня вызовут на это. Я бы не хотел оскорблять людей, которые рассчитывают сделаться децемвирами. Вы вскоре поймете, каким людям вы предоставите власть все продавать и все покупать. (64) Но то, чего я еще не считаю нужным говорить, вы все же можете и сами представить себе. Во всяком случае, я, мне кажется, могу вполне искренно сказать одно: тогда, когда в нашем государстве были Лусцины, Калатины, Ацидины — люди, украшенные не только почестями, оказанными им народом, и своими подвигами, но также тем терпением, с каким они переносили свою бедность, и тогда, когда жили Катоны, Филы, Лелии[754], чьи мудрость и умеренность в делах государственных и частных, на форуме и среди их домочадцев вам хорошо известны, все же ни одного из них не облекали такими полномочиями, чтобы один и тот же человек выносил судебное решение и продавал земли, делая это в течение пяти лет во всем мире, чтобы он же отчуждал облагаемые податями земли римского народа и, собрав для себя, по своему усмотрению, без свидетелей, огромные деньги, наконец, стал покупать на них у кого захочет то, что ему заблагорассудится. (65) Облекайте же сами, квириты, ныне всеми этими полномочиями этих людей, которые, как вы подозреваете, нацелились на этот децемвират; вы поймете, что одни из них безмерно корыстны, другие — безмерно расточительны. (XXV) Не стану я теперь обсуждать здесь и то, что и так вполне ясно: наши предки не оставляли нам завета покупать земли у частных лиц с тем, чтобы государство выводило на них плебс; на основании всех законов с государственных земель частных лиц удаляли. Сознаюсь, я ожидал от этого страшного и беспощадного народного трибуна какой-нибудь меры в этом роде. Но это доходнейшее и позорнейшее торгашество в виде покупки и продажи земли я всегда считал чуждым деятельности трибунов, чуждым достоинству римского народа. (66) Рулл велит покупать земли. Прежде всего я хочу знать, какие земли и в каких местностях. Я не хочу, чтобы римский плебс, с чувством тревоги и неуверенности, питал неясные надежды и слепо ожидал дальнейших событий. Есть земли Альбы, Сетии, Приверна, Фунд, Весции, Фалерна, Литерна, Кум, Ацерр[755]. Я понимаю. При выезде из других ворот[756] — земли Капена, Фалиска, сабинские, земли Реаты; при выезде из третьих — земли Венафра, Аллиф и Требулы. Ты располагаешь такими большими деньгами, что можешь все эти и подобные им земли не только купить, но и накопить. Почему ты не указываешь их точно и не называешь их, чтобы римский плебс мог хотя бы обсудить, что́ в его интересах, что́ ему выгодно, насколько он может на тебя положиться в деле покупки и продажи земель? «Я указываю, — говорит он, — в границах Италии». Да, это сказано очень точно. И в самом деле, какая разница, у подошвы ли Массика[757] вас поселят, или же где-нибудь в другом месте [в Италии]? (67) Хорошо, местности ты не указываешь. А каково качество почвы? «Конечно, — говорит Рулл, — земли, которые можно распахать или обработать». Можно распахать, говорит он, можно обработать, но не — земли распаханные или обработанные. Что же это: закон или же объявление о Вератиевых торгах? Там, говорят, было написано: «Двести югеров, на которых можно посадить оливы, триста югеров, на которых можно разбить виноградник». И ты, на свои огромные деньги, станешь покупать эти земли, которые можно распахать или обработать? Да существует ли такая бедная и тощая почва, что ее не поднять лемехом, или столь каменистая местность, где труд земледельца окажется напрасным? «Я потому, — говорит он, — и не могу точно назвать земли, что не прикоснусь ни к чьей земле без согласия ее владельца». Это, квириты, дело, гораздо более прибыльное, чем отчуждение земли без согласия ее владельца. Ибо он, конечно, учтет, сколько дохода он может извлечь из ваших денег, и, в конце концов, земля будет куплена только в том случае, когда это будет выгодно покупателю и продавцу.