(34) Понимаешь ли ты, что я вовсе не отменяю всех твоих мер полностью и не обсуждаю того, что без того видно, — а именно, что ты вообще ничего не совершил согласно законам, что народным трибуном ты не был, что ты и ныне патриций?[1372] Говорю я перед понтификами; авгуры присутствуют здесь; я нахожусь среди представителей публичного права.

В чем состоит, понтифики, право адопции?[1373] Очевидно, в том, чтобы усыновлял другого тот, кто уже не в состоянии произвести на свет детей, а когда мог, пытался. Затем, перед коллегией понтификов обычно ставят вопрос, какова для обеих сторон причина адопции, каковы соотношения, касающиеся происхождения и положения, а также и родовых обрядов. О чем из всего перечисленного мной спросили при твоей адопции? Двадцатилетний и чуть ли не еще более молодой человек усыновляет сенатора. Для чего? Чтобы иметь детей? Но он может их произвести на свет; у него есть жена; он вырастит детей от нее[1374]. Следовательно, отец лишит своего сына наследства. (35) Далее, почему, насколько это связано с тобой, уничтожаются религиозные обряды Клодиева рода? Когда тебя усыновляли, все это должно было быть предметом расследования со стороны понтификов. Или тебя, быть может, спросили, не хочешь ли ты потрясать государство мятежами и быть усыновленным не ради того, чтобы сделаться сыном человека, усыновлявшего тебя, а для того, чтобы быть избранным в народные трибуны и ниспровергнуть государственный строй? Ты, наверное, ответил, что ты именно этого и хочешь. Понтификам причина эта показалась вполне основательной, они одобрили ее. О возрасте усыновителя не спрашивали, как это было сделано по отношению к Гнею Авфидию и Марку Пупию; и тот и другой, как мы помним, в глубокой старости усыновили один Ореста, другой Писона[1375]; усыновление это, как и во множестве подобных случаев, сопровождалось наследованием родового имени, имущества, обрядов. А ты и не Фонтей, которым ты должен был бы быть, и не наследник своего отца; отказавшись от обрядов своих отцов, ты не приобщился к обрядам, вытекающим из адопции. Так, перепутав все обряды, запятнав оба рода (и тот, который ты покинул, и тот, который ты осквернил), отказавшись от законного квиритского права на опеку и наследование, ты, вопреки естественному праву, стал сыном человека, которому ты, по своему возрасту, мог бы быть отцом.

(XIV, 36) Я говорю в присутствии понтификов; я утверждаю, что твоя адопция не была совершена в соответствии с понтификальным правом: во-первых, потому, что твой усыновитель по своему возрасту мог быть тебе сыном или же тем, кем он в действительности для тебя был; далее, потому, что обычно спрашивают о причине адопции, дабы усыновлял человек, который по закону и на основании понтификального права ищет того, чего уже не может получить естественным путем, и дабы он усыновлял для того, чтобы не были умалены достоинство обоих родов и святость обрядов. Но прежде всего необходимо, чтобы не прибегали ни к мошенничеству, ни к обману, ни к коварству, чтобы эта мнимая адопция сына возможно больше напоминала то подлинное признание, когда ребенка поднимают с земли. (37) Возможно ли большее мошенничество, чем приход безбородого юнца, вполне здорового и женатого, и его заявление о желании усыновить сенатора римского народа? Чем то, что все знают и видят: Клодия усыновляли не для того, чтобы он был утвержден в правах сына, а для того, чтобы он вышел из сословия патрициев и имел возможность сделаться народным трибуном? И этого не держат в тайне; ведь усыновленный немедленно подвергается эманципации. Зачем? Чтобы не быть сыном того, кто его усыновил. Зачем же тот старался его усыновить? Стоит вам только одобрить такую адопцию — и тут же погибнут обряды всех родов, охранителями которых вы должны быть, и уже не останется ни одного патриция. В самом деле, почему бы человек захотел оставаться в таком положении, чтобы ему нельзя было быть избранным в народные трибуны, чтобы для него было затруднено соискание консульства[1376]; почему он, имея возможность достигнуть жречества, должен отказываться от него, так как это звание предназначено не патрицию?[1377] В любом случае, когда окажется выгоднее быть плебеем, каждый, рассуждая так же, захочет быть усыновленным. (38) Таким образом, у римского народа в скором времени не будет ни царя священнодействий, ни фламинов, ни салиев, ни половины остальных жрецов, ни тех, кто дает законную силу постановлениям центуриатских и куриатских комиций[1378], а авспиции римского народа — если патрициев не будут избирать должностными лицами — неминуемо прекратятся, так как не будет интеррекса[1379]; ведь также и он непременно должен сам быть патрицием и избираться патрициями. Я заявил перед понтификами, что твою адопцию, не одобренную постановлением этой коллегии, совершенную вопреки всему понтификальному праву, надо считать недействительной, а с ее отменой, как ты понимаешь, рухнул весь твой трибунат.

(XV, 39) Теперь обращаюсь к авгурам, в чьи книги, коль скоро некоторые из них хранятся в тайне, вникнуть я не стараюсь; я не стану любопытствовать насчет авгурского права; то, чему я научился вместе с народом, те ответы, которые они не раз давали на народных сходках, я знаю. Они утверждают, что к народу нельзя обращаться с предложением, когда наблюдают за небесными знамениями. Ты осмеливаешься отрицать, что в тот день, когда о тебе, как говорят, был внесен куриатский закон[1380], наблюдали за небесными знамениями? Здесь присутствует муж исключительной доблести, непоколебимости, достоинства — Марк Бибул[1381]; я утверждаю, что именно в этот день он как консул наблюдал за небесными знамениями. — «Следовательно, ты объявляешь недействительными решения Гая Цезаря, храбрейшего мужа?» — Совсем нет; да меня это теперь уже нисколько не заботит, после того как я был поражен теми копьями, которые, в связи с его действиями, вонзились в мое тело. (40) Но сейчас я очень кратко коснусь того, что ты совершил по отношению к авспициям. Это ты, во время своего уже рушившегося и обессилевшего трибуната, вдруг стал защитником авспиций; ты предоставил Марку Бибулу и авгурам слово на народной сходке; на твой вопрос авгуры ответили, что во время наблюдений за небесными знамениями держать речь к народу нельзя; а Марк Бибул на твой вопрос ответил, что эти наблюдения он действительно производил, и он же, когда твой брат Аппий[1382] предоставил ему слово, сказал на народной сходке, что ты вообще не был трибуном, так как усыновили тебя вопреки авспициям. Наконец, ведь именно ты в последующие месяцы доказывал, что все меры, которые провел Цезарь, коль скоро они были проведены вопреки авспициям, должны быть при посредстве сената отменены. Если бы это произошло, то ты, по твоим словам, был бы готов принести меня обратно в Рим на своих плечах как стража Рима[1383]. Обратите внимание на его безумие… [ведь сам он] обязан своим трибунатом мерам Цезаря.

(41) Если понтифики на основании правил, по которым совершаются обряды, а авгуры в силу святости авспиций объявляют весь твой трибунат недействительным, то чего тебе еще? Требуется ли еще какое-нибудь более ясное народное и установленное законом право? (XVI) Приблизительно в шестом часу дня, защищая своего коллегу Гая Антония[1384], я посетовал в суде на некоторые события в государстве, которые, как мне показалось, имели отношение к делу этого несчастного человека. Бесчестные люди передали мои слова кое-кому из влиятельных мужей[1385] совершенно иначе, чем они мной были сказаны. В девятом часу, в тот же день, ты был усыновлен. Если при адопции достаточно трех часов для того, на что при издании других законов требуются три нундины[1386], то мне сказать ничего; но если в обоих случаях надо соблюдать одни и те же правила, то я напомню, что сенат признал законы Марка Друса[1387] необязательными для народа, так как они были приняты вопреки Цецилиеву и Дидиеву закону. (42) Ты уже понимаешь, что на основании права в целом, выраженного в религиозных обрядах, в авспициях, в законах, ты народным трибуном не был.