(XIV, 40) А теперь обратите внимание на его воздержность в других отношениях. Откуда, по вашему мнению, взялась у него эта быстрота, эта столь необычная скорость при передвижениях? Ведь не какая-либо исключительная сила гребцов, не искусство небывалое кормчих, не ветры, неизвестные ранее, так быстро перенесли его в самые отдаленные страны. Нет, он просто не задерживался из-за того, что обычно заставляет других полководцев замедлять свой путь. Его не отвлекла от намеченного им себе пути ни алчность к добыче, ни жажда наслаждений, ни красота страны — ради удовольствий, ни известность городов — ради ознакомления с ними, ни, наконец, усталость — ради отдыха[515]; на статуи и картины и на прочие украшения греческих городов, которые другие должностные лица считают себя вправе увозить, он не счел для себя позволительным даже взглянуть. (41) Вот почему все люди там теперь смотрят на Гнея Помпея, как на человека, не присланного к ним из нашего города, а спустившегося с небес; только теперь они начинают верить, что в древности действительно существовали римляне, отличавшиеся такой необычайной воздержностью, а прежде все это казалось чужеземным народам невероятными и старинными россказнями; только теперь блеск вашей державы начал приносить свет этим племенам; только теперь они поняли, что их предки в те времена, когда наши должностные лица отличались такой сдержанностью, не без основания предпочли покорность римскому народу господству над другими племенами. Далее, доступ к нему настолько легок для частных лиц, ему можно так свободно пожаловаться на нанесенную обиду, что он, превосходящий своим положением всех именитейших людей, по своей доступности кажется равным самым незначительным. (42) Что касается его ума, убедительности и богатства его ораторской речи[516], — а именно в этом тоже кроется, так сказать, некое достоинство императора — то вы, квириты, не раз могли оценить их, когда он говорил с этого самого места. А каким уважением пользуется среди наших союзников его верность своему слову! Ведь решительно все наши враги признали ее непоколебимой. Доброжелательность его так велика, что трудно сказать, более ли боялись враги его мужества, сражаясь против него, или же ценили его мягкосердечие, будучи им побеждены. Станет ли кто-нибудь еще сомневаться, следует ли поручить ведение этой столь трудной войны человеку, по промыслу богов, видимо, рожденному для того, чтобы завершать все войны нашего времени?

(XV, 43) Ввиду того, что при руководстве военными действиями и осуществлении военного империя[517] большое значение имеет авторитет, никому, конечно, не придет в голову сомневаться, что этот император — первый и в этом отношении. Кому неизвестно, насколько важно для руководства военными действиями мнение врагов и мнение союзников о наших императорах? Ведь мы знаем, что при столь важных обстоятельствах слухи и молва не менее, чем доводы рассудка, заставляют людей бояться или презирать, ненавидеть или любить. Какое же имя было когда-либо более прославлено во всем мире? Чьи деяния равны деяниям Помпея? О ком вы — а это придает наибольший авторитет — принимали столь важные и столь почетные решения? (44) Найдется ли где-либо страна, куда, как бы пустынна она ни была, не дошла молва о том дне, когда римский народ, наводнив форум и заполнив все храмы, из которых возможно видеть это место[518], потребовал, чтобы его императором в войне, в этом общем деле всех народов, был именно Гней Помпей? Итак, чтобы мне не говорить слишком много и не ссылаться на примеры из деятельности других полководцев в доказательство значения авторитета во время войны, приведем примеры разных выдающихся подвигов самого Помпея. Ведь в тот день, когда ему как императору была поручена война на море, одной надежды на него, одного его имени оказалось достаточно, чтобы крайняя нехватка и дороговизна хлеба сразу сменились такой дешевизной его, какую едва ли мог бы принести длительный мир при богатейшем урожае. (45) Затем, когда, после постигшего нас в Понте несчастья[519], о котором я, против своего желания, несколько ранее вам напомнил, наших союзников охватил страх, когда силы врагов и их уверенность в себе возросли, а провинция не имела достаточно надежной защиты, вы потеряли бы Азию[520], квириты, если бы в то грозное время счастливая судьба римского народа, по промыслу богов, не привела Гнея Помпея в те страны. Его приезд сдержал пыл Митридата, возгордившегося непривычной для него победой, и замедлил движение Тиграна, чьи полчища угрожали Азии. И кто усомнится в том, какие подвиги совершит своей доблестью человек, который уже совершил так много своим авторитетом? Кто усомнится в легкости, с какой он, обладая империем и находясь во главе войска, сохранит невредимыми наших союзников и сбережет наши подати и налоги, когда одного его имени и молвы о нем было достаточно, чтобы их защитить?

(XVI, 46) Вот вам еще одно свидетельство того, сколь большим уважением пользуется Гней Помпей у врагов римского народа: они, находившиеся в таких удаленных и так далеко отстоящих одно от другого местах, в столь короткое время все сдались ему одному; послы от союза городских общин Крита, хотя на их острове находился наш император с войском[521], приехали к Гнею Помпею чуть ли не на край света и заявили, что все городские общины Крита хотят сдаться именно ему. А разве тот же Митридат не отправил к тому же Гнею Помпею посла в самую Испанию? Правда, в том человеке, которого Помпей всегда считал послом, некоторые люди, недовольные тем, что он был прислан именно к Помпею[522], предпочли видеть не посла, а соглядатая. Итак, вы уже теперь можете себе представить, квириты, как велик будет его авторитет, еще возросший благодаря многим его подвигам и вашим важным решениям, в глазах обоих царей, как велик будет он среди чужеземных народов.

(47) Мне остается робко и кратко — так людям подобает говорить о мощи богов — упомянуть об удачливости[523] Гнея Помпея; ведь ее никто не может приписывать себе самому, но мы можем помнить и говорить о ней, когда это касается другого человека. По моему убеждению, Максиму, Марцеллу, Сципиону, Марию[524] и другим великим императорам много раз вручали империй и вверяли войска не только ввиду их доблести, но и ввиду их счастливой судьбы. Несомненно, что некоторым выдающимся мужам, ради их высокого положения, ради их славы, ради удачного совершения ими важных дел, действительно было, по промыслу богов, ниспослано и особое счастье. Но я, говоря об удачливости того, о ком сейчас идет речь, выражусь осторожно: не стану говорить, что судьба ему подвластна, но постараюсь показать, что мы помним прошлое и надеемся на будущее, дабы бессмертные боги не сочли моих слов ни дерзостными, ни неблагодарными. (48) Поэтому не стану говорить подробно о деяниях, совершенных им в Риме и во время походов, на суше и на море, о счастье, которое сопутствовало ему, так что не только всегда соглашались с его решениями сограждане, им не только повиновались союзники и покорялись враги, но и помогали ветры и бури. Скажу все в немногих словах: не было никогда столь бесстыдного человека, который бы дерзнул тайком молить бессмертных богов о ниспослании ему стольких и таких исключительных успехов, какие они даровали Гнею Помпею. Желать и молить, чтобы эта милость богов ему постоянно сопутствовала как ради нашего общего блага и ради нашей державы, так и ради него самого — вот что вы должны делать, квириты; так вы и поступаете.