(XLV) Среди наших граждан было два рода людей, стремившихся участвовать в государственной деятельности и играть в государстве выдающуюся роль: одни из этих людей хотели и считаться и быть популярами, другие — оптиматами. Те, кто хотел, чтобы их поступки и высказывания были приятны толпе, считались популярами, а те, кто действовал так, чтобы их решения находили одобрение у всех честнейших людей, считались оптиматами[1704]. (97) «Кто же в таком случае все эти честнейшие люди, как ты их называешь?» По численности своей они, если хочешь знать, неисчислимы (ведь иначе мы не могли бы держаться); это — руководители государственного совета; это — те, кто следует за ними; это — люди из важнейших сословий[1705], для которых открыт доступ в Курию; это — жители римских муниципиев и сел; это — дельцы; есть даже вольноотпущенники-оптиматы. Как я уже сказал, число людей этого рода велико, они встречаются повсюду и по своему составу не однородны; но всех их в целом, дабы не возникало недоразумения, можно определить кратко и точно. Оптиматы — все те, кто не преступен, кто от природы не склонен ни к бесчестности, ни к необузданности, кто не обременен расстроенным состоянием. Следовательно, те, кого ты назвал «породой людей», — люди неподкупные, здравомыслящие и живущие в достатке. Те, которые при управлении государством сообразуются с их волей, выгодами, чаяниями, считаются защитниками оптиматов и сами являются влиятельнейшими оптиматами, прославленными гражданами и первыми людьми в государстве. (98) Итак, какую цель должны видеть перед собой эти кормчие государства, на что смотреть, куда направлять свой путь? Самое важное и наиболее желательное для всех здравомыслящих, честных и благоденствующих — это покой в сочетании с достоинством. Те, кто этого хочет, все считаются оптиматами; те, кто это осуществляет, — выдающимися мужами и охранителями государства. Ведь людям не подобает ни настолько гордиться достоинством, достигнутым деятельностью, чтобы не заботиться о своем покое, ни ценить высоко какой бы то ни было покой, если он не совместим с достоинством[1706].

(XLVI) И вот, основами для этого достоинства, сочетающегося с покоем и началами, оберегать и защищать которые должны все первые в государстве люди даже с опасностью для своей жизни, являются религиозные установления, авспиции, власть должностных лиц, авторитет сената, законы, заветы предков, уголовный и гражданский суд, кредит, провинции, союзники, слава нашей державы, военное дело, эрарий. (99) Чтобы быть поборником и защитником всего этого строя, столь многостороннего и столь важного, надо обладать величием духа, величием ума и великой непоколебимостью. И действительно, при таком большом числе граждан очень много таких, кто либо из страха перед наказанием, сознавая свои проступки, стремится к новым смутам и переворотам в государстве, либо вследствие, так сказать, врожденного безумия упивается раздорами среди граждан и мятежами, либо вследствие запутанности своих имущественных дел предпочитает погибнуть в пламени всеобщего пожара, а не сгореть в одиночку. Всякий раз, когда такие люди находят вдохновителей и руководителей для своих порочных стремлений, в государстве начинаются волнения, так что тем, кто твердо держит кормило отечества в своих руках, приходится бодрствовать и применять все свое знание и рвение, дабы, сохранив то, что я выше назвал основами и началами, держать правильный путь и прийти в гавань покоя и достоинства. (100) Если бы я, судьи, стал отрицать, что дорога эта сурова, трудна и полна опасностей и козней, то я солгал бы — тем более, что я не только всегда это понимал, но даже испытал это на себе сильнее, чем кто-либо другой.

(XLVII) Вооруженные силы и отряды, осаждающие государство, более многочисленны, чем защищающие его, так как чуть кивнешь дерзким и пропащим людям — и они уже пришли в движение, да они даже и по своей охоте восстают против государства; а вот честные люди почему-то мало деятельны, упускают из виду начало событий и только по необходимости, когда дело уже идет к концу, начинают действовать. Таким образом, они, желая сохранить покой даже без достоинства, иногда из-за своей медлительности и нерешительности лишаются и того и другого по собственной вине. (101) Что же касается людей, пожелавших быть защитниками государства[1707], то менее стойкие покидают ряды, несколько трусливые заранее уклоняются. Остаются непоколебимы и выносят все ради государства только такие люди, каким был твой отец, Марк Скавр[1708], дававший отпор всем мятежникам, начиная с Гая Гракха и вплоть до Квинта Вария; ведь его ни разу не заставили поколебаться ни насилие, ни угрозы, ни ненависть; или такие, каким был Квинт Метелл[1709], дядя твоей матери, который как цензор вынес порицание человеку, чрезвычайно влиятельному среди народа, — Луцию Сатурнину, и, несмотря на насилие возбужденной толпы, отказал в цензе самозванному Гракху[1710], был единственным человеком, не согласившимся поклясться в соблюдении того закона, который он считал внесенным вопреки праву, и предпочел отказаться от пребывания в государстве, но не от своего мнения; или — оставим примеры из давнего прошлого, число которых достойно славы нашего государства, и не станем называть никого из живущих — такие люди, каким был недавно умерший Квинт Катул[1711], которого ни опасные бури, ни легкий ветерок почета никогда не могли сбить с пути, ни подавая надежду, ни устрашая.

(XLVIII, 102) Этим примерам — во имя бессмертных богов! — подражайте вы, которые стремитесь к высокому положению, к хвале, к славе! Вот высокое, вот божественное, вот бессмертное! Оно прославляется молвой, передается памятниками летописей, увековечивается для потомков. Это — труд, не отрицаю; опасности велики, признаю.

Это сказано совершенно справедливо; но, как говорит поэт:

О, если бы тот же поэт не сказал в другом месте слов, которые бесчестные граждане готовы подхватить:

Ведь он, как мы видели, дал молодежи такие прекрасные наставления. (103) Но все же этот путь и этот способ вести государственные дела[1714] уже давно был сопряжен со значительными опасностями, когда стремления толпы и выгоды народа во многом шли вразрез с интересами государства. Луций Кассий предложил закон о голосовании подачей табличек[1715]. Народ думал, что дело идет о его свободе. Иного мнения были первые люди в государстве, которые радели о благе оптиматов и страшились безрассудства толпы и произвола при подаче табличек. Тиберий Гракх предлагал земельный закон[1716]; он был по сердцу народу; благополучие бедняков он, казалось, обеспечивал; оптиматы противились ему, так как видели, что это вызывает раздоры, и полагали, что, коль скоро богатых удалят из их давних владений, государство лишится защитников. Гай Гракх предлагал закон о снабжении хлебом, бывший по душе плебсу, которому щедро предоставлялось пропитание без затраты труда, этому противились честные мужи, считая, что это отвлечет плебс от труда и склонит его к праздности, и видя, что это истощит эрарий.