Пока еще перед вами, квириты, один только внешний вид тираннов. Вы видите знаки власти, но еще не самое власть. Кто-нибудь, пожалуй, скажет: «Чем мне все это мешает — писец, ликтор, глашатай, пулларий?» Все эти знаки таковы, квириты, что лицо, обладающее ими без вашего голосования, является либо царем, что нестерпимо, либо частным человеком, потерявшим рассудок. (33) Поймите, сколь великая власть предоставлена децемвирам, и вы скажете, что это уже не безумие частных лиц, а надменность царей. Прежде всего, им предоставляют неограниченную власть собирать несметные богатства с ваших земель, облагаемых податями, и притом не употреблять эти деньги с пользой, а отчуждать их; затем — над всем миром и над всеми народами децемвирам вручается судебная власть, не ограниченная советом судей, право наказывать без провокации[716] и карать, лишая подсудимого права помощи[717]. (34) В течение пяти лет они смогут судить даже консулов, даже самих народных трибунов; между тем их в течение этого времени никто судить не может; добиваться должностей им будет дозволено, а привлекать их к суду не будет дозволено; они смогут покупать земли, у кого захотят и какие захотят, и притом за любую цену; им дозволяется выводить новые колонии, вновь заселять старые, заполнить всю Италию своими колониями; им дается полная власть разъезжать по всем провинциям, отнимать земли у независимых городских общин, продавать царства; им предоставляется право находиться в Риме, когда они захотят, и когда им заблагорассудится — выезжать, куда захотят, облеченными высшим империем и всей полнотой судебной власти; в то же время они смогут отменять приговоры уголовных судов, удалять из совета судей, кого захотят; каждый из них сможет выносить приговор по важнейшим делам, облекать квестора полномочиями, посылать землемера, причем сказанное землемером будет считаться утвержденным. (XIV, 35) Я называю эту власть царской, квириты, потому что я не нахожу иного подходящего слова; но она, конечно, еще более велика. Ведь никогда не было царской власти, которая бы не была ограничена если не законами, то все же пределами страны. Эта же власть поистине беспредельна, коль скоро она, на законном основании, охватывает и все царства, и вашу обширную державу, и земли, частью не зависящие от вас, частью даже вам неизвестные.

Итак, во-первых, децемвирам разрешается продавать все земли, о продаже которых сенат вынес постановления в консульство Марка Туллия и Гнея Корнелия[718] или же впоследствии. (36) Почему это написано так неясно и так темно? Разве не могли они перечислить в своем законе поименно все те земли, насчет которых сенат вынес решение? Есть две причины этой неясности, квириты: одна — это чувство стыда (если только может быть какой-либо стыд при таком необычайном бесстыдстве), другая — преступные намерения. Ибо то, что сенат назначил к продаже, Рулл назвать не решается; это — общественные участки земли в городе Риме, это — священные места, к которым, после восстановления власти трибунов[719], никто не прикоснулся; часть их наши предки повелели превратить в Риме в убежища на случай опасности. А теперь децемвиры все это будут продавать на основании закона, предложенного трибуном. К этому прибавится гора Гавр[720], прибавятся ивняки под Минтурнами[721], сюда же пойдет и знаменитая Геркуланская дорога[722], — ее продать легко, она очень приятна и приносит большой доход — прибавится и многое другое, что сенат в ту пору, вследствие скудости средств в эрарии, назначил к продаже, а консулы, боясь недовольства народа, не продали. (37) Но об этом, пожалуй, из чувства стыда, в законе умалчивают. Особенно же следует остерегаться и страшиться вот чего: разнузданности децемвиров предоставляется полная возможность совершать подлоги в официальных книгах и ссылаться на вымышленные ими постановления сената, которых никогда и не было — тем более, что из числа людей, бывших за то время консулами[723], многие уже умерли. Или вы, быть может, полагаете, что мы не вправе подозревать в преступной дерзости тех, кому в их алчности, весь мир кажется тесным?

(XV, 38) Вот вам тот род продажи, который, как я понимаю, представляется вам заслуживающим внимания; а теперь вдумайтесь в то, что за этим следует. Вы поймете, что это, так сказать, занятая ими исходная позиция[724] и подступ к дальнейшему. «Земли, местности, постройки, которые…» Что следует за этим? Много разного имущества: рабы, скот, золото, серебро, слоновая кость, ковры, мебель и прочее. Что на это сказать? Может быть, он думал, что навлечет на себя всеобщее осуждение, если перечислит все точно? Он не боится осуждения. Что же в таком случае? Он решил, что точный список будет слишком длинен, а пропустить что-либо боялся; потому добавил: «или любое другое имущество». Благодаря этой краткости, как видите, ничего не исключено. Итак, все то, что вне Италии сделалось государственным имуществом римского народа в консульство Луция Суллы и Квинта Помпея[725] или позже, — все это он велит децемвирам пустить в продажу. (39) Этой главой, квириты, утверждаю я, децемвирам выданы головой и отданы на произвол, на суд и во власть все племена, народы, провинции и царства. Прежде всего я спрашиваю: есть ли, скажите мне, где-нибудь такая местность, относительно которой децемвиры не могли бы объявить, что она является государственной собственностью римского народа? Ибо, если судьей будет тот же, кто это объявил, то чего только он не объявит, если ему же будет дозволено судить? Будет выгодно объявить собственностью римского народа Пергам, Смирну, Траллы, Эфес, Кизик, словом, всю Азию, возвращенную нам после консульства Луция Суллы и Квинта Помпея. (40) Разве нельзя будет составить речь по этому вопросу или же, — если обсуждать дело и выносить решение будет один и тот же человек — разве не будет возможности заставить его вынести несправедливое решение? А если он не захочет вынести Азии суровый приговор, неужели же он не возьмет с нее, за избавление от страха перед угрожающей ей карой, любой платы по своему усмотрению? Ну, а Вифинское царство?[726] Ведь оно, несомненно, превращено в государственную собственность римского народа; это неоспоримо, коль скоро это нами уже установлено и решено и мы это наследство приняли. Что же, в таком случае, может помешать децемвирам приступить к продаже всех земель, городов, соляных промыслов, гаваней, словом, всей Вифинии?

(XVI) А Митилены, которые, вне всякого сомнения, стали вашей собственностью, квириты, по закону войны и по праву победы[727], — город, известнейший как по своим естественным условиям и местоположению, так и по расположению и красоте зданий, с его красивыми и плодородными землями? Ведь все это охватывает одна и та же глава закона. (41) А Александрия и весь Египет? Как тщательно они их припрятали, как обходят они вопрос об этих землях, а тайком полностью передают их децемвирам! И в самом деле, до кого из вас не дошла молва, что это царство, в силу завещания царя Алексы[728], стало принадлежать римскому народу? Насчет этого я, консул римского народа, не только не стану выносить решения, но не скажу даже и того, что думаю. Ибо по этому вопросу, мне кажется, трудно не только принять постановление, но даже высказаться. Я вижу, найдутся люди, которые станут утверждать, что завещание действительно было составлено; я согласен, что существует суждение сената[729] о вступлении в права наследства, вынесенное тогда, когда мы, после смерти Алексы, отправили в Тир послов с поручением получить для нас деньги, положенные там царем. (42) Как я хорошо помню, Луций Филипп[730] не раз настаивал на этом в сенате. Что касается человека, который ныне занимает там царский престол[731], то, по-моему, почти все согласятся, что он не царь — ни по своему происхождению, ни по духу. Другие же говорят, что никакого завещания нет, что римскому народу не подобает добиваться всех царств, но что наши сограждане готовы туда переселяться ввиду плодородия земли и всеобщего изобилия. (43) И об этом столь важном деле будет выносить решение Публий Рулл вместе с другими децемвирами, своими коллегами? Будет ли он судить справедливо? Ведь решение — как положительное, так и отрицательное — настолько важно, что небрежное отношение к нему совершенно не допустимо и не терпимо. Предположим, он захочет народу угодить: он присудит Египет римскому народу. И вот, он сам, в силу своего закона, распродаст Александрию, распродаст Египет; над великолепным городом, над землями, прекраснее которых нет, он станет судьей, арбитром, владыкой, словом, царем над богатейшим царством. Но допустим, что он не будет столь притязателен и алчен; он призна́ет, что Александрия принадлежит царю, а у римского народа ее отнимет.