– Ты ее взял, – тихо говорю я. Если у меня и оставались какие-то сомнения о кражах Сент-Клэра, то теперь они исчезли. Он всю жизнь этим занимается. В этом его суть, и он никогда не остановится.

Сент-Клэр кивает.

– Почему эту?

– Об этом пусть тебе расскажет Грета. – Он улыбается мне, но при этом беспокойно постукивает пальцами по столу, все еще волнуясь и нервничая.

Я осознаю на какой риск он сейчас идет: я могла бы уже работать на Леннокса, а он привел меня прямо к доказательству своих преступлений. Но его вера в меня обнадеживает и убеждает, что сейчас он на самом деле говорит правду.

Грета возвращается с подносом чая, и Сент-Клэр тут же забирает его и ставит на кофейный столик. Грета медленно опускается в старое кресло и отмахивается от руки Сент-Клэра, который потянулся разливать чай.

Когда мы все устраиваемся с чашечками чая из китайского фарфора, Сент-Клэр кивает Грете.

– Я сказал Грэйс, что ты объяснишь ей на счет картины, и почему вернул ее тебе.

– Ты уверен? – переспрашивает она, и Сент-Клэр кивает.

– Прошу. Мне бы хотелось, чтобы она знала.

– Боюсь, это не такая уж редкая история, – глубоко вздыхает Грета. – Я выросла в Германии со своей семьей, а затем, что ж… затем пришла война. Когда я еще училась в школе, меня отправили жить с дядей и тетей сюда, в Англию, но остальным членам семьи повезло меньше. Их схватили, отправили в лагеря и в итоге убили. – Ее голос не дрожит, несмотря на весь рассказываемый ею ужас. – Все наши вещи, каждый предмет, которым мы владели, были разграблены. Все, что было ценное, нацисты забрали, чтобы украсить свои военные штабы и дома высших генералов. Они бы не позволили, чтобы произведения искусства висели на публике, но на собственные коллекции это не распространялось. – Она презрительно фыркает, и я замечаю, как ее скрюченная рука на коленях сжимается в кулак. Я чувствую злость от ее утраты, от таких сильно выстраданных потерь, и мне приходится сдерживать себя, чтобы не потянуться и не взять Грету за руку.

– Когда стало уже очевидно, что они проигрывают войну, нацисты переправили из страны самые ценные экземпляры в Швейцарские хранилища и в Южную Америку. Миллионы украденных произведений искусств и реликвий просто растворились, чтобы ими нажились будущие поколения. Подписи к картинам были подделаны или изъяты. Выжившие члены моей семьи пытались претендовать на компенсацию, но без документов ничего нельзя было добиться. А затем в прошлом году я услышала, что эта картина обнаружилась в Америке. Можете себе представить? – восклицает она. – Ценная картина, которая стояла на каминной полке в доме моей семьи, когда я была маленькой, одна из немногих вещей, которыми мы владели и передавали из поколения в поколения, теперь висит в галереи Сан-Франциско.

Я захвачена ее историей.

– Вы попытались вернуть ее? – спрашиваю я. – Вы сказали им, что она была ваша, и что ее забрали без дозволения?

Она кивает.

– Да, дорогая. Я прошла через все юридические инстанции. Но без подписей под картиной, или фотографий, или же других фактических доказательств помимо моей памяти и слов, владельцы мне отказали, – вздыхает она. – Я была убита горем.

Я смотрю на Сент-Клэра:

– Как вы познакомились?

– Через общих друзей, – отвечает Грета. – Они подсказали, что он мог бы помочь мне с юридическими проблемами. Мы обсудили варианты в суде, но казалось нет никакого выхода. Я уже утратила надежду вернуть эту картину, но он сказал мне верить ему. – Она бросает на Сент-Клэра теплый взгляд. – А затем, пару недель назад, я получила посылку. – У нее в глазах стоят слезы радости и благодарности. – Это было словно ко мне вернулась частичка моей семьи.

Меня тоже одолевают слезы, и Грета протягивает мне платок. Я принимаю его и промокаю глаза.

– Мне так жаль, что вам пришлось пройти через все это, – говорю я.

Она кивает.

– Этот молодой человек доказал мне, чтобы не происходило в этом мире, всегда есть место красоте. Потому что истинная красота выдерживает испытание временем, – добавляет Грета, на ее лице мудрость прожитых лет и жизненный опыт со всем хорошим и плохим, что пришлось ей пережить. – Так же, как и любовь.

* * *

Выпив чая, мы покидаем Грету и возвращаемся в город. Я углубляюсь в раздумья, мне так много надо осмыслить. Увидев Грету и услышав ее историю, я впервые могу понять, почему Сент-Клэр оказался по ту сторону черты закона. Он сделал что-то хорошее для этой женщины и памяти ее семьи, даже если Леннокс и власти с этим не согласятся.

Но если он не просто преступник, то что это значит для меня?

Для нас?

* * *

Наконец мы подъезжаем к парадному входу моей квартирки в Ноттинг-Хилл, милому маленькому голубому зданию, в которое в первый раз я входила с большим волнением. Это было похоже на приключение. Для отшельницы, которая никогда ранее не покидала страну, жить за рубежом было круто. Если бы я только могла вернуться назад и сказать той Грэйс: «То ли еще будет».

Вместо того, чтобы припарковаться, Сент-Клэр не заглушает двигатель.

– Надеюсь, сегодня я помог тебе понять, – говорит он. – Я хочу, чтобы ты увидела, Грэйс, что я не делаю этого, желая кому-то навредить. Легальные инстанции, доступные для людей… они редко работают так, как нам того хочется. Я стараюсь делать правильные вещи.

Я глубоко вздыхаю. Сейчас середина дня и на улице вокруг нас люди. Просто в данный момент я не готова закончить этот разговор.

– Поднимешься? – спрашиваю я. – Мы можем еще немного поговорить. Просто поговорить, – добавляю я.

– Все, что пожелаешь, – кивает Сент-Клэр.

В своей уютной квартирке готовлю нам еще чаю – я становлюсь такой британской –затем разжигаю в камине огонь. На втором этаже устраиваюсь на диване напротив него, все еще не доверяя своему телу находиться к нему слишком близко.

Его идеальное скульптурное лицо выглядит уставшим, отчего он кажется более уязвимым, более молодым. Мне хочется схватить его и затискать, забыв обо всем. Но между нами должен состояться этот разговор. Мне нужно знать, где мы стоим.

– Так теперь ты понимаешь? Почему я это делаю? – Сент-Клэр с осторожностью наблюдает за мной.

– Думаю, да, – медленно произношу я. – Но это не меняет того факта, что ты крадешь у людей и нарушаешь закон. Рано или поздно тебя это настигнет. И что тогда будет с нами? – спрашиваю я, изменившимся голосом. – Ты отправишься в тюрьму и, возможно, я тоже.

– Этого не произойдет, – в стремлении успокоить, Сент-Клэр берет меня за руку.

– Ты не можешь этого обещать. – Я отдергиваю руку. – Леннокс взял твой след и подбирается все ближе. А я никогда не буду знать где ты, что делаешь, и если… когда… тебя поймают…

– Грэйс…

– Я просто не могу думать о том, чтобы строить свою жизнь с кем-то на таких условиях, в вечном ожидании удара гильотины, что тебя у меня заберут. – Мой голос срывается, и я чувствую, как в горле встает ком. – Я итак уже слишком многих потеряла, не могу потерять и тебя.

Лицо Сент-Клэра расплывается в широченной улыбке.

– Находишь это забавным? – чувствую, как наравне с болью во мне поднимается гнев. – Я говорю серьезно.

Его улыбка не ослабевает. Я говорю о гипотетических вопросах жизни и смерти, а он выглядит так, будто только что выиграл в лотерею:

– Ты думаешь о том, чтобы строить со мной будущее? Правда?

Я немного расслабляюсь.

– Конечно, – признаю я. – Я люблю тебя, ты же знаешь.

Он опускает глаза, снова протягивает руку между нами и замирает на полпути.

– Я боялся, что ты передумала, – признается он.

– Я хотела. Боже, жаль, что я не могу отправиться отсюда прямиком в полицию, но ведь все не так просто. – Теперь уже я беру его за руку, переплетаю наши пальцы и подношу этот узел к своей груди, к сердцу. – Полагаю, теперь я узнала, что мир больше не состоит лишь из черного и белого. Я могу любить тебя и в тоже время чертовски злиться, что ты так рискуешь. Поэтому-то я так за тебя и волнуюсь. – На глаза наворачиваются слезы, но я стараюсь их сморгнуть. – Даже не могу подумать, что с тобой может что-то случиться. Я уже потеряла маму, хоть и не знала своего отца, но он тоже меня покинул, а если тебя арестуют и в итоге будут мучить в какой-то иностранной тюрьме или же подстрелят полицейские при бегстве с места преступления… – мой голос обрывается, и по щеке скатывается горючая слеза.