Они расстались на вокзале. Андрей хотел что-то сказать, но Аня отмахнулась от него и быстро пошла прочь, тут же растворившись в толпе. Андрей поехал все в ту же гостиницу и снял номер. Забившись в него, он метался по комнате, не находя себе места. Что ему предпринять? Он представлял, как приедет в Митрошино, найдет Семена и… Что дальше? Он подойдет к нему, ткнет в него пальцем и скажет, обращаясь в пространство: «Вот, это он. Я нашел его»? И Семена-Прова утащат после этого в преисподнюю? А если нет? Хорош тогда он будет. Доказать, сказали они? А как он докажет? Затаится за углом и будет ждать, когда треклятый оборотень выпустит клыки и пойдет есть односельчан? Так ведь не будет этого. И не оборотень он. Просто какая-то нежить. В голову Андрея все время лезли мысли о серебряных пулях и осиновых кольях. Да только где их взять и как воспользоваться. А Семен стараниями Ани уже наверняка знает о планах Андрея. Может, дочка вообще заодно с отцом?

Наступил вечер. Андрей не стал ложиться спать и не гасил свет. Тошнота, которая на несколько дней отступила, теперь вновь сдавила его горло. А если Пров или Семен – неважно, как его называть – явится к нему сюда? В Курске не так много гостиниц. Его ничего не стоит вычислить, ведь Аня знает его фамилию. Может быть, надо было снять квартиру? Но здесь, по крайней мере, внизу есть охрана. Она не должна пропустить человека просто так. Человека? А если это не человек? А кто? Зомби? Да хоть бы и зомби – не летает же он в конце концов. Или летает?

Андрей невольно бросил взгляд на окно. Ночь уже сгустилась над городом. Прямо в глаза бил яркими лучами уличный фонарь. Андрей бросился к выключателю и погасил свет. Теперь ему прекрасно было видно, что творится за окном. Зато снаружи комната должна была казаться единым, наполненным чернотой кубом. «Это хорошо, – подумал Андрей. – Это преимущество». И тут же поймал себя на мысли, что, по-видимому, сходит с ума, если опасается, что кто-то или что-то проникнет к нему с улицы в номер на третьем этаже. И все же так ему было спокойнее.

Потом он сходил в прихожую и проверил, хорошо ли заперта входная дверь. Ключ был вставлен в скважину. Так надежнее – труднее будет открыть снаружи. Может быть, еще подпереть чем-нибудь тяжелым? Из мебели. Но наверняка будет шум. Придется обойтись.

Осторожно ступая, Андрей вернулся обратно в комнату и снова сел в свое кресло лицом к окну. Он будет сидеть здесь и чутко прислушиваться, ловить каждый подозрительный звук, чтобы в случае чего быть готовым. К чему? Да к чему угодно. Главное, чтобы… Он так и не смог сформулировать для себя эту мысль.

Андрей чувствовал, что оказался в тупике. Он словно ждал чего-то. Хотя, собственно говоря, ждать ему было нечего. Мог ли он рассчитывать на то, что сумеет одолеть Прова-Семена? Должен ли он ехать в Митрошино? Или ему следует ждать в городе, пока Пров сам найдет его? И что тогда? А если Пров все-таки его не найдет или по каким-то причинам не станет искать? Сидеть здесь, затаившись? Для чего? И сколько он так будет сидеть? Чего ждать? Пока к нему снова придет чудище с забинтованной шеей и червями во рту? Его же предупредили. Чтобы этого не произошло, надо было что-то делать. Но что? Круг замыкался. Андрей напоминал сам себе трусливого охотника, который, робко озираясь по сторонам, идет по лесу, боясь сам превратиться в чью-нибудь добычу.

Спросить совета было не у кого. С подобными вещами не обратишься в полицию. Помнится, он уже думал об этом. Полиция примет его за сумасшедшего, психиатр – за наркомана, а нарколог… Нарколог возьмет у него анализ мочи и, удостоверившись, что он не колется, выгонит. Куда дальше? С кем посоветоваться? С родителями? Нет. Что за чушь. Исключено. Да и как это сделать? По телефону? Позвонить и спросить, как ему поймать прапрапрапрадедушку? Зачем пугать маму. Не этим чертовым Провом, насчет него она ничего не поймет, а своим поведением. Не объяснить такое по телефону. А уехать домой ему не дадут. Те, которые следят за ним. Ходят по пятам. Скрип велосипедных педалей преследует его повсюду. Он чувствует. Почти физически ощущает этот звук. Неужели в преисподней нет нормальных велосипедов?

Последняя мысль заставила его хмыкнуть. Но он тут же вновь вернулся к своим мрачным рассуждениям. Да и что родители? Хоть бы даже и поехать домой. Они все равно его не поймут, не поверят. В такое нельзя поверить, пока не столкнешься с этим сам. А и столкнешься… Аня вон все равно не поверила.

Кто же остается? Он лихорадочно рылся в своей памяти, как будто перелистывал толстый засаленный органайзер. Кто же еще? Да больше он никого и не знал, кроме Юлечки. Но что с нее взять? Даже если она его простит. Впрочем, что значит «простит»? В чем он перед ней виноват? В том, что не смог сгрызть горелое мясо, которое она называла стейком? Простит! Ему стоит только свистнуть. В смысле, позвонить. Вопрос в том, какой от Юлечки будет толк? Она однозначно не годится на роль ассистентки по отлову прапрапрапрадедушек.

И тут Андрей вспомнил о Поморцеве. Может быть, попытаться поговорить с ним? Старик в душе ему понравился. Сварливый, желчный, но умный. Вот кому надо позвонить. Может быть, он подскажет, как поступить? Даст зацепку. Знает же он об этой могиле. Вполне вероятно, что знает и еще что-то. Андрей взглянул на часы. Половина одиннадцатого. Не поздно, можно попробовать…

31.

Руки Андрея дрожали, когда он набирал номер. От этого звонка слишком многое зависело. Поморцев был единственным человеком, с которым Андрей мог сейчас посоветоваться. Но захочет ли он его слушать?

Старик долго не поднимал трубку. Наконец, когда протяжные гудки, казалось, уже насквозь пробуравили Андрею голову, вонзившись в нее, точно сверло электродрели, ему все же ответили.

– И что горит? – раздался в трубке скрипучий голос.

– Что? Как? Простите, я не понял, – растерялся Андрей.

– Я спрашиваю: что у вас горит, что вы беспокоите меня в такой час? – заявил раздраженный голос на другом конце провода.

– Простите, пожалуйста, Николай Сергеевич, – затараторил Андрей, ежесекундно и не без основания ожидая услышать столь же сверлящие, но на этот раз короткие гудки.

– И кого же я должен простить, скажите на милость? – ядовито поинтересовался Поморцев.

– Андрей, – почти простонал в трубку Андрей, поняв, что забыл представиться, – меня зовут Андрей. Я приходил к вам несколько дней назад. С девушкой. Вы нам рассказали о Прове Киржакове. Помните?

– Молодой человек, – проскрипел в трубке старческий голос, – вы собираетесь в такой час проверять мою память? Или, быть может, вам от меня опять что-то нужно?

– Николай Сергеевич, я вас умоляю, – для большей убедительности Андрей даже прижал свободную руку к груди, как будто Поморцев мог увидеть его жест.

– Да ну? – казалось, в его собеседнике проснулось какое-то чувство сострадания.

Почувствовав, что Поморцев дал слабину, Андрей немедленно пошел в атаку, изо всех сил стараясь попасть в такт несколько старообразной манере говорить, какая была у старика.

– Поверьте мне, дело не терпит отлагательств, – начал он, – в противном случае я бы ни за что не посмел вас побеспокоить.

– Побеспокоить? – возмутился Поморцев. – Вы подняли меня с постели. Разбудили, как только я задремал.

– Но… – попробовал найти себе оправдание Андрей.

– Побеспокоить? – перебил его скрипучий голос в трубке. – Да знаете ли вы, молодой человек, что значит побеспокоить? Это значит оторвать от чтения книги или вязания крючком. А разбудить в одиннадцать ночи – это значит не побеспокоить, это значит бесцеремонно вломиться в чужую жизнь. Так приходили только чекисты и гестаповцы.

– Я… – снова попытался вставить слово Андрей.

– У вас что, никогда не было бабушек и дедушек? Вы не знаете, что старики ложатся рано? – не обращая на него никакого внимания, продолжила трубка. – Или вы так же бесцеремонно вламывались к полуночи к ним в комнаты со своими требованиями?